Лестница из терновника. Трилогия
Шрифт:
Ничего общего с салонными спаррингами. Мордобой на поражение - и все средства хороши.
Мужик складывается пополам и ревёт, как медведь. Парень добавляет палкой по шее. Почтеннейшая публика орёт, свистит и хохочет. Отчаянный шкет задвигает палкой ещё раз - и мужик шарахается в толпу. Ему улюлюкают вдогонку.
Парень стоит в центре площадки, тяжело дыша. Кровь капает на снег. Владелец притона деланно смеётся:
– Уважаемые Господа! Неужели этот маленький котёнок напугал таких рысей, как вы? Может, кто-нибудь из вас хочет замуж за него? Бой - даром, и его тело победителю - тоже даром!
– Ладно, даром - это хорошо, - говорит поджарый горожанин, усмехаясь.
Этот -
Ловлю себя на мысли, что отчаянно хочу победы этого юного психа - понимая, что победы не будет. Юу говорит вполголоса, зло:
– Люди - грязные сволочи.
– О, Семья Л-Та!
– восклицает Ар-Нель, воздевая очи горе.
– Небесный свет и служение идеалам! Вы ожидали увидеть здесь благородных рыцарей, мой дорогой? Они не ходят сюда, а мы с вами должны учесть: Юноша может быть убит на поединке не только святой рукой возлюбленного.
Юу замолкает, напряжённо наблюдает за началом боя.
У шкета на сей раз - настоящий противник, вооружённый отличным клинком. Сразу заметно, насколько мальчишке повезло с предыдущими - против опытного и серьёзно настроенного бойца у него нет шансов, а площадка слишком мала, чтобы можно было бесконечно уворачиваться и удирать. Горожанин сходу втыкает меч мальчишке в левое плечо. Я вижу, как у шкета белеет лицо; он делает два неверных шага - но ухитряется устоять на ногах.
– Лучше ложись, - советует горожанин с иронической ласковостью.
– Послушной девке многое прощают.
– Зачем тебе девка, никудышник?
– выдыхает шкет.
У горожанина раздуваются ноздри. Он приходит в ярость, на миг потеряв самообладание - и пропускает роскошный удар. В скулу. Глаз моментально опухает - такой фонарь, что любо-дорого.
– Тебя должны были продать в золотари!
– шипит горожанин. Он в бешенстве и не собирается сдаваться.
– Ну да я это исправлю - я обрежу тебя прямо здесь и приглашу всех желающих поучаствовать в развлечении! Выйдет великолепная метаморфоза - если выживешь, дрянь!
– Все никудышники много болтают, - режет шкет и находит в себе силы усмехнуться.
В ответ горожанин начинает атаку. Парень больше не может двигаться быстро - судя по лицу, он с трудом балансирует на грани обморока - но пытается парировать удар. Палкой, ну да.
Через мгновение у него в руках кусочек тростникового стебля, срезанный наискосок. Длиной в две ладони. Горожанин отвратительно ухмыляется.
Парень озирается, находит взглядом владельца борделя и чиновника, кричит:
– Мне палка нужна!
Зеваки хохочут. Чиновник и солдаты - тоже. Владелец притона сплёвывает:
– Возьмёшь у своего господина, дешёвка!
У парня слёзы наворачиваются на глаза. Горожанин указывает на него мечом:
– Ну, уродец, что будешь делать? То, что прикажут - или умрёшь?
– Трус!
– хрипло бросает парень.
– Трус и подлец!
Юу сжимает кулаки.
– Люди - гады... Я дам ему меч.
– Не делайте глупостей, - Ар-Нель хватает его за локоть.
– Не спасёте его и погубите себя - если станете соучастником убийства: победа раба над господином - это убийство, если вы забыли. Наш статус не позволяет выкупать рабов - вы не сможете...
– Да что ты смотришь?!
– вопят в толпе.
– Кончай его! Только обрежь сначала!
Все на взводе, пьяны кровью. Обречённому никто не поможет.
– Отбросы!
– голос Юу точно так же охрип, как у шкета с обрубком палки.
– Грязные твари.
– Здесь нет настоящих, - откликается Ар-Нель.
–
– Убивай, ну!
– выкрикивает парень в отчаянии.
Горожанин снова гадко ухмыляется:
– Рано ещё.
И тут я слышу собственный голос:
– Эй, хозяин! Я за него заплачу - полную цену.
– Стойте!
– тут же вопит хозяин, перекрикивая все голоса; обрадовался шансу получить-таки кое-какую прибыль.
– Стойте, Господин!
– и, выскочив на площадку, хватает горожанина за руку.
– Вы дрались даром, а этот Уважаемый Господин платит деньги!
Ещё бы я не Уважаемый! На мне знаки Свиты Государыни, я, с некоторых пор, из Всегда-Господ. Мои ребята смотрят благодарно, зеваки отпускают шуточки, парень делает ко мне два шага - и бухается передо мной на колени. Я вытаскиваю кошелёк, отдаю Ар-Нелю: "Заплати", - и поднимаю раненого на ноги.
Он приваливается ко мне всем телом, поднимает глаза:
– Неважно, что вы - Вдрызг-Неизменный, неважно... я не вор, не верьте... я буду вам предан...
– Уважаемый Господин, - встревает хозяин с моим кошельком в руках, - пойдёмте в Дом, там старухи сделают всё, что надо: заштопают вашу рабыню, кровь остановят...
– Мы с Ча пойдём, пожалуй, домой, - говорит Юу, расплываясь в улыбке.
– Нам не годится встревать.
Ар-Нель наблюдает за мной, тоже улыбаясь, качает головой:
– Много нужно крови, чтобы тебя согреть, Ник...
Из дверей Дома и окон первого этажа, приоткрыв пергаментные ставни, выглядывают женщины. Зеваки втягиваются внутрь, чиновник с конвойными солдатами удаляется.
Я поднимаю плащ и укутываю шкета, которого мелко трясёт, то ли от холода, то ли от напряжения. Иду с ним к Дому - и думаю о том, как основательно я влип.
Нас - меня и раненого - провожают в Дом Порока. Женщины без накидок, в корсажах, поднимающих полуобнажённую грудь под самый нос, и коротких пёстрых юбках с разрезами до пояса, якобы обтрёпанных по подолу, с высокими причёсками и подведёнными глазами, следят за нами тревожно и печально. Мы проходим просторный зал - понятия не имею, зачем он нужен, не для танцев же - и по длинному коридору добираемся до комнатушки, отделённой от других условной перегородкой из фанеры, оклеенной бумагой. В комнатушке - неизменный фонарик с Добрым Словом (в данном случае - довольно-таки глумливо звучащее здесь: "Любовь поднимает до Небес"), широкая тахта, обтянутая плотной тканью в засохших бурых пятнах, кадка с водой и кувшин. Вместо двери - шелестящий полог из стеклянных шариков, нанизанных на длинные нити. Стены проводят звук идеально - можно отчётливо расслышать в соседних "нумерах" нервное хихиканье, ругань, стоны, крики, хохот, кажется, звуки ударов, бренчание на лютне...
Что можно чувствовать в этом бардаке?
Старуха приносит полоски ткани, пропитанные кровоостанавливающим бальзамом, прокалённую иглу и нитки - в полной готовности заниматься тут хирургией. Я выпроваживаю её. Мой внезапный раб стаскивает пропитанную кровью рубаху, полминуты думает - стаскивает и сапоги со штанами. Тяжело садится на койку и глядит на меня.
И я на него смотрю. Ему здорово досталось - две глубоких раны, не считая порезов. Тощий гибкий шкет, отлично развитая мускулатура. Костлявый, угловатый. Без тени того сомнительного шарма, которым полон милый-дорогой Ча, и которого в избытке наблюдалось в Ра, пока она ещё была мальчиком - того, который намекает на метаморфозу, на то, что перед тобой не мужчина, а "условный самец".