Лестница из терновника. Трилогия

– Наверное, не стоило сразу его лупить?

– Я больше не мог быть вежливым. Я... я удивился. И разозлился. И... не мог, в общем. Ну да, у меня не было шансов. И вообще... я написал отцу И-Цу, а он прислал несвёрнутый лист с оборванным краем. С одной строчкой: "В моей Семье воров не будет". А сам И-Цу вообще не написал ни слова... я думал, сдохну... Мама продала дело и уехала в Э-Чир, к дальним родственникам - не захотела, чтобы Братишкам всю жизнь тыкали в лицо этим...

– Разбил жизнь тебе и твоей Семье - ровно ничем не рискуя...

Ри-Ё заглядывает мне в лицо снизу вверх:

– А вы скажите о нём... Государю, а не Государыне, а, Учитель? Государыне нельзя говорить таких грязных вещей, а Государь не позволит ему... не велит сделать так ещё раз...

– Ох, Ри-Ё... ну конечно, Государю - никак не ниже: это же государственное дело! Малыш, скажи, зачем нам рассказывать таким важным особам? Как ты думаешь, что станется с детьми старого дурака, если он отправится на каторгу, а его имение конфискуют?

Ри-Ё моментально понимает, вздыхает, чуть пожимает плечами:

– Вообще-то, я не думал, что его дети... что с ними... может случиться то же самое. Они-то при чём?

– Ну так вот мы и накажем только того, кто виноват, - говорю я, и Ри-Ё улыбается.

Поэтому мы нашей Государыне ничего не рассказываем. Только выражаем уверение в совершеннейшем почтении и преданности, а ещё просим милости к тому, кто был осуждён безвинно: "Ну вы же знаете меня, Государыня - это совершенно точные сведения". И Ра так улыбается, подписывая бумагу о реабилитации, что Ри-Ё шатает, когда мы выходим.

А возвращаясь с аудиенции у нашей августейшей дамы, мы заглядываем в приёмную Уважаемого Господина Канцлера. К нему частенько захаживают сановные бюрократы с докладами; я рассчитываю тут кое-кого повидать - и попадаю в точку. Господин Сборщик Налогов, немолодой холёный вельможа, безделушек на котором больше, чем на Ар-Неле, замечает меня, довольно-таки жеманно улыбается и кланяется.

Ри-Ё стискивает зубы и дёргается вперёд. И Уважаемый Господин его узнаёт - в шёлковом тряпье пажа важной особы, в чеканных браслетах и с очень приличным мечом: могу я сделать пару подарков парню, которого лишили всего?

И мы с Ри-Ё наблюдаем потрясающую игру красок на физиономии Уважаемого Господина. Он на наших глазах стареет лет на пятьдесят.

– Ри-Ё, - говорю я, - это, кажется, тот самый тип, о котором ты мне рассказывал?

Если бы взгляд разил, как меч, Сборщик Налогов рухнул бы трупом, но эмоции Ри-Ё не имеют убийственной силы, поэтому его недруг только отступает на шаг и пытается скрыть, как его трясёт.

– Как ты думаешь, Ри-Ё, - говорю я, - наверное, тяжело чистить нужники в таком возрасте?

Мой юный друг бессердечно хохочет. Его враг очень хочет что-то сказать, но не может придумать слов. Я улыбаюсь.

– Знаешь, что?
– говорю своему пажу.
– Надо будет поговорить с Шефом Гвардии. Или лучше - с Господином Куратором Департамента Добронравия?

Ри-Ё улыбается чудесной детской улыбкой, радостно кивает. И мы уходим, так и не позволив Сборщику Налогов что-нибудь придумать. Всю дорогу в мои апартаменты Ри-Ё смакует эту сцену; кажется, ему легче.

На следующий день мы получаем письмо и посылку от нашего Господина-Ржавый-Клинок: в письме он называет Ри-Ё "Уважаемым Господином" и горько раскаивается "в произошедшем между ними недоразумении", в посылке - меч и нож старинной чудесной работы, которые явно обошлись Сборщику в небольшое состояние.

Ри-Ё орёт на лакея, швыряет скомканное письмо в выстланную шёлком коробку с оружием, суёт всё это посыльному в руки и велит передать Господину-Раз-Навсегда, чтобы он затолкал это письмо себе в глотку при помощи меча. Я наблюдаю и тихонько веселюсь. Я уверен, что на этом история не закончится.

Точно. Вечером мы получаем второе письмо и посылку. В письме наш недруг сообщает, что сообщил в Департамент Добронравия о своей досадной и трагической ошибке и что умоляет его простить великодушно. В посылке на сей раз - деньги, весьма серьёзные. И Ри-Ё тут же выражает страстное желание швырнуть это всё в физиономию пославшему.

– Дружок, - говорю я, - подумай о матери, ей наверняка непросто одной с детьми. Хватит с него - он обгадился от ужаса и больше в жизни не предложит порядочному человеку какую-нибудь мерзость. Я понимаю, что тебе непросто его простить - но твоё доброе имя он восстановил. Я надеюсь, теперь всё будет хорошо.

Ри-Ё задумывается. Рана, нанесённая его гордости, ещё слишком свежа - и неприятно брать деньги в виде компенсации за оскорбление, но, видимо, о матери в чужом городе тоже думается...

– Ри-Ё, - говорю я, - теперь ты можешь написать своему Официальному Партнёру. Он уже знает, что ты невиновен - вы помиритесь.

Ага, ребёнок ожил. Наскоро пишет ответ на клочке бумаги: "Моего уважения вам не видать, но вашей жизни мне не надо", - и шикарная клякса в виде полного пренебрежения к адресату. Отдаёт письмо посыльному, поправляет волосы, пристёгивает ножны с мечом, накидывает плащ - убегает. Лично разговаривать - в письме всё не скажешь.

Возвращается на удивление быстро. Убитый. Садится на подоконник высокого дворцового окна с прозрачными стёклами, смотрит в наступающие сумерки пустыми глазами.

– Плохо?
– говорю я.

– Плохо, - отзывается он еле слышно.
– Очень. Хуже, чем было.

– Куда уж хуже?

– Оказывается, есть куда, - поворачивается ко мне. Огонёк погас.
– Они не верят, что вы помогали мне просто так, Учитель. Для них это немыслимо - вы ведь Всегда-Господин, вельможа, а у меня теперь скверная репутация... Они не верят, что я ни в чём не виноват. И-Цу не хочет меня видеть. Нет Судьбы.

Полюбуйтесь-ка на этот клубок терний!

История с Ри-Ё очень располагает ко мне Братишек Л-Та, которые дружно считают мой поступок верхом благородства - а вот милый-дорогой Ча отнёсся как-то скептически.

– Поскольку я ни на миг не допускаю мысли, что этот отчаянный боец за честь ублажает тебя каким-нибудь нечеловечески грязным способом, - говорит Ар-Нель насмешливо при первой же встрече, - приходится сделать забавный вывод. Либо ты и вправду демон, либо твоя небесная добродетельность для меня, ничтожного жителя земли, непостижима, либо - ты деревянный.

– Я храню верность покойной жене, - говорю я.

– Ты сам в это не веришь. А я не верю, что у тебя вообще была какая-нибудь жена.