Ленька-карьерист

Он сделал паузу, внимательно глядя на меня.

— Я согласен, вам не стоит засиживаться на технической работе. Ваше место — там, где решаются вопросы по существу. Раз так рветесь, займитесь партийным строительством в науке и технике. Это новое, важное направление. Начните с того, что сами предложили. Вот этот ваш… ЭНИМС, Экспериментальный научно-исследовательский институт металлорежущих станков. Хорошее название. Берите это дело под свое кураторство.

У меня перехватило дыхание. Это был карт-бланш. Отлично! Сначала станкостроение, ЭНИМС, а там, глядишь, и остальные отрасли подтянем!

— Раз инициатива ваша, — продолжал Сталин, словно не замечая моего состояния, — то вам и карты в руки. Подбирайте людей. Директора, парторга, инженеров. Составьте штатное расписание, смету. Представьте на утверждение. Но помните, спрашивать за результат я буду также с вас!

— Я понимаю, товарищ Сталин. Надеюсь, я оправдаю доверие партии!

— И я надеюсь, — коротко сказал он. — Идите, работайте.

Через день меня вызвал к себе Ежов. Он как обычно сидел за своим столом, под светом зеленого абажура. На лице его не было ни тени эмоций, но я почувствовал, что атмосфера в кабинете изменилась.

— Товарищ Брежнев, — сказал он ровным голосом, — поступило указание: отныне вы занимаетесь исключительно вопросами научно-технических кадров и организацией Экспериментального института металлорежущих станков. Всю остальную работу с вас снимаю. Представьте мне на утверждение структуру и кандидатуры на руководящие посты.

Он не сказал, откуда поступило указание, но мы оба прекрасно это знали.

* * *

После этого разговора внешне ничего не поменялось. Я остался работать в том же кабинете, моя должность осталась «инструктор ЦК», как не поменялось и место проживания. Но вот атмосфера на рабочем месте сменилась разительно. Еще день назад я был таким же, как все, только «выскочкой». Непонятный студент, каким-то образом оказавшийся в их рядах. А сейчас я курировал собственное направление, назначен на него самим Хозяином, который почему-то мне благоволит. Хоть разговаривать на посторонние темы в этих стенах и запрещено, об этом меня еще комендант предупреждал, но когда это останавливало интриганов всех мастей? А другие сюда и не попадают. Так что теперь все окружающие точно знали, что я протеже Сталина и относились с опаской и желанием приобщиться. Я тоже не хотел выпадать из круга общения, чтобы не пропустить внезапный удар, если против меня захотят плести интриги. Пришлось научиться курить, ведь единственное место, где можно относительно спокойно переброситься парой фраз, встретить кого-то из другого отдела была курилка. Там я осторожно «наводил мосты» с людьми, которых мне советовал Бочаров, еще собирая информацию про расклады в Оргбюро.

Но все это шло фоном, а основное мое внимание занимало новое дело. На мне была работа по «инструктированию» научно-конструкторской сферы, и прежде всего — моего детища ЭНИМС.

Теперь, когда у меня были развязаны руки, можно было засесть за разработку штатного расписания и подбор команды. Это была моя первая настоящая возможность расставить на ключевые посты своих людей. Я действовал, руководствуясь несколькими принципами: компетентность, личная преданность и, конечно, аппаратная целесообразность.

Первым делом — директор. Здесь не могло быть двух мнений. На первых порах им должен был стать профессор Владимир Иванович Климов, декан механического факультета МВТУ. Человек, с самого начала поверивший в идею студенческого КБ и обладавший непререкаемым авторитетом, как в научных, так и в инженерных кругах. Его назначение было бы логичным и понятным для всех. Он — технический мозг проекта. Со временем, конечно, его надо будет перенаправить на выполнение особо ответственного задания разработки авиационных двигателей, а вместо него поставить Дикушина или Владизиевского, но пока… пока нет ничего важнее станков.

Дальше — партийная вертикаль. Без надежного парторга любой директор будет бессилен. На эту должность я, не колеблясь, предложил Николая Пахомовича Бочарова. Мой наставник в парткоме МВТУ, умный и осторожный аппаратчик, который меня поддержал и вытащил из лап ОГПУ. Я был ему не только обязан, но и мог на него положиться. Он — идеологический стержень и мой главный союзник.

Комсомольскую ячейку должен был возглавить Егор Суздальцев, нынешний секретарь комитета ВЛКСМ в МВТУ. Тот самый, который сначала испугался конкуренции, а потом стал моим верным помощником. Я выполнял свое обещание «потянуть его за собой». Он был амбициозен, энергичен, и его назначение обеспечивало преемственность и лояльность молодежи.

На остальные, менее ключевые посты — начальника отдела кадров, заведующего хозчастью — я решил поставить людей, которых мне осторожно порекомендовали «старожилы» из Оргбюро. Те самые, с кем Бочаров советовал наладить контакты. Тут-то и пригодились «разговоры в курилке». Я смог сам оценить каждого собеседника и решить, с кем можно и дальше вести дела, а с кем мне все же не по пути, несмотря на рекомендацию Николая Пахомовича. Это был мой реверанс уже в их сторону. Я показывал, что я не одиночка-выскочка, а командный игрок, готовый учитывать их интересы и считаться с их мнением. Я делился с ними частью своего влияния, чтобы укрепить собственные позиции.

Через два дня я положил на стол Ежову готовую структуру и список кандидатур с подробным обоснованием по каждому пункту. Он молча изучил бумаги. Его лицо, как всегда, было непроницаемым.

— Хорошо, — сказал он, наконец. — Логично. Готовьте проект постановления Оргбюро.

Я понял, что моя команда утверждена. Даже удивительно, что так быстро и легко. Не иначе Ежов еще не решил, как со мной себя вести, а тень Сталина за моей спиной не дает ему делать резких движений. Маленькая партийно-промышленная империя под названием ЭНИМС начинала обретать плоть и кровь. И это была моя епархия — не было в этой сфере более весомого лица, чем Леонид Ильич Брежнев.

Так, к весне 1929 года ЭНИМС из бумажного проекта превратился в жизнеспособный организм. Постановление Оргбюро ЦК дало институту зеленый свет. Климов, назначенный директором, с головой ушел в технические вопросы, формируя лаборатории и конструкторские группы. Я был рад, что это не вызвало у него недовольства — все же работать можно и «спустя рукава», тогда бы проект сильно забуксовал на старте. Но повезло.

Молодые конструкторы, как я и рассчитывал, создали в парткоме здоровую конкурентную атмосферу, соревнуясь в рвении и держа друг друга в тонусе. Суздальцев мобилизовал лучших студентов-комсомольцев, которые горели энтузиазмом и готовы были дневать и ночевать в цехах и чертежных.

Я, со своего поста в аппарате ЦК, осуществлял общее кураторство: выбивал фонды, согласовывал сметы, утрясал вопросы с поставками оборудования. Мой кабинет на Старой площади стал штабом, куда стекалась вся информация и откуда расходились директивы. Успешный запуск ЭНИМС заметно укрепил мои позиции. Назначенные в институт рекомендованные люди укрепили мои связи в самом ЦК. Теперь я был не просто «протеже Хозяина», а товарищем, который на деле доказал свою организаторскую хватку и договороспособность. Меня перестали воспринимать как выскочку. Теперь во мне видели человека, который умеет доводить дело до конца.

Пара месяцев напряженной работы пролетели как мгновение. Не зря Николай Пахомович говорил, что в этих стенах время течет по-другому. Но вот основная работа по организации ЭНИМС была завершена, и я решил, что пора ковать железо, пока горячо.

Станкостроение было жизненно важным, но я-то знал, что настоящая революция, которая определит лицо следующей войны и всего двадцатого века, произойдет в другой сфере — в радиоэлектронике. Радиосвязь, радиолокация, радиоуправление — все это было пока в зачаточном состоянии, разрозненные эксперименты в разных лабораториях. А стране нужен был единый центр, кузница кадров, которая бы вывела нас в мировые лидеры.