Ленька-гимназист

— Все готовы? — свистящим шепотом спросил он.

— Готовы, — ответил Свиридов. — Веди!

Два подпольщика остались в доме с Еленой Петровной и детьми, а мы со Свиридовым, Петром Остапенко и Николаем Валериановичем двинулись к телефонной станции. Она располагалась в небольшом одноэтажном здании недалеко от Управы, совершенно без охраны. Николай Валерьянович провел нас через задний двор, и мы без труда проникли внутрь, в помещение коммутатора.

Здесь, в полумраке, нарушаемом лишь тусклым светом керосиновой лампы, стоявшей на столе дежурного телефониста, царила особая атмосфера — гул проводов, тиканье часов, запах сургуча и канифоли. Стена была увешана сложным переплетением проводов, разъемов и переключателей. Для меня это был темный лес, но Николай Валерьянович ориентировался здесь как у себя дома.

— Вот, — сказал он, указывая на один из коммутаторов. — Это линия на штаб деникинцев, здесь, в Каменском. А вот эта, — он показал на другой, — идет на Екатеринослав, на узел связи тамошнего гарнизона. Но нам туда напрямую звонить нельзя, сразу подозрение вызовет. Мы сделаем хитрее.

Он быстро и ловко принялся орудовать своими инструментами, что-то переключая, соединяя провода, втыкая штекеры. Я с восхищением наблюдал за его работой. Вот что значит настоящий специалист!

— Готово, — сказал он наконец, вытирая пот со лба. — Я соединил вас напрямую со штабным коммутатором здесь, в Каменском. Но так, чтобы вызов выглядел как входящий из Екатеринослава, от «командующего оборонительным районом».

Свиридов сел за аппарат, откашлялся, покрутил ручку индуктора и взял трубку. На том конце провода приняли сигнал

— Алло! Штаб? — рявкнул он в трубку властным, не терпящим возражений голосом. — Говорит полковник Коновалов, начальник штаба командующего оборонительным районом Екатеринослава! Срочно к аппарату дежурного офицера! Да поживее, у меня нет времени!

На том конце провода, видимо, засуетились. Через минуту Свиридов уже разговаривал с каким-то заспанным поручиком.

— Поручик, благоволите записать распоряжение начальника оборонительного района! — отчеканил Свиридов, стараясь придать голосу максимальную официальность и строгость. — В связи с прорывом красных банд на Синельниковском направлении и угрозой захвата узловой станции, приказываю: бронепоезду «Дроздовец» немедленно, в течение часа, выступить из Каменского и следовать в район Синельниково для поддержки наших частей и отражения атаки противника! Повторяю — немедленно! Промедление смерти подобно! Все ясно? Повторите!

Поручик на том конце провода, судя по всему, был ошарашен таким напором и категоричностью. Он что-то лепетал, пытался задавать вопросы, но Свиридов пресекал все его попытки.

— Никаких вопросов, поручик! Выполнять! И доложить мне по прибытии! Конец связи!

И Свиридов с силой бросил трубку на рычаг. Лицо его, красное как после бани, покрылось испариной.

— Ну, кажись, клюнули, — произнёс он, вытирая пот со лба. — Голос у меня, конечно, не полковника Коновалова, но в такой суматохе, да еще и ночью, они разбираться не будут. Испугаются и выполнят! А теперь — главное, чтобы они не успели перезвонить в Екатеринослав для подтверждения приказа. А они могут. У них есть прямая линия.

— И что делать? — спросил я.

— Прервать связь, конечно! Николай, как это сделать?

— Так вот же, — Николай Валерианович, взяв со стола большие монтерские кусачки, подошел к распределительному щиту. — Вот этот провод, — он показал на толстый кабель в свинцовой оплетке, — это и есть их прямая линия на Екатеринослав. Если его… того — то никакой связи у них не будет. По крайней мере, несколько часов, пока не починят. А нам этого времени хватит.

Он посмотрел на Свиридова, потом на меня. В глазах его была решимость.

— Резать? — спросил он коротко.

— Режь ко всем чертям! — откликнулся Свиридов

Николай Валерианович примерился и одним движением перекусил толстый кабель. Раздался легкий щелчок, и несколько лампочек на коммутаторе погасли.

— Все, — сказал он с каким-то мрачным удовлетворением. — Теперь они отрезаны. По крайней мере, на время. Если пожелаете снять провода со столба — то нужный провод третий слева от столба, висит на втором от земли ряду!

Мы быстро покинули телефонную станцию тем же путем, каким и пришли — через задний двор. Николай Валерианович запер за собой все двери, чтобы не вызывать подозрений.

Теперь все зависело от нас. Мы втроем — я, Свиридов и Остапенко — под покровом ночи снова отправились к той самой насыпи, где лежал наш замаскированный снегом заряд. Снег за эти дни почти растаял, обнажив черный провод, но мы быстро присыпали его землей и сухой травой. Наша «адская машинка» — телефонный аппарат и лейденская банка — была наготове. Для надежного прерывания связи мы попросту завалили один из телеграфных столбов. Теперь, даже если белые попытались бы воспользоваться резервными линиями связи, у них бы ничего не вышло.

Ожидание было мучительным. Мы сидели в нашем укрытии в леске, не разводя огня, всматриваясь в подступавшую темноту и прислушиваясь к каждому шороху. Ночь тянулась бесконечно. Холод пробирал до костей. Нервы были натянуты до предела. Я то и дело проверял провода, контакты. Руки дрожали. А что, если не сработает? Если искра будет слабой? Если поезд пройдет мимо?

Наконец, далеко на востоке, со стороны станции, послышался знакомый гудок, а потом — тяжелый, мерный стук колес, приближающийся, нарастающий. Он! Идет!

Сердце заколотилось так, что готово было выскочить из груди. Остапенко схватил ручку телефонного аппарата, пальцы свело от напряжения. Свиридов замер рядом, его лицо в вечернем полумраке казались высеченными из камня.

Вот он показался из-за поворота — темный, массивный силуэт бронепоезда, тяжело ползущий по рельсам, из трубы паровоза вырывались клубы дыма и искр. Он приближался к заминированному участку. Сейчас… сейчас…

— Давай! — хрипло крикнул Свиридов.

Пётр изо всех сил крутанул ручку индуктора. Раз, другой, третий!

И в этот момент земля содрогнулась от страшного, оглушительного взрыва! Яркая, ослепительная вспышка озарила ночное небо, вырвав из темноты летящие в воздух комья земли, искореженные рельсы, куски шпал. Грохот был такой, что заложило уши. А потом — скрежет рвущегося металла, пронзительный визг тормозов, леденящие душу крики…

Бронепоезд, его передняя часть — паровоз и первая бронеплатформа — на полном ходу сошли с рельс. Паровоз, подброшенный взрывом, завалился набок и с грохотом покатился вниз по высокой насыпи, увлекая за собой искореженную платформу. Оставшиеся вагоны, сорванные с креплений, нагромоздились друг на друга, превратившись в груду железа. Из разбитого котла паровоза с ревом вырывался пар, смешиваясь с черным дымом и языками пламени, охватившего обломки.

Мы смотрели на это огненное, дымящееся чудовище, не в силах вымолвить ни слова. Получилось! Мы это сделали! Бронепоезд «Дроздовец» был уничтожен!

Картина была страшной и одновременно — завораживающе-красивой! Огонь плясал на обломках, освещая окрестности тревожным, багровым светом. До нас доносились крики раненых и редкие выстрелы — видимо, кто-то из уцелевших, не разобравшись, палил куда глаза глядят.

— Уходим! Быстро! — вывел нас из оцепенения голос Свиридова. — Сейчас сюда вся ихняя рать сбежится!