Лестница в небо
Шрифт:
Она не хотела плакать о нем.
Ведь Лео знал ее сильной, красивой, такой решительной и такой насмешливой. Что-то же из всего этого он ценил и любил в ней, раз за разом протягивая открытую ладонь и улыбаясь своей неповторимой улыбкой?
И это что-то надо было сохранить, чтобы он не был разочарован в ней.
Хотя бы теперь.
– Лео…
Караи съехала по стене, сжимаясь в клубок, до крови прокусила губу и задрожала в беззвучных рыданиях.
Она знала достаточно о крови, боли и смерти.
О нет! Она думала, что знает достаточно.
Рафаэля увели
«Ему уже никто сказать этого не сможет. И никогда».
Леонардо на долю секунды задерживает на ней взгляд, прежде чем одним едва уловимым движением век дать знак своему брату.
Боги! Сколько в его взгляде боли и тоски!
О чем Лео только думал в ту минуту?
Неужели он поверил, что Караи намеренно заманила его в ловушку и предала так жестоко?
«Поверил! Поверил! Поверил! А как не поверить, когда это я одна виновата в его смерти! Не скажи я… не позови… продумай все сто раз… держись я от него подальше…»
– Лео… – стон раненой хищницы врезался в стену вместе с ударом.
Вздернув себя на колени, Караи впечатала кулак в кирпич, кроша его и костяшки.
– Лео! Лео! Лео!
Красные брызги летели на стены и пол, на ее искаженное лицо и струились по подбородку вместе с этими криками.
«Все из-за Кадзэ! Если бы не он… если бы его не было, если бы только он вообще не существовал… Будь эти клоны прокляты! Не место им в этом мире!»
Кулак бессильно проехался по выщербленному кирпичу, проломив кладку, и Караи уронила руки вдоль тела, бросая голову подбородком на грудь.
Разум рвало на части от противоречий и споров с собой.
Да, лучше бы Кадзэ никогда не было, тогда бы и этого всего тоже не было.
И она бы жила дальше в Японии, любимая отцом, запершая в клетку свои чувства к Леонардо и слепо идущая за гордыней и призрачной честью.
И Лео никогда не узнал бы, как дорог ей.
И не погиб бы.
А еще она бы никогда не решилась переступить свои собственные нелепые принципы и рискнуть, не встреть она Кадзэ.
Не будь их долгих разговоров и трепетного понимания, Караи никогда бы не отважилась предать все и вся ради своей любви.
Она бы никогда больше не увидела Лео…
Которого так напоминал ей Кадзэ.
Он был частью Лео.
Пусть клочком, но все же его кожи.
Она ради Лео и хотела спасти Кадзэ, потому что Лео любил своих братьев и точно-точно не смог бы смотреть на муки Рафаэля, потерявшего свою любовь.
«Он потому и позволил… потому и дал… убить себя. Чтобы только брат его смог сохранить сердце целым и бьющимся. Лео, а о моем сердце ты разве подумать не мог?»
«А что он знал о нем, об этом твоем сердце? Он столько раз предлагал тебе пойти с ним и был отвергнут…»
Караи глубоко вздохнула и посмотрела на свои разбитые костяшки.
«Но я же сказала. Я написала ему в последний раз…»
Она смазала ладонью по глазам и уставилась на дыру в стене,
переводя дыхание.«Надо было сказать это раньше и говорить, пока не поверит мне. Надо было, Караи, а теперь уже все, как есть».
Решение пришло просто.
Само собой, как брошенный в цель сюрикен.
– Я люблю тебя, Лео, – прошептала она в черноту подвала. – Я знаю, чего бы ты хотел от меня сейчас.
Лео больше нет.
Кадзэ остался.
Кадзэ жив и где-то в этом же здании.
Часть Лео где-то здесь и нуждается в помощи.
Он не умер совсем, потому что синий глаз, пусть и слепо, но смотрит на мир, и в нем, в этом взгляде, можно увидеть улыбку лидера черепах.
«Спася Кадзэ, я как бы спасу тебя. И буду смотреть на него потом и не буду плакать. Лео, он же так тебя мне напоминал все это время. В нем останется жить твоя часть. Видимо, и в самом деле место на этом свете для синеглазой черепахи только одно».
Открыть глаза оказалось сложнее, чем понять, где он находится.
Лео сморгнул пару раз и нахмурился, внимательно оглядев потолок родного додзе.
Последнее, что он помнил, это взгляд Рафа за миг до удара.
О том, что Рафаэль не умеет просить, расскажите кому угодно, кроме его старшего брата.
Лео отлично знает этот взгляд.
Это вот то мгновение, когда Рафу надо что-то до самого последнего предела, до зарезу, до звездочек в глазах.
Раф – это Раф. Словами просить не умеет, но глаза всегда выдают его с потрохами.
Он просит, потому что взять просто так не посмеет никогда.
Он все же любит старшего брата.
И именно поэтому Раф просит.
Лео смотрит в ответ, отчетливо, как эхо своих мыслей, улавливая братову мольбу.
«Можно сегодня я возьму чуть больше, чем твоя жизнь».
У них нет секунды, чтобы хотя бы обсудить это решение и эту просьбу.
Есть только крошечная доля времени, в которую влезет «да» или «нет».
Да – это совершенно точно боль и гарантированное предательство.
Нет – разорвать Рафу сердце, едва пережившее потерю.
Он уже потерял однажды своего Кадзэ. Он не верил… чего это ему стоило?
Чего стоило хоронить, твердя себе «жив»?
Лео не хотел этого знать.
Хватит и того, что Караи позвала его самого умереть, сказав «люблю»…
Да – это уйти, понимая, что твой родной брат променял тебя на свою любовь.
Лео дергает левым уголком губ и веками одновременно.
Он простит совершенно точно.
Он уже простил.
Он даже не злился, все-все понимая.
Раф бы себя еще не сожрал потом с потрохами.
«Да. Конечно же, да, брат».
– Леонардо, – над ним склонился Сплинтер. – Наконец-то ты очнулся.
Лео сел и тут же сморщился, схватившись за бок.
Да уж, Раф ничего не делает наполовину.
Просил, как ножом сердце резал, прощался, как навсегда…
«Бил, как будто хотел мне пластрон под ребра загнать. Ох, Раф, ну по точкам же так не работают…»
– Мастер, – Лео вскинул глаза, все еще ощупывая вмятину у себя на груди. – Как все? Майки, Донни, Кодама…