Лёнька. Украденное детство

– Так оно и понятно, что я вас встретил. Я ж трясину Настасьину обошел по тайной тропке, а вы еще не дошли. Вот кабы дошли, то могло худо быть. Там много сгинуло людишек. Вон тетка Фроська чуть там не потонула. А Воронову с дочками вообще три дня кружила эта Настасья.

– А почему ты ее Настасьиной кличешь? Что за Настасья такая? – поинтересовался парень в тельняшке. Он хотя и был местным, но бoльшую часть жизни провел на реках, в армии да на случайных заработках. Лес окружающий не знал и не любил по грибы-ягоды ходить, так как считал это исключительно бабским делом.

– Дядь Петь, а какая же она? Ясно дело – Настасьина! Это ж девка такая была, которая парням головы кружила да мужиков от семей уводила. Заманит в лес и заведет в болото. Вот сама как-то бродила-бродила да и сгинула тут. А может, и не сгинула вовсе. Бабы да мужики говорят, что видали ее здесь не раз и не два, – объяснял, не сбавляя шаг, парень.

– Ну это все байки! – прервал его повествование старший из путников, Прохор Гольтяпин. – Ты-то что там высиживал в такой образине-то? Ну, чистый кикимор, а не Лёнька! Чо нарядился-то?

– Ха! Это я замаскировался так, дядя Гольтяп! Я ж пошел кабана стрелять. Засидку сделал, как положено. Как батя учил возле тропы их. Там тропка кабанья, они по ней в болото уходят дневать. Тож они только ночью гулять идут да жрать, а к утру в болото хоронятся. Вот я их там и поджидал. А по тропе ихней вы, дядя Прохор, с мужиками притопали. Вместо стада, значит.

– А чо тебе кабаны эти сдались? А, Лёнька? – спрашивал хромой конюх Прохор.

Лёнька недоуменно пожимал плечами и, не сбавляя шага, отвечал:

– Как чего?! Знамо дело, чего! Чтоб мясца разжиться, а то там бабы да девки голодные, некормленые. Кузнечиха тетя Маруся Воронова с дочками три дня по лесу бродила. Да бабка Фроська вчера пришла. Плутала тоже вокруг Настасьиной трясины да чуть не утопла. Чудом каким-то мы на нее наткнулись. Она – тоже мастерица, вон брусничного листа надрала и наварила, мы им все и поужинали. А из еды ничего и нет более. Кабан бы сейчас ой как пригодился.

– Вон оно как… А где же они все там ночевали?

– Да я их на заимку Павликову отвел. Там и схоронились.

– А винторез где добыл, Лёнь? – вступил в разговор мужичок в тельняшке, ускоряя шаг, чтоб приблизиться к впереди идущим.

– А это я, дядь Петь, отцовский карабин с потолка снял. Там он всегда припрятывал. Только вот патронов всего два. Нет больше.

– Чой-то твой батя не запасся? – теперь в беседу вмешался и замыкающий процессию Ванька Бацуев, продолжавший беспрерывно оглядываться.

– Не успел, – тяжело вздохнул Лёнька и остановился. – Он же, когда по весне спасал мужиков в чащобе, почти все потратил. Ну, стрелял, чтоб они вышли на выстрел-то, а запас уже не пополнил, заболел.

– Слышь, Лёнь, а чо мать-то твоя говорит, что вроде тебя подстрелили эти рыжие дылды, что в деревню заходили третьего дня. Она ж не знает, что ты жив-то?

– Не, не знает покедова. Он меня и впрямь чуть не продырявил. Я там как русак метался. От куста к кусту. Вон рубаху цапанул только.

Он снова вздохнул, показал всем мужикам дырку на правом рукаве и сразу же хитро улыбнулся.

– Ага. Видим. Ну, хорошо, что жив и цел. Ну, ты чо встал-то, паря? Давай ходи дальше! Некогда отдыхать-то! – сердито проворчал Прохор Михайлович, легонько подталкивая Лёньку.

Но малец не двигался, а продолжал загадочно улыбаться и, протянув руку в направлении густого ельника, спросил:

– Ну, как? Кто глазастый? Найдете заимку-то? А?

Мужчины сбились в кучку и вовсю таращили глаза на стоявшие плотным строем вековые ели, раскинувшие свои огромные мохнатые лапы, словно сказочные великаны. За сплошной стеной темно-зеленой хвои начинался подрост из ореховых кустов и ольшаника, который надежно прикрывал с тылу скрытую от глаз низкую избушку.

Лёнька торжествующе подмигнул и двинулся по одному ему известной и почти незаметной тропке меж елей, поманив оттуда всех остальных. И только после того как вошли в густую тень хвойных гигантов, они увидали домик деда Павлика – поросшая мхом избушка, обложенная по кругу дерном по самое окошко, которое было единственным и почти непрозрачным. Вход в нее и вовсе оказался позади тропки со стороны разросшихся ореховых кустов. Для того чтобы пройти через дверь, пришлось согнуться почти вдвое даже Ваньке Бацуеву. Такой низкий притолок был сделан специально, чтобы сохранять тепло и обезопасить от зверя. Дверь была хоть и небольшой, но тяжелой, окованной железными полосами и закрывалась изнутри мощными засовами. Сейчас она была открыта, и все четверо протиснулись в сторожку, заполнив практически все оставшееся пространство, так как внутри на них испуганно глядели четыре пары внимательных женских глаз. Лёнька сразу разъяснил диспозицию:

– Теть Марусь, баб Фрось, не боитесь! Это наши мужики деревенские. Прохор-конюх, Петя-боцман да Ваня Бацуев. Мы теперь вместе будем! Отряд у нас теперь. Вот!

– Вижу, что мужики. А чего ж вы, мужики, бежите-то? – вдруг строго и резко спросила тетка Фроська. – Кто ж немца бить-то будет, ежели все побегут по лесам? Они вон мою хату отобрали. Меня как собаку помутузили и выперли прочь. А вы бежите…

– А ты не горячись, Фрось! Не кипятись! Мы ж не бежим, а как это правильно сказать-то… – начал было возражать Прохор Гольтяпин, да замялся, позабыв название такого маневра.

Ему на помощь тут же пришел Петька-боцман:

– Мы, это, перегруппируемся! Во как!

– А-а-а, вона оно что, – задумчиво протянула кузнечиха.

– Да! Так и есть. У нас, Маруся, понимаешь ли, задание. Специальное. Чтоб, значит, отряд сколотить, партизанский. Вот давай и будем его, значит, оформлять, – подхватил конюх, благодарно кивнув Петру. – Мне поручено быть командиром. Петро, вот, станет комиссарствовать. Вы… ну вы, как положено по бабскому делу, по хозяйству.

– А-а-а-а, вон оно, значится, как?! – снова отозвалась Фроська и насмешливо вскинула глаза на стоявшего перед ней хромого мужичка: – Ну, а кто ж, позволь спросить, товарищ командир, воевать-то будет? Лёнька, поди, что ль? Он у нас один вооруженный! Ха-ха-ха!

Теперь засмеялись, хоть и не громко, все женщины, включая девок Вороновых.

От этих ироничных слов тетки Фроськи и смеха баб Гольтяпин сконфузился и даже покраснел. Если б не сумрак, царивший внутри домика, все бы увидали, как залился румянцем бывалый конюх. Он и впрямь очень слабо понимал, как будет создаваться его отряд. Еще меньше он представлял, чем и как они будут воевать, и совершенно не понимал, каким образом будут жить и кормиться. И тут в который раз на помощь пришел мальчишка:

– Теть Марусь, баб Фрось, дядь Прош, ну чего вы ссоритесь? Нам же здесь долго теперь жить. Все наладим! За харч я отвечаю! Ночью свинью добуду, обещаю! Я ж видал – там все кабанами изрыто. Они сейчас у Бездона держатся, личинку копают, корешки. Я стрельну, а мужики потом принесут, и разделаем. Мяса вдоволь будет. Грибы вон пошли, ягода есть на болоте – черника. А там и клюква пойдет. Я тут все места знаю.

– Ух ты! Весь в батю, – улыбнулась тетка. Она устало вздохнула и погладила парня по вихрастой голове: