Летящие дни

* * * В округе бродит холод синий И жмется к дымному костру. И куст серебряной полыни Дрожит в кювете на ветру. В такие дни В полях покатых От влаги чернозем тяжел… И видно дали, Что когда-то Путями горькими прошел. А если вдруг махры закуришь, Затеплишь робкий огонек, То встанет рядом Ванька Кураш, Тщедушный «львiвський» паренек. Я презирал его, «бандеру». Я был воспитан — будь здоров! Ругал я крест его и веру, Я с ним отменно был суров. Он был оборван и простужен. А впереди — нелегкий срок. И так ему был, видно, нужен Махорки жиденький глоток. Но я не дал ему махорки, Не дал жестоко, как врагу. Его упрек безмолвно-горький С тех пор забыть я не могу. И только лишь опустишь веки — И сразу видится вдали, Как два солдата С лесосеки Его убитого несли. Сосна тяжелая упала, Хлестнула кроной по росе. И Ваньки Кураша не стало, Как будто не было совсем. Жива ли мать его — не знаю… Наверно, в час, Когда роса, Один лишь я и вспоминаю Его усталые глаза… А осень бродит в чистом поле. Стерня упруга, как струна. И жизнь очищена от боли. И только Памятью Полна. 1964 КОЛЫМСКАЯ ПЕСНЯ Я поеду один К тем заснеженным скалам, Где когда-то давно Под конвоем ходил. Я поеду один, Чтоб ты снова меня не искала, На реку Колыму Я поеду один. Я поеду туда Не в тюремном вагоне И не в трюме глухом, Не в стальных кандалах, Я туда полечу, Словно лебедь в алмазной короне — На сверкающем «Ту» В золотых облаках. Четверть века прошло, А природа все та же — Полутемный распадок За сопкой кривой. Лишь чего-то слегка Не хватает в знакомом пейзаже — Это там, на горе, Не стоит часовой. Я увижу рудник За истлевшим бараком, Где привольно растет Голубая лоза. И душа, как тогда, Переполнится болью и мраком, И с небес упадет — Как дождинка — слеза. Я поеду туда Не в тюремном вагоне И не в трюме глухом, Не в стальных кандалах. Я туда полечу, Словно лебедь в алмазной короне — На сверкающем «Ту» В золотых облаках… 1976

Полярные цветы

РЕЛЬСЫ Минус сорок Показывал градусник Цельсия. На откосах смолисто Пылали костры. Становились молочными Черные рельсы, Все в примерзших чешуйках Сосновой коры. Мы их брали на плечи — Тяжелые, длинные — И несли к полотну, Где стучат молотки. Солнце мерзло от стужи Над нашими спинами, Над седыми вершинами Спящей тайги. С каждым часом работы Они тяжелели, Синеватую сталь В наши плечи вдавив. И сочувственно хмурились Темные ели, Наше дружное «взяли!» Сто раз повторив. Нас по восемь на рельс. А под вечер — по десять, По четырнадцать Ставил порой бригадир. И казалось нам: Будь рукавицы из жести, Все равно бы за смену Протерлись до дыр. Вы когда-нибудь знали Такую работу? До соленого пота, До боли в костях! Вы лежнёвые трассы Вели по болотам? Вы хоть были когда-нибудь В этих местах? Приходилось ли бревна Грузить с эстакады вам, Засыпать на снегу, Выбиваясь из сил?.. Я не циркулем тонким Маршруты прокладывал, Я таежную топь Сапогами месил! Не на ватмане строил я Фермы бетонные. Но своею работой Горжусь я вдвойне: Я пронес на плечах Магистраль многотонную! Вот на этих плечах. Позавидуйте мне! 1959 ОБВАЛ Обрушилась глыба гранита — И хрустнула прочная каска. Володька лежал в забое, Задумчив и недвижим. Лишь уцелевшая чудом. Лампа его не погасла И освещала руки С узлами набухших жил. И освещала кровлю — Нависшие черные своды. Бежали на помощь люди По штреку из темноты. Искрился кристаллами кварца Огромный кусок породы, Перечеркнувший Вовкины Радости и мечты… Володька был славный малый, Задиристый и упрямый. Он даже в большие морозы Ходил — нараспашку душа. А из далекого Курска Володьке прислала мама Красивый, с оленями, свитер И вязаный теплый шарф… Мы вышли из клети молча, Словно бойцы на поверке, Откатчики, машинисты, Бурильщики, мастера. И в свете полярного утра Шахтерские лампы померкли. Свистел обжигающий ветер В обмерзших стропилах копра. Я думал о том, что все мы — Хорошие, сильные люди, Что здесь мы еще построим Прекрасные города. Отыщем счастливые жилы И золота горы добудем, Но вот возвратить Володьку Не сможем мы никогда… Прощальным салютом взрывы Гремели средь белых сопок. Эхо неслось, отдаваясь В штольнях, карьерах, стволах, И улетало в небо, Где над копром высоким Упрямо боролся с ветром Маленький красный флаг. 1959 СОСНЫ НА СКАЛАХ Я часто слушал утром росным, Когда долины спят во мгле, Как шумно с ветром спорят сосны На голой каменной скале. И непонятно, странно было: Здесь даже травы не растут. Откуда жизненные силы Деревья гордые берут? И не ботаник в мудрых строчках — Пастух, Что здесь с рожденья рос, Помог найти мне самый точный, Простой ответ на мой вопрос: Они в гранит вросли корнями, И зной и холод с ним деля. Суровый, твердый этот камень Для них — Родимая земля. 1959 * * * Тайга за рекой пылала, От сопок тянуло гарью. Большущее медное солнце Жевало последний снег. И только сугробы палаток В медвежьей глуши Заангарья Никак не хотели таять Назло запоздалой весне. Хрипели сырые ветры. Нам было плевать на погоду. Мы строили новый город В краю, где безмолвие спит. Мы писем из дома порою Не получали по году И, чтобы согреться, глотали Крутой, обжигающий спирт. Хрипели сырые ветры… Я там простудился немного. И то, что случилось позже, Обидно и глупо до слез. В зловещей тиши кабинета Сказал рентгенолог строго: — Да, это очень серьезно. Запущенный туберкулез. И вот за окном больницы — Город, расплывчатый, мглистый. Он тих и почти безлюден В ранний рассветный час. Ветер асфальт захаркал Кровью осенних листьев. Не потому ль так горько, Так тяжело сейчас? Из глаз твоих, полных грусти, Слезы готовы брызнуть. У моего изголовья Сидишь ты, платок теребя… А мы ведь решили рядом, Вместе шагать по жизни. Так что же теперь сказать мне, Как успокоить тебя? Алый язык рассвета Иней на крышах лижет. Становится белое небо Все голубей, голубей… В жестокой борьбе со смертью Любовь мне поможет выжить! Но эта любовь, родная, Не только любовь к тебе. Любовь ко всему, чем дышит Нелегкая наша эпоха, К колючему, злому ветру, Что в соснах гудит поутру. Такая любовь, конечно, Сильнее палочек Коха! И будет просто нечестно, Если я вдруг умру. 1958 ПРЕДОК Дабы пресечь татарских орд свирепость, Святую Русь от нехристей сберечь, Царь повелел Рубить на взгорье крепость И оную Воронежем наречь. Пригнали с войском Крепостных людишек. Был воевода царский лют и строг. Он указал Дубы валить повыше И ладить перво-наперво острог. Запахло дымом у песчаной кручи. Был край неведом и зело суров. Сушили люди мокрые онучи И что-то грустно пели у костров. И среди них, Неволею ссутулен, Тяжелой цепью скованный навек, Был беглый крепостной Иван Жигуля — Упрямый, непокорный человек. Он жег хоромы, Слуг царевых резал, Озоровал с людишками в ночи. За то на дыбе жгли его железом И батожьем стегали палачи… Он рвы копал И частоколы ставил. А коль вдали набат звучал как стон, Он шел на смерть, На звон татарских сабель, Грудь осеня размашисто крестом!.. Неведомо, Где голову сложил он — На плахе ль, В битве ль за немилый кров… Но слышу я: В моих упругих жилах Стучит его Бунтующая Кровь! 1959 НА ОСТРОЖНОМ БУГРЕ Здесь нет теперь и знака никакого, А был острог на этом месте встарь… Быть может, в нем сидел, цепями скован, Мой дальний предок, Крепостной бунтарь. Я представляю явственно и четко Темницу в башне, Где томился он. Его глазами сквозь пруты решетки Я вижу древний город, Бастион… Давно погасли огоньки посада, Лишь у Ильницких кованых ворот В глухой часовне светится лампада Да стражник тихо ходит взад-вперед. Шумит дубрава на бугре Острожном, Тяжелыми ветвями шевеля. Река фрегат качает осторожно, Как будто сделан он из хрусталя. Чернеет крепость на высокой круче. И, осыпая волны серебром, Летит луна в прозрачных редких тучах Полупудовым пушечным ядром. Она стремится заглянуть в бойницы… Течет, струится синяя вода… Как часовые у ворот темницы, Без устали сменяются года. На мшистых стенах заблестели пушки. Колокола к заутрене звонят. У церкви — нищий. Стертые полушки, В худую шапку падая, звенят. Дворы, перекликаясь петухами, Ввинтили в небо тонкие дымки. На верфи у Чижовки Обухами Стучат мастеровые мужики. А над рекою с самого рассвета Плывут удары, тяжки и глухи. Не знают: бьют ли сваи Или это Мне слышатся Истории шаги? 1959 ЯКОРЬ Бывало, в детстве, понаслышав много О первом флоте, о царе Петре, Мы шли к реке Ватагой босоногой, Забыв запреты строгих матерей. И было нам заманчиво и любо, Подставив спины солнечным лучам, Копать песок у здания яхт-клуба, Всю руку зарывая до плеча. Мечтали мы найти старинный якорь Или от влаги потемневший меч. А у косы Буксир натужно крякал, Стараясь баржу за собой увлечь. И облака над лугом гордо плыли. А нам казалось — Плыли корабли… Песку тогда мы горы перерыли, Но ничего, конечно, не нашли… Не потому ли с той поры люблю я Петровский сквер, Старинных пушек вид… Там древний якорь Лапу вмял литую В зернистый желто-розовый гранит. С весенними цветами по соседству, Дрожащими на легком ветерке, Он так похож На светлый якорь детства, Что дремлет где-то в золотом песке. 1958 СТРАНА ЛИМОНИЯ За Магаданом, за Палаткой, Где пахнет мохом и смолой, В свинцовых сопках есть распадки, Всегда наполненные мглой. Бежит ручей по глыбам кварца, Крутыми склонами зажат. И корни пихт, Как руки старцев, Над хрусткой осыпью дрожат. Сквозная даль чиста, промыта Над лбами каменных высот. Лишь горький запах аммонита Вдруг издалёка донесет… Немало руд, металлов редких Хребты колымские хранят. В далекой первой пятилетке Открыли люди этот клад. Чернели грязные разводы Весенних тающих снегов. Гудели зычно пароходы У этих диких берегов. Народ и хмурый и веселый В ту пору приезжал сюда — И по путевкам комсомола, И по решениям суда. Галдели чайки бестолково, Ворочал льдины мутный вал. И кто-то в шутку Край суровый Страной Лимонией назвал. Сгущался мрак в таежной чаще, Темнело небо за бугром. Чумазый паренек, рассказчик, Сушил портянку над костром: «Страна Лимония — планета, Где молоко как воду пьют, Где ни тоски, ни грусти нету, Где вечно пляшут и поют. Там много птиц и фруктов разных. В густых садах — прохлада, тень. Там каждый день бывает праздник. Получка — тоже каждый день!..» 1960 У КОСТРА Мороз лютует три дня подряд. На трассе колымской костры горят. Шумно греется у огня Чумазая шоферня… О, Колыма! Край жестоких вьюг. Здесь легче шагать, Если рядом друг. Когда в непогоду не видно вех И стынет заглохший мотор, Здесь говорят: «Костер — человек», — Если греет костер. Здесь никогда не скажут: «Подлец». Здесь скажут, Как в сердце нож, Слова беспощаднее, чем свинец: «Лишних пять лет живешь!» …Усталые люди на пламя глядят. Могучие «татры» надрывно гудят. Вцепились корнями в гранитный откос Младшие сестры российских берез… Владей моим сердцем, Навеки владей, Край жил золотых И железных людей! Сдирая с ушанки намерзший снег, Смотрю сквозь пламя на гребни гор И повторяю: «Костер — человек! Жарче пылай, костер!» 1960