Ленин. Социально-теоретическая реконструкция

Как мы уже видели ранее, Ленин, например, считал политикой, выведенной из абстрактных принципов, теорию перманентной революции Парвуса и Троцкого, а также неограниченную привязанность анархистов к конечным целям. Защищая диалектику, он с переменной интенсивностью, в борьбе с разными противниками неизменно критиковал те теории, которые ограничивали или парализовывали деятельность революционного движения, стимулировали авантюристические выступления, усиливавшие изоляцию рабочего движения. Именно поэтому он отвергал политику терроризма, а также независимую от конкретных ситуаций абстрактную революционность, сторонники которой действовали под отвлеченным девизом «будь всегда и во всех случаях революционнее других».

Таким образом, в сентябре 1914 г. Ленин, вернувшись из Поронино в Берн, не случайно обратился к книге Гегеля «Наука логики», [518] которую он прочитал в городской университетской библиотеке. Чтение книги закончилось 17 декабря, почти за четыре месяца работы над книгой Ленин сделал столько выписок и замечаний, сколько никогда не делал при чтении других книг. Эти выписки и замечания были записаны Лениным в трех тетрадях с общей нумерацией страниц (1-115). [519]

518

См.: Wirth 'A. Lenin, a fi loz'ofus. Р. 23.

Из письма Н. К. Крупской к М. А. Ульяновой от 20 июня 1899 г. выясняется, что Ленин уже в ссылке серьезно изучал философию: «Мы все живем по-старому. Володя усиленно читает всякую философию (это теперь его официальное занятие), Гольбаха, Гельвеция и т. п. Я смеюсь, что с ним скоро страшно будет говорить, так он этой философией пропитается». В воспоминаниях П. Н. Лепешинского также подчеркивается, что Ленин уже в ссылке читал «Логику» Гегеля. См.: Ленин В. И. ПСС. Т. 55. С. 411;

Tal'alkoz'asok Leninnel. Kossuth. Budapest, 1970. P. 30.

519

См.: Ленинский сборник. Т. IX. Гиз. М.-Л., 1931. С. 3.

Ленину было что осмыслить теоретически, ведь, как мы уже подчеркнули, мировая война стала катастрофическим поворотом во всей истории XX века. [520] Таким образом, «гегельянский экскурс» Ленина может рассматриваться своего рода подготовкой к этому повороту и вытекавшим из него практическим политическим задачам. Как свидетельствуют сделанные Лениным конспекты, «Логика» Гегеля, несомненно, дала ему стимул для анализа, понятийного осмысления новой исторической ситуации, «нового качества», для приспособления политики к новым условиям. Если в мышлении Ленина произошел перелом, то он выразился прежде всего в том, что наряду с гносеологическим подходом, а отчасти и в противовес ему на передний план выдвинулся важный с точки зрения политики и рабочего движения исторический, онтологический, «функциональный» подход к проблемам, который позже окажется особенно плодотворным при анализе национального вопроса. [521] В годы войны одна за другой были написаны получившие с тех пор известность и многократно цитированные работы Ленина об отношении левых социалистов к войне, о национальном вопросе, о национальных движениях и рабочем движении, об отношении социал-демократии к праву наций на самоопределение и, конечно, частично уже рассмотренные выше книги об империализме, а также о государстве и революции.

520

Об этом см.:

Hobsbawm Е. A sz'els"os'egek kora. Р. 9–18.

521

Ленинский сборник. Т. IX. С. 177, 181. В ленинских замечаниях к книге Гегеля хорошо отражается изучение «переходов» «от общего к частному» и «от частного к общему», осмысление взаимозависимости, «содержания и формы», «метода и науки», «познания и действительности», «теории и практики». Ленин во многих аспектах обдумал важность диалектики и значение практики, как это видно, например, из следующих записей: «Нельзя вполне понять “Капитала” Маркса и особенно его I главы, не проштудировав и не поняв всей Логики Гегеля. Следовательно, никто из марксистов не понял Маркса 1/2 века спустя!!!» «Гегель действительно доказал, что логические формы и законы не пустая оболочка, а отражение объективного мира. Вернее, не доказал, а гениально угадал». См. далее ленинские замечания об абстрактных и конкретных понятиях в связи с проблемой образования понятий. Там же. С. 183, 185.

На основании философских работ и замечаний Ленина о практическом значении диалектики можно сделать вполне определенный конечный вывод: в отличие от большинства позднейших марксистско-ленинских интерпретаторов, сам Ленин никогда не рассматривал диалектику в качестве «коллекции вечных абстрактных законов и принципов». Диалектика была для него «критикой абстрактного reason», служила источником практической мудрости в области политических отношений, и именно в этом смысле Ленин ранее обратился к Аристотелю, который, быть может, оказал на его мышление даже большее влияние, чем Гегель. [522] Все это имело два необычайно важных методологических следствия для ленинского мышления: с одной стороны, изучение диалектики объективного и субъективного сделало возможным более точный анализ политических отношений, а с другой стороны, как я уже подчеркивал, гносеологический подход был дополнен онтологической точкой зрения. [523] Написанная в то время известная статья о Карле Марксе показывает, что, наряду с творчеством Лабриолы, Ленин считал «достойной внимания» книгу «идеалиста гегельянца Giov[anni] Gentile: “La filosofi a di Marx”… — автор отмечает некоторые важные стороны материалистической диалектики Маркса, обычно ускользающие от внимания кантианцев, позитивистов и т. и.». [524]

522

Это убедительно подчеркивается в работе:

Mayer R. Lenin and the Practice of Dialectical Thinking. P. 42.

523

См.: Ленинский сборник. Т. IX. С. 187–189, 219, 253, 271,287. При этом Ленин осознал появляющееся у Гегеля соединение диалектического и исторического материализма. По его заслуживающему внимания замечанию, у Гегеля ясно видны «зачатки исторического материализма». Там же. С. 199. См. также: Ленин В. И. ПСС. Т. 29. С. 148–156, 184–190.

524

Ленин В. И. Карл Маркс. (Краткий биографический очерк с изложением марксизма) // Ленин В. И. ПСС. Т. 26. С. 90.

Касаясь диалектической реконструкции «взаимозависимости теории и практики» у Ленина, Антонио Грамши писал, что «отождествление теории и практики является критическим актом». Этот «акт» Грамши считал важнейшим вкладом Ленина в философию, так как «он способствовал развитию политического учения и практики… Реализация гегемонистского аппарата означало появление нового идеологического пространства». [525] В годы мировой войны шло «незаметное» выверение, уточнение, кристаллизация этой новой, готовившейся к гегемонии революционной морали, нового мировидения. Практическая и тактическая гибкость Ленина проявилась в знаменитых дискуссиях, которые он вел с Розой Люксембург, Бухариным и Пятаковым главным образом о национальном вопросе или о революционной тактике, о союзнической политике социал-демократии (об этих дискуссиях будет сказано ниже). Если разместить теоретическое наследие Ленина в историческом контексте XX в., то в итоге можно сказать, что позже к этому наследию возвращались в ходе всех критических поворотов и экспериментов в истории государственного социализма (во время XX и XXII съездов и перестройки; другое дело, что затем эти «возвращения» не имели продолжения или кончались «предательством»), причем не просто с целью легитимации.

525

Gramsci A. Filoz'ofiai ir'asok. Р. 93–94.

Вспомним о том, что спустя полвека после Первой мировой войны под знаком возрождения ленинского метода мышления начинались «60-е годы»! В конце 60-х гг. — в противоречивой связи с маем 1968 г., вступлением советских войск в Прагу, венгерскими экономическими реформами и столетней годовщиной рождения Ленина — марксистских философов и теоретиков во всем мире начали занимать мировоззренческие и методологические вопросы «революционных изменений» в творчестве Ленина. На попытки исторической и теоретической «реконструкции» ленинской диалектики оказали влияние теоретико-философские работы Дёрдя Лукача 1920-х и 1960-х годов, особенно помещение в центр рефлексии категории тотальности. В 1971 г. (в год смерти Лукача) Иштван Херманн сделал попытку, следуя «инструкциям» Лукача, предложить читателям антисталинистское прочтение Ленина, которое не ограничивалось бы характерной для той эпохи скучной апологетикой режима (хотя сам Херманн был несогласен с позицией своего «учителя», осудившего советское вторжение в Чехословакию). Не случайно, что ныне уже хорошо известная работа Лукача «Demokratisierung Heute und Morgen» (1968) была опубликована в Венгрии только в 1988 г. Иштван Херманн аутентично интерпретировал определенную связь между мышлением Гегеля и Ленина: «Гегелевская категория “возвышающегося (истинно-всеобщего)”, если перенести ее в область практики, — не что иное, как теоретическое выражение ленинской категории следующего звена… [526] Далее, в своем мышлении, в своей теоретической и политической деятельности Ленин, по всей видимости, под влиянием Гегеля концентрировался на ЦЕЛОМ, на ТОТАЛЬНОСТИ, соединив идею и практику изменения сознания и мира». [527]

526

См. последовательно: Ленин В. И. Что делать// Поли. собр. соч. М.: Политиздат, 1956. Т. 5. С. 468: «Всякий вопрос “вертится в заколдованном кругу”, ибо вся политическая жизнь есть бесконечная цепь из бесконечного ряда звеньев. Все искусство политика в том и состоит, чтобы найти и крепко-крепко уцепиться за такое именно звенышко, которое всего меньше может быть выбито из рук, которое всего важнее в данный момент, которое всего более гарантирует обладателю звенышка обладание всей цепью. Будь у нас отряд опытных каменщиков, настолько спевшихся, чтобы они и без нитки могли класть камни именно там, где нужно (это вовсе не невозможно, если говорить абстрактно), — тогда мы могли бы, пожалуй, взяться и за другое звенышко»; Ленин В. И. Очередные задачи советской власти // Поли, собр соч. М.: Политиздат, 1967. Т. 36, С. 205: «Недостаточно быть революционером и сторонником социализма или коммунистом вообще. Надо уметь найти в каждый особый момент то особое звено цепи, за которое надо всеми силами ухватиться, чтобы удержать всю цепь и подготовить прочно переход к следующему звену, причем порядок звеньев, их форма, их сцепление, их отличие друг от друга в исторической цепи событий не так просты, и не так глупы, как в обыкновенной, кузнецом сделанной цепи».

527

См.: Hermann I. Marxizmus 'es totalit'as. In: Hermann I. Agondolat hatalma. Sz'epirodalmi Kiad'o. Budapest, 1978. P. 172–173, 182.

Ленин действительно полностью продумал историческую возможность преодоления капитализма, освобождения человечества в целом. Отчасти с этим было связано то, что его считали «теоретиком активности», именно он вслед за Марксом «снова поместил в центр практику», однако «при этом он не отрывал практики ни от исторического процесса в целом, ни от накопления человеческих ценностей, от автономии человека, от сферы этики… Речь идет просто о том, заинтересован ли рабочий класс в усвоении высочайшей культуры, или он черпает свое самосознание в самом себе, в опыте своего движения. Революционной практики нет и не может быть без учета историчности и человеческих ценностей и их накопления». [528]

528

Там же. P. 182–183.

Иначе говоря, «ленинская практика», как бы мы ее ни истолковывали, сложилась отнюдь не в результате некоего озарения, как это утверждали многие идеологи, воспитанные советской эпохой или буржуазным миром и стоявшие на позициях абстрактного историзма или морализирующего, нормативного подхода.

4.2. Отношение к войне

Ключ к исторической и теоретической оценке отношения Ленина к войне, собственно говоря, был дан самим Лениным. Он оценивал события в контексте такой сложной системы взаимосвязей, которая не может быть разложена на отдельные части без серьезного нарушения требований научного подхода. Как мы уже неоднократно упоминали, в политическом отношении исходной точкой для Ленина было изучение возможности революции. В его глазах мировая война была всеобщим и одновременным воплощением «ужаса без конца» и потрясения существующего общественного строя. По оценке Ленина, эта редкая всемирно-историческая ситуация была «благоприятной» для революции, так как он был убежден в том, что война может непосредственно привести к революции в Европе и прежде всего в России, к свержению царского самодержавия. Конечно, другой вопрос, что война, вопреки практическим «предсказаниям» Ленина, но в согласии с его теоретическим открытием, принесла с собой «неравномерную» революционизацию. Однако его предположение, что революционизирующее влияние войны находится в непосредственной связи со степенью «зрелости» европейского пролетариата, его «подготовленностью» к «мировой революции», так и осталось недоказанным. (Несомненно, что в 1918 г. он отказался от этого убеждения в его категорической форме).

У историков возникает сомнение, можно ли было вообще говорить о революционной ситуации в начале войны, когда солдаты с песнями шли на фронт «защитить свой народ». [529] Однако в данном случае дело не только в том, что гениальность, «предчувствие» Ленина (у которого, между прочим, были и моменты сомнения, например в декабре 1916 г.) позволило ему предсказать революцию. Среди обладавших «предчувствием» людей был и бывший царский министр внутренних дел П. Н. Дурново, который в записке, поданной царю в феврале 1914 г., предсказал, что участие России в будущей войне неизбежно приведет к падению, революционному свержению монархии. [530]

529

Р. Сервис извратил всю теоретическую позицию Ленина и принизил ход мысли Ленина до уровня собственной эмпиристской позиции, соизмеряя понятие «революционной ситуации» лишь со своей логикой и не считаясь с точкой зрения самого Ленина. См.:

Service R. Lenin. Vol. 2. Р. 83–84.

Настоящим достижением Ленина было не «провозглашение» революционной ситуации, о котором пишет Сервис, а мысль о том, что война порождает революционную ситуацию, так как уничтожает миллионы людей, дестабилизирует ситуацию, вооружает пролетариат и т. д. Ленина не обмануло то, что поначалу солдаты шли на фронт с песнями, так это обычно и бывает, однако позже всегда наступает разочарование. В конце войны, как известно, во многих странах действительно вспыхнули революции.

530

С этим документом еще в 1922 г. ознакомил читателей известный русский историк Е. В. Тарле: Тарле Е. В. Германская ориентация и П. Н. Дурново // Былое, № 19. Тарле указал на то, что Дурново, как в свое время и Энгельс, отождествлял поражение в войне с неизбежным наступлением революции. Подробнее об этом см.: Ганелин Р. Ш., Флоринский М. Ф. Российская государственность и Первая мировая война// 1917 год в судьбах России и мира. Февральская революция. От новых источников к новому осмыслению. Институт российской истории РАН. М., 1997. С. 7, 31.

Главной мишенью нападок на Ленина (вплоть до наших дней) было и остается то, что руководитель большевиков в определенной степени связывал победу революции в России с военной победой Германии Вильгельма II. [531] Хотя в конечном итоге Ленин оказался прав, в тот момент выдвижение на повестку дня революционной политики и задачи свержения царизма, еще даже ив 1916 г. казавшееся «фантасмагорией сумасшедшего», было нереальным с точки зрения традиционной реальной политики. Однако Ленин изложил свою позицию именно в противовес этой точке зрения.

531

Например, в «Воззвании о войне» Ленин писал: «И лгут те, — сознательные и бессознательные слуги буржуазии, — которые хотят уверить народ, что революционное свержение царской монархии может привести только к победам и усилению германской реакционной монархии и германской буржуазии». При этом он отметил, что левое крыло немецкой социал-демократии разделяет его точку зрения, согласно которой революционная борьба против «своего правительства» приведет к поражению обеих монархий. См.: Ленин В. И. ПСС. Т. 27. С. 2–3.

Уже в начале войны, на ее первом этапе, он сформулировал те позже многократно цитировавшиеся и искажавшиеся конкретные лозунги, которых затем придерживался вплоть до победы Октябрьской революции («о необходимости социалистической революции», а также о том, что солдаты, рабочие и крестьяне должны «направить оружие не против своих братьев, наемных рабов других стран, а против реакционных и буржуазных правительств и партий всех стран»). [532] Что касается России, то Ленин считал прочной свою организационную базу в большевистской партии, хотя, как он подчеркивал, «порядочные социалисты» были и в Европе, например сербы, которые практически сохранили свою верность антивоенной линии. Конечно, антивоенные группировки были и в других социалистических и социал-демократических партиях, но наиболее влиятельной из таких группировок, несомненно, была большевистская фракция в Думе. Уже в ее первом заявлении говорилось о «грабительской войне» и о том, что эта война окончится революцией. Выбравшись из Польши в Швейцарию в начале сентября 1914 г., Ленин провозгласил возвращение к революционной перспективе в духе своего знаменитого тезиса: «Превращение современной империалистической войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг…» [533]

532

Война была однозначно осуждена уже в партийном документе «Задачи революционной социал-демократии в европейской войне», написанном Лениным 24 августа (6 сентября) 1914 г. См.: Ленин В. И. ПСС. Т. 26. С. 1–7. Первый полный анализ вопроса о войне, основательно продуманный с теоретической, политической и организационной точек зрения, был сделан в брошюре «Социализм и война», опубликованной в качестве партийного документа почти сразу после ее написания, в августе 1915 г. Там же. С. 307–350.

533

Там же. С. 22.