Летние истории

– Пять, - вставил Илья.

– Правильно, пять дней. Причем рассказывай во всех подробностях, возможно, найдутся какие-нибудь смягчающие обстоятельства. Это единственное, что тебя может спасти, если не от кастрации, то хотя бы от обструкции.

– Боря, то, что ты имеешь в виду, называется остракизмом, от древнегреческого острака - осколок.

– Великие знания - великая скорбь. Хватит заговаривать нам зубы учеными словами - рассказывай.

– Боря, что за - говоря учеными словами - вуаеризм?

– Твою мать! А! Нет, вы слышали!? Это я извращенец!

– Ром, да они просто завидуют, - вступилась добрая Анечка, - у Борьки вон, вообще, комплекс неполноценности прорезался.

– Аня, комплекс неполноценности в моем возрасте - почти также непристоен, как энурез.
– Боря чувствовал, что разговор приобрел несколько бестактное, даже для Юрьевского, очертания и дальнейшее его развитие будет только умножать дурновкусие.
– Впрочем, не в силах бороться с ренегатами и их коллабора 1/4 коллаборационистами я, в знак протеста, ухожу глушить ненависть и презрение вином, - в самом деле, он передвинул себя к краю дивана иё пружинисто направился к стойке.

Вечер летел по давно расписанному сценарию: бильярд, немного выпивки, покер и весёелый трёеп. Наслаждающийся всем этим Страдзинский брал что-то в баре, когда на соседний высокий табурет забралась Анечка и заговорила с той обезоруживающей смесью задушевности и наивности, что исключает всякое сопротивление.

– Ты очень влюблёен?
– вкрадчиво спросила она.

– Я!?
– Страдзинский был несколько ошарашен, - да нет, умеренно.

– А ты очень расстроился, что Люба уехала?

– Совсем не расстроился. Я от нее слегка устал, - Рома с удивлением обнаружил, что из непонятных резонов говорит правду.

– Почему?
– смешала Анечка удивление с разочарованием.

– Не знаю, скучно мне с ней. Понимаешь, она: ну, не знаю, как это сказать: Люба, она, славный, милый человечек, но совершенно не нашего круга, - сказал-таки Страдзинский высокомерную гадость.

– Почему не нашего? Она же начитанная и вообще: - совершенно неизвестно, отчего Анечка решила, что Люба начитана, но, сообщив эту волнующую новость, она вдруг разозлилась, предчувствуя крушение своих заботливо составленных романтических бредней.
– Да выдумываешь ты все! Просто боишься увлечься!

– Вполне возможно. Слушай, пошли обратно, а Стас меня сейчас ёукусит.

– Ничего, ему полезно, - обиженно проговорила Аня.

– Да?..

– А она тебя любит?
– Аня вдруг перестала обижаться.

– Вроде, да.

– Везет тебе.

– Да брось ты. Любой мужчина моего возраста превосходно знает, как влюбить в себя девушку, по крайней мере теоретически. Мне, правда, всегда не хватает целеустремлёенности - она вообще в число моих пороков не входит.

– Пороков?

К стойке, не выдержав характера, подошел Стас, прихвативший с собой для прикрытия Борю.

– Ну, если это и достоинство, то больно суетливое, до порочности.

– Перестань морочить мне голову!
– возмутилась наконец Аня, - это ты не целеустремленный? Ты вообще хоть немного слушаешь, что несёешь!?

– Ладно, ты приперла меня к стенке, придется признаться, - Рома таинственно понизил голос, - раскрою тебе эту жуткую тайну (как там у Довлатова?): я человек порядочный, и признаюсь в этом без всякого стеснения, потому что порядочных людей женщины не любят.

– Это тебя женщины не любят!!?
– вскричала она.

– Анечка, солнышко, ну с кем ты разговариваешь?
– ласково спросил Боря, - человек пребывает в состоянии эротической эйфории.

– При чем здесь оргазм?

– Примитив ты все-таки Ромка:

– Кстати, - придумал реплику Стас, - Тонька послезавтра приезжает.

– Да?
– радостно спросил Рома, - с маленьким?

– Куда она сейчас без него?

– Ой, а ты маленького видел?
– расцвела глазами Анечка, - а сколько ему уже?

– Месяца четыре, что ли?..
– неуверенно сказал Стас, вынырнув из арифметики.

– Муж тоже приедет?

– Нет, кажется одна.

– Так я его ни разу и не видел, - улыбнулся Рома.

– Ничего интересного, - подошедший к стойке Илья опустил на нее стакан и провернул его в руке, - бык быком.

Позже, когда они гурьбой возвращались по пляжу, и скрипел под башмаками песок, и подмигивали щедро расплесканные по небу звезды, и глуповатый прибой с привычным трудолюбием терся о берег, Рома все еще расслабленно размышлял о приятных и нежных вещах: о том, что нынешнее лето последнее или одно из последних и что скоро, очень скоро, через год или два, они начнут приезжать сюда с семьями и детьми. Он представлял, как будут они гулять по Юрьевскому, толкая перед собой коляски и беседуя о прорезавшихся зубах, представлял, как растущие дети будут строить на пляже замки из мокрого песка, а их родители станут пить водку только под добротный шашлык. И то, что Страдзинского уже не пугало это, приближало и шашлык, и песочные замки на расстояние вытянутой руки.

XI

Следующим предночьем они снова пили чай на упомянутой выше веранде,. Особый уют придавала сгустившая уже темнота, непривычно по-южному непроглядная, и Светин, невзирая на теплый вечер, грубый с воротом свитер.

Немного выводил Рому из равновесия Борин спортивный костюм. Отродясь не носил тот никаких спортивных костюмов, а тут еще вдобавок к загадочной перемене на фиолетовой груди у него темнело внушительное жирное пятно. Страдзинский, отчаявшись избегать притягательности многохвостой кляксы, развернулся к Боре спиной и стал смотреть на горячащегося Стаса.

Горячился он о завтрашней поездки в Ревель, в чем, как ни удивительно, был заводилой, в эту самую минуту с особенным ожесточением набрасываясь на Борю.

– Ребята, это бред - ехать в Ревель без ночевки, - отбивался Боря.

– Захотим, останемся, - напирал Стас.

"Ни хрена у тебя не выйдет", - пророчески подумал Боря, глянув мимоходом на Анечку. Кроме того, он сговорился встретиться с прошлосубботней барышней на дискотеке, а безночёевочное ревельское турне и в самом деле представлялось ему затеей неумной.

Определенно ехал уже Рома и, соответственно, Люба, не прочь был перенести в Ревель свои с Машей выходные Илья, в общем-то хотела поехать Света, но уж никак не пятой в стасовском сто девяностом "Мерседесе".

Еще минут пятнадцать вяло поддерживаемый Стас бесплодно пытался добыть вторую машину. Собственно, и он руководствовался больше добросовестностью, будучи не хуже других знакомым с Бориным упрямством. ё - Рома, мы к тебе заедем часам к восьми, - смирился, наконец, Стас.

– Хорошо: ёё моеё! А сколько время!?