Летучий корабль
Шрифт:
– Смешно, — говорю я, — а я даже не знал до недавнего времени, как эта штука называется. Думаю, даже включить не смогу.
– Это дело нехитрое, — весело заверяет меня Дадли, продолжая вести бой с пиццей, ход которого не оставляет ни малейших сомнений в том, на чьей стороне будет победа.
– То есть вас просто держали в глуши почти год?
– Ну да. А потом в мае сказали, что все закончилось. И мы вернулись домой. Даже справки мне для школы какие-то сделали, что я весь год болел, так что потом я чувствовал себя второгодником
– Я тоже в тот год в школу не попал, — улыбаюсь я.
Мне кажется, с тех пор минуло несколько столетий, но мне приходится частично воскресить мои воспоминания
– Да ты же настоящий герой!
– Да, герой, — грустно соглашаюсь я, и вскоре понимаю, что пива в моей кружке стало значительно меньше, так что стоит заказать еще.
– Слушай, — он смотрит на меня несколько озадаченно, — так зачем тебе понадобилось возвращаться… ну, в наш мир, если там… да они все молиться на тебя должны! А здесь… ведь ты просто никто, надо начинать сначала? Зачем?
– Чтобы не читать о себе в газетах, Дадли, — устало говоря я, вновь закуривая. — Чтобы просто вставать утром, варить себе кофе, идти или ехать на работу. Чтобы жить, как все.
Не знаю, стоило ли мне говорить ему об этом, но это правда, а иной у меня нет. Я понимаю, ему кажется, что он сам отдал бы все на свете, чтобы читать в газетах о том, что он, Дадли Дурсль, прославленный герой. Возможно, ему понравились бы даже собственные фотографии, на которых он был бы изображен, выходящим пьяным из клуба под руку с девицей. Это абсурд, но, что греха таить, об этом мечтают многие… Не понимая, что в какой-то момент тебя это радует, потом огорчает, потом становится больно, а в один прекрасный момент ты начинаешь бояться взять со столика утреннюю газету. Дадли не имеет понятия о том, как жить в мире, где ты сначала ходячий памятник, затем ходячий позор, а в итоге ходячее ничто. Но о тебе все равно никогда не прекращают писать…
– Так ты хочешь совсем, ну, уйти от них? — он все еще смотрит на меня, не веря, что я говорю серьезно.
– Я даже хочу уехать, — признаюсь я, потому что не вижу ни малейшего смысла скрывать от него эту часть своих планов. — Поэтому, если бы Полкисс мог бы помочь с документами, это было бы здорово.
– Ты же наверняка можешь…, — он не решается сказать «наколдовать себе документы», но я понимаю, что он имеет в виду.
– Могу, но не хочу. Понимаешь, я хочу покинуть наш мир насовсем. А любое…, — вот, теперь и я, словно заразившись от него, опасаюсь произнести слово «колдовство», — оно при желании отслеживается. Так что с волшебными бумажками я буду колесить по миру, словно наклеив себе на лоб ярлык — «я Поттер». Да и потом, мне бы хотелось, чтобы у меня все было настоящее… для настоящей жизни.
В светло голубых глазах Дадли на миг мелькает хитрая искорка, но для меня он слишком простодушен. Да, я понял, Дадлик, возможно, ты хочешь сделать на мне небольшой бизнес, упаси Боже, не один, для этого ты слишком прост, а вместе со своим старым приятелем. Что ж, не буду вам мешать — вы помогаете мне, я вам. Все честно. Как это ни прискорбно, но когда ты расстаешься с наивной верой в добро, на смену ей обычно приходит цинизм, и я только подтверждаю это правило. А то чуть было не пустил слезу, наблюдая, как толстяк Дадли уплетает пиццу. Брат, которого не было… В нашем возрасте уже поздновато обретать братьев, тебе не кажется?
– То есть ты не хочешь быть Поттером? — уточняет он.
– Я бы взял фамилию матери, да и имя бы сменил. Тошнит уже — и от Гарри, и от Поттера.
Дадли набирает в грудь побольше воздуха и:
– Ты же понимаешь, это будет стоить денег. Это же не совсем…
– Законно? Разумеется, понимаю. Хотя, учитывая весь мой предыдущий жизненный путь,
я бы выдал мне документы на любое имя — и не заморачивался. Меня все равно нет в вашем мире. Так что, какая разница, в каком качестве я там возникну? Главное, что исчезну в своем. Ты же видишь, проблем с деньгами я не испытываю.И Большой Дэ, на пару минут весьма эффектно преисполнившись собственной важности, деловито записывает на клочке бумаги, вырванном из моего блокнота, мое новое имя — Юэн Эванс и новую дату рождения — 23 декабря. Год я решаю оставить прежним.
– Фотографии бы надо, — говорит он, каким-то непостижимым образом балансируя между робостью, радостью от нашей встречи, пытающимися проснуться братскими чувствами и желанием заработать на мне, а также потребностью изображать сейчас из себя человека со связями, одного из тех, кому в жизни, в которой для меня сейчас все в новинку, многое подвластно. Немного смешно, возможно, могло бы выглядеть трогательным.
Мне кажется, я наблюдаю за драмой в ярмарочном балагане. В то же время пусть он чувствует себя всесильным — сейчас мне это даже на руку. Возможно, тем больше услуг он готов будет оказать мне, доказывая своему брату, бывшему волшебнику, а ныне новичку в маггловском мире, как много известно ему об устройстве этой вселенной. У меня достаточно средств, чтобы расплатиться за науку и за услуги, и вполне хватит сил и умений, чтобы постоять за себя. Ну а то, что они назовут мне любую цену, и я ее заплачу… Это я просто принимаю, как данность.
– Ты мне позвони где-нибудь во вторник, я как раз переговорю с Дэвидом.
– А куда тебе звонить? — вот, Поттер, пришло и тебе время удивляться. — Ты же не дома на неделе. Ты квартиру снимаешь?
И, начиная с этого вопроса, я стремительно преображаюсь в своих и его глазах в аборигена острова Пасхи, как и намеревался еще в поезде. И извлекаю на свет свой вопросник.
– О, мой средневековый брат! — восклицает Дадли с видимым удовольствием. — На мобильный ты мне будешь звонить!
И он достает из своего кармана именно такую пластмассовую штуку, с которой так увлеченно разговаривали встреченные мною на улице магглы. И объясняет, что как только я куплю себе такую же и наберу его номер, он автоматически будет знать мой.
– Слушай, — снисходительно говорит он, — а что Земля вращается вокруг Солнца — хоть это-то вы в своей школе проходили?
– Это проходили. Но вся техника была под запретом.
– А я тебе завидовал, между прочим, — признается Дадли.
После того, как мы уладили наше первое дело, ему кажется, что вновь пришло время откровений.
– Все думал, как это здорово — ты умеешь больше, чем кто-то другой. Да вообще никто ничего подобного не умеет. И мне никогда не научиться. А ты вот просто таким родился.
Дадли, похоже, не знает, что мы в чем-то повторяем историю наших матерей. Двух родных сестер, вероятно даже любивших друг друга… Только вот одна родилась обычной девочкой, которой было суждено выйти замуж за вполне преуспевающего начинающего бизнесмена, провести всю жизнь в хлопотах по дому, а другая… А другая была моя мама, которая родилась волшебницей. Ею восхищались родители, она уезжала учиться в школу, откуда письма приносили совы, привозила на каникулах волшебные сладости, картинки в ее учебниках двигались… какое счастье — в семье родилась волшебница… Им больше не было места рядом друг с другом. А когда-то они вместе играли в куклы, выбирали им наряды, Петуния, скорее всего, даже опекала маму как старшая сестра, когда они были маленькими. Радовалась, наверное, когда ее родители сказали ей, что у нее родится маленькая сестричка или братик… Если бы тетке тогда взяли и показали на каком-нибудь магическом экране, какая жизнь предстоит моей маме… Если бы кто-то показал Дадли мою…