Лестница из терновника. Трилогия

Мирским людям, в особенности - Прайду, подобает роскошь. А роскошь - это золото, драгоценные эмали, оникс и агат, блеск и сияние везде, где можно и нельзя. Роскошь - это купы цветов с самыми одурманивающими ароматами, это великолепные, но глупые и отвратительно мяукающие и вопящие дурными голосами райские птицы в клетках, украшенных самоцветами, это бархат и парча, под которыми тело потеет... Роскошь - это, в конечном счёте, нелепая и утомительная суета. Никому от неё не лучше и не приятнее.

С удобствами жизни роскошь не имела и не имеет ничего общего. Происки гуо, странная разновидность зла. Кто, кроме врага человеческого рода, может толкнуть взрослых и, как будто, разумных людей одеваться жарко, неудобно и нелепо, в цвета безмозглых райских птиц, есть жирно, тяжело и невкусно, бесполезно тратить золото на новые и новые суетные затеи? И ведь верят же, что именно эта жизнь и пристала Прайду! Потомки воинов, живших в сёдлах, потомки отважных суровых людей - по самую макушку в дурных дрязгах, в мелкой жадности и жестокости... Слепы и глухи, думал Бэру. Показывать слепым свет и играть для глухих на флейте совершенно бесполезно.

Поэтому он говорил с Прайдом на языке Прайда. Избегая слов "совесть" и "добродетель" - так им понятнее. Но Прайд, кажется, подозревал, что Бэру держит в душе что-то, не предъявляемое по требованию даже Льву Львов - и Прайду в лице самого Льва Львов, как, впрочем, и Святому Совету, не особенно это нравилось.

Святейший Наимудрейший Наставник Гобну встретил Бэру в саду напротив входа в Львиное Логово - посмотрел с плохо скрытой неприязнью, будто имел на неё право:

– Бегаешь, как мальчишка, Бэру... В твоём возрасте, имея твой сан, можно бы научиться солидности, не позорить святости синих одежд!

Бэру окинул Гобну быстрым взглядом. Гобну - старше лет на пять, а кажется - на тридцать пять, кажется дряхлым, рыхлым, разожравшимся стариком. И он считает, что тяжесть золотого шитья и золотой цепи с львиной головой добавляет синим одеждам святости или его сану благости?

Впрочем, Гобну просто приятно лишний раз сказать что-нибудь обидное. Ну что ж.

– Каждый ходит, как может и хочет, - сказал Бэру холодно.
– Зачем Лев Львов звал меня, Гобну?

– Времена меняются, - Гобну напустил на себя многозначительный вид, выпятил нижнюю губу вместе с верхним подбородком и сузил глаза.
– От всех нас требуются жертвы. От всех требуется участие... в делах Прайда.

Бэру пожал плечами. Жертвы? Деньги - от Святого Совета, люди - от него, Синего Командира. Интересно, а что Цитадель получит взамен?

– Почему мне кажется, что твои мысли меркантильны и далеки от святости?
– спросил Гобну с непередаваемой интонацией, то ли ехидно, то ли с каким-то непристойным намёком.

– Потому что мои мысли меркантильны, а твои - далеки от святости, - сказал Бэру. Не хотелось продолжать беседу в таком тоне.

Предполагается, что Синий Командир должен с восторгом исполнять любой каприз мирской власти. Любой. Лев Львов хочет бойцов в караул - Бэру счастлив и даёт. Лев Львов хочет послать бойцов на смерть из собственной прихоти - Бэру счастлив и даёт. Предполагается, что синие стражи - оружие, инструмент, неодушевлённые предметы. Лев Львов забывает, что волки принадлежат ему, а синие - сперва Творцу, а потом уже ему, он тянет себе всё, до чего может дотянуться... Ну-ну.

Гобну поджал губы, как обиженная старая женщина.

– Как быстро теряется желание говорить с тобой!
– сказал он почти капризно.

– Пойдём говорить со Львом Львов, - откликнулся Бэру, пожав плечами.
– Сад около Логова - неудачное место для богословских диспутов.

– Избавь меня Творец от богословских диспутов с Драконом!
– пробормотал Гобну, поправил шитый золотом и оттого жёсткий, как крестьянская дерюга, синий платок на голове и плечах, вздёрнул все подбородки разом и слишком шустро для своей комплекции направился к резным золочёным воротам в Логово. Бэру помедлил, наблюдая, как Святейший шествует между зарослями цветущего миндаля, голубого жасмина и ранних роз. Удивительно, как прекрасен живой мир, воскресающий по весне - и как безобразны человеческие дрязги...

Однако, кажется, подумал Бэру, кличка "Дракон" уже стала моим официальным титулом. Как Львёнок или волк - он невольно улыбнулся.

Не по рождению. По сходству. Вернее, по тому, что они все считают сходством.

Синий песчаный дракон. Чешуя - воронёный панцирь, ужасная морда с неживыми жёлтыми глазами, вся в наростах, рогах и бородавках, мощные лапы с кривыми когтями - лапы, на которых дракон может и лошадь, и буйвола в рывке догнать, хвост - тяжеленная палица с шипами... Хладнокровная, безжалостная, стремительная, безобразная тварь. И вот это всё Прайд дружно считает внутренней сущностью Бэру.

Творец им судья.

Покои, чудесно тенистые, с низкими полукруглыми сводами, покрытыми золотой и лазурной эмалью и изображающими благословенные небеса, казались бы Бэру мрачными и враждебными, как обитель злых духов, если бы не ощущалось за каждым поворотом и каждой стеной присутствие синих братьев. Прайд может пренебрегать Цитаделью, но Цитадель охраняет покой Прайда, всю его роскошь и все его сокровища, думал Бэру, проходя мимо фонтанов, журчащих в ониксовых чашах и раздвигая мерцающие, как струи водопадов, занавески из бесчисленных хрустальных шариков, издающие поющий шелест. На протяжении сотен лет расклад сил всегда один и тот же: воин обойдётся без владыки, но владыка вряд ли удержит власть без воина.

Вход в зал Престола - позолоченные ажурные створы ворот, тонко кованная решётка, изображающая переплетённые стебли и листву небывалых цветов - а на этих стеблях сами цветы, нежные розаны из молочно-белого матового стекла. Цветы прекрасны, почти как живые; в прихотливых изгибах бронзовых листьев нет ни одной неестественной линии - работа кузнецов и стеклодувов Шаоя, военный трофей из Аязёта.

Ковёр, застилающий пол напротив Престола, розовое, лиловое и золотистое облако, в котором по щиколотку тонет нога - работа чойгурских ткачей, военный трофей Прайда. Золотые светильни - тонко кованные чароцветы, чашечка цветка - из стекла самой нежной розовости - уже наши... чангранская работа... военный трофей сборщиков налогов Прайда. И на стенах - панели из полированной яшмы, тоже розовые, золотистые, тепло-коричневые, в причудливом глазчатом узоре - из каменоломен в Урахне, тоже могут рассматриваться в качестве военного трофея, взятого на собственной территории... И странно смотрится на фоне всего этого великолепия стоящий на крытом ковром возвышении Престол Прайда, старое и невысокое сиденье из вытертого до блеска пустынного чёрного дерева, без всяких украшений и побрякушек - главная драгоценность Прайда. Престол предков, принадлежавший некогда Линору ад Иутана, Линору-Завоевателю, Великому Льву Львов, положившему под ноги Чангран, превратившему Прайд из отряда фанатиков и бродяг, осенённого общей идеей, в группу основателей могущественной державы...

Бэру смотрел на надменных Львят, одетых в бархат, атлас и золото, вооружённых драгоценными мечами, и думал, что и на них - военные трофеи, налоги и подати, взятые с боем. Совсем как в былые времена, только эти бои всё чаще ведутся на территории Лянчина, которая номинально должна быть безопаснее собственной комнаты... да взяты эти трофеи вовсе не Львятами, а волками, простыми солдатами, как бы не сказать - наёмниками. Линору презрительно рассмеялся бы, увидав, во что за сто лет превратились его потомки - позолоченные лентяи, а не воины.

Судя по летописям столетней давности, не такого Линору ожидал и хотел.

Его мечтой было духовное родство всех, верующих в Творца. Линору хотел расширить границы братского союза под синим знаменем с белой звездой, Лянчин был его наваждением и мечтой, виделся общим домом родичей - а лянчинцы за сто лет так и не стали братьями. Урахна, Чойгур, Данхорет - все эти почтенные города Чанграну не братья, а обрезанные рабы. Аязёт - даже не раб, Аязёт - раненая рабыня, изломанная, строптивая и больная. Лянчином правит Прайд - Лянчином правит страх. Армия всё больше, страх - всё сильнее, братская любовь забыта, духовное родство - опошленные слова. Творец наш смотрит с небес, как кровь стекает в золотую чашу...