Летаргический сон

Нет, никто не понимал меня — ни начальство, ни жены. Последнюю жену звали Глафирой. Красивая, темноволосая, с ямочками на щеках. Сколько упреков наслушался от нее: «Вот у Семена Семеновича своя «Волга», а у тебя нет». Ошиблась. Не думала, что у меня будет машина. Сидела бы сейчас рядом, нежно прижавшись щекой к моему плечу. А я навел бы зеркальце, чтобы любовалась мной.

Вот уже промелькнула кольцевая автомобильная дорога. И вся моя жизнь прошла перед глазами.

«Что сделал за свои тридцать лет, что совершил? Не совершил, так совершу…»

Прибавляю газ. Впереди вырастает фигура с поднятым жезлом в руке. Резко торможу и по указанию милиционера ставлю машину у обочины. Приближается стройный, розовощекий и, щелкнув каблуками, отдает честь.

— Ваши документы?

— Документы? У меня все в порядке, сержант.

— И все-таки прошу предъявить.

— Понимаю, служба такая. Вот. Пожалуйста.

Подаю документы, а сам любуюсь его выправкой. На ум приходят слова поэта: «Моя милиция меня бережет».

Проверил сержант бумаги, сказал:

— А ведь машина не ваша, гражданин.

— Не моя?

Посмотрел я на «Волгу». В самом деле не моя. Эта бежевая, а у меня… никакой нет.

Дали мне год. Ну что же, выходит, каждому свое. По способности.

ПРИВЫЧКА

На собрание, посвященное борьбе с бюрократизмом, сотрудники конторы явились все как один. Прошел слух, что в буфете будут давать апельсины.

Слово для доклада было предоставлено заведующему Афанасию Небабе.

Обычно докладчики начинают с того, о чем не надо говорить.

— Товарищи! — бросил первую фразу Небаба. — Не надо говорить о том, что бюрократизм — это зло и мы должны вести с ним решительную борьбу. Корни бюрократизма уходят в далекое историческое прошлое…

Слушали руководителя неохотно. Но когда Афанасий рассказал несколько анекдотов из жизни бюрократов, в зале послышался одобрительный гул. С аудиторией установился контакт, который, как правило, вдохновляет докладчика. Небабе вдруг захотелось оказать какую-то идущую от сердца правду…

— Не только питье спиртных напитков, не только курение сокращают жизнь, но также волокита, бездушие, с которыми приходится еще сталкиваться, — сказал он, протыкая воздух указательным пальцем. — За конкретными примерами далеко не пойдем. Вот, вы, Николай Федорович, — указал заведующий на бухгалтера, — дома хороший семьянин, а задержали пенсию старушке, потому что она потеряла ненужную справку. В результате пенсионерка на долгое время слегла в постель. Стыдно, товарищи, прискорбно!

Многие протирали глаза и сморкались в платок. Известный волокитчик Устин Запрягаев, по ошибке положивший под сукно собственное заявление об отпуске и по этой причине не попавший на курорт, просто плакал.

Проникновенная речь захватила самого оратора.

«Переменюсь, — твердо решил он, — не допущу волокиты с сегодняшнего дня».

Он даже взглянул на часы, чтобы запечатлеть исторический момент.

— Товарищи, сколько лет критиковал бюрократов наш уважаемый журнал «Крокодил», сколько говорил о них Аркадий Райкин? А бюрократизм и по сей день живет и здравствует. Трудности впереди. Но одолеем. А, товарищи?

— Одолеем! — кричали с мест.

На задних рядах подняли плакат, на котором было написано:

«Бюрократизм не пройдет!»

Небаба сиял. Подняв руку, он попросил тишины.

— В заключение хочу сказать насчет языка, которым мы пользуемся. Что за фразы: «На предмет инвентаризации», «Исходя из вышеизложенного?» Это что, язык Пушкина? Представьте, что Татьяна Ларина так объяснялась бы Онегину:

— Довожу до вашего сведения, что я вас люблю, зачем лукавить.

Секретарша, сидевшая в президиуме, протянула ему открытку и шепнула:

— Афанасий Федорович, у кассирши сегодня день рождения, собирают подписи.

Заведующий взял открытку, пробежал глазами машинописный текст:

«Дорогая Наталья Петровна, от всего сердца поздравляем Вас! Оставайтесь вечно молодой, милой и веселой — какая Вы есть».

В левом углу заведующий размашисто вывел:

«Не возражаю. Небаба».

ПРИБАВКА

После выступления на хозяйственном активе с критикой начальника Антипов три года ждал обещанной ранее прибавки к зарплате. На четвертый — пошел к начальнику.

— Что там у тебя, Антипов? — не отрываясь от бумаг, спросил руководитель.

— Сидор Матвеевич, я вам уже говорил. Меня не устраивает оклад.

Прошу повысить на десять рублей.

Начальник удивленно вскинул брови.

— Тебе, активисту, рационализатору и — только на десять рублей? Ты смеешься, Антипов? Соображай: оклад у тебя сто двадцать, если прибавлю десятку — будешь получать одинаково с лодырем Мальковым… Значит так, Антипов, не меньше, чем на четверть оклада, при первой же возможности! Ты вот меня критиковал, а я тебя повышу в должности. Потому, что принципиальность — прежде всего.

«Удивительный человек», — подумал Антипов, выходя из кабинета.

Прошло два года. Прибавки не было. Подчиненный снова обратился к начальнику.

— Хочу получать, как Мальков.

— Равняешься на тунеядца? — посуровел начальник. — Знаю, все знаю о тебе. Заочно окончил институт. Изобретатель, общественник, семьянин. Минимум на треть оклада, при первой же возможности!

Антипов ушел от руководителя озадаченным. Еще через год, встретив Сидора Матвеевича у проходной, он показал пальцем на высоко пролетавших журавлей, постом на синицу, беспечно щебетавшую на дереве, и тяжело вздохнул.

— Лучше — десятку.

— Десятку? Хорошему работнику?

Сидор Матвеевич выглядел оскорбленным.

— Не такой уж я хороший, — сдерживая раздражение, возразил Антипов. — В рабочее время играю в настольный теннис, делаю часовые перекуры, недавно сорвал срок сдачи отчета. Работаю, как Мальков.

— Эх, наговариваешь на себя, Антипов. Далеко тебе до Малькова. Закладывает Мальков…

Через три месяца инженер ожесточенно бил себя кулаком в грудь.

— Поверьте. Пьяница я! Совершил недельный прогул. Дома устроил дебош, попал в милицию. Кроме того…