Летящие дни

* * * Воронеж!.. Родина. Любовь. Все это здесь соединилось. В мой краткий век, Что так суров, Я принимаю, словно милость, Твоей листвы звенящий кров. Согрей меня скупою лаской, Загладь печальные следы. И приведи на мост Чернавский, К раскатам солнечной воды. И как навязчивая морочь, Как синих чаек дальний плач, Растает вдруг пустая горечь Московских бед и неудач. И что ты там, судьба, городишь?! Тебе вовек не сдамся я, Пока на свете Есть Воронеж — Любовь и родина моя. 1966 ДИРИЖАБЛЬ Один и тот же незабытый Я вижу полдень вдалеке: Бегу босой по теплым плитам К нагретой солнечной реке. Туда, где лодки пахнут краской, Где на лугу стоит яхт-клуб, Где довоенный мост Чернавский С перилами из старых труб. Бегу с бугра тропой полынной В дремучей чаще лебеды. В моей руке пятак старинный, Позеленевший от воды. И все доступно, Все открыто, И ничего еще не жаль. И надо мной плывет, как рыба, Огромный сонный дирижабль. Куда он плыл светло и прямо — На дальний полюс, на парад, — Забытый, вымерший, как мамонт, Несовершенный аппарат? Канатов черные обрывки Под ним чертили высоту. И было видно на обшивке Ряды заклепок И звезду. Он пролетел над лугом желтым, Где в лужах светится вода, И утонул за горизонтом В дрожащей дымке — Навсегда. А я его так ясно помню. А я всю жизнь за ним бегу. В мир непонятный И огромный С былинкой тонкой на лугу. 1966 КОРШЕВО Ничего в нем вроде хорошего, Просто так, большое село. Облака плывут — мимо Коршева, Журавли летят — мимо Коршева, И Битюг блестит как стекло. А с горы удивляет далями Неоглядный лесной простор. Утки дикие кружат стаями, Отражаясь в воде озер. И, живя не в ладу с законами, Рыбаки испокон веков Острогою бьют щуку сонную У обрывистых берегов. И ночами летними странными В каждом спящем пустом дворе Лопухи, от росы стеклянные, Тихо светятся на заре. 1966 * * * О, мои счастливые предки, Как завидую нынче вам! Вашим вербным пушистым веткам, Вашим сильным добрым рукам. Слышу дальний звон колокольный. Это солнце гудит весной. Вижу белые колокольни, Вознесенные над землей. Как легко уходить вам было, Покидать этот белый свет! Одуванчики на могилах Говорили, что смерти нет. Знали вы, что земные звуки Будут слышать, назло судьбе, Ваши дети и ваши внуки, Вашу жизнь пронося в себе, Будут помнить о вас и плакать, Будут вечно хранить, беречь Ваших яблок сочную мякоть, Вашей нивы тихую речь… Как уйду я, кому оставлю Этот мир, где роса чиста, Эту полную солнца каплю, Что вот-вот упадет с листа? После огненной круговерти Что их ждет, потомков моих? И смогу ли жить после смерти В невеселой памяти их? И приду ли к грядущим людям Светлой капелькой на весле? Или, может быть, их не будет На холодной, пустой Земле?.. 1966 * * * Все труднее, все труднее пишется — Слишком жизнь безоблачно светла. Хорошо то пишется, Что выжжется Болью, раскаленной добела. Шел по жизни. В трудных бедах выстоял. Были строки — память грозных лет. Получилось что-то вроде выстрела: Боль, как порох, вспыхнула — и нет. Все пустое, что теперь я делаю. Я писать, как прежде, не могу. Сердце — словно гильза обгорелая, Лишь слегка дымится на снегу… 1966 ПАМЯТИ ДРУГА В. Радкевичу 1 Ушел навсегда… А не верю, не верю! Все кажется мне, Что исполнится срок — И вдруг распахнутся Веселые двери, И ты, как бывало, Шагнешь на порог… Мой друг беспокойный! Наивный и мудрый, Подкошенный давней Нежданной бедой, Ушедший однажды В зеленое утро, Холодной двустволкой Взмахнув за спиной. Я думаю даже, Что это не слабость — Уйти, Если нет ни надежды, Ни сил, Оставив друзьям Невеселую радость, Что рядом когда-то Ты все-таки жил… А солнце над лесом Взорвется и брызнет Лучами на мир, Что прозрачен и бел… Прости меня, друг мой, За то, что при жизни Стихов я тебе Посвятить не успел. Вольны мы спускаться Любою тропою. Но я не пойму До конца своих дней, Как смог унести ты В могилу с собою Так много святого Из жизни моей. 2 Холодное сонное желтое утро. Летят паутинки в сентябрьскую высь. И с первых минут пробуждается смутно Упругой струною звенящая мысль. Тебя вспоминать на рассвете не буду. Уйду на озера, восход торопя. Я все переплачу И все позабуду, И в сердце как будто не будет тебя. Останется только щемящая странность От мокрой лозы на песчаном бугре. Поющая тонкая боль, Что осталась В березовом свете на стылой заре. 1966 * * * Неуютный, невеселый, Неприкаянный рассвет — Словно сто веков прошел он По пути с иных планет. Свет измученный и странный, Не желая умирать, Льется в домик деревянный На раскрытую тетрадь. И за гранью невозможной Наступает — хоть убей — Сон тяжелый и тревожный, Словно память о тебе. А за синей кромкой леса, Где дорога петли вьет, Тонко-тонко и белесо День серебряный встает… Память, память!.. Где найду я В лабиринте бед и гроз Эту комнату пустую В белом шорохе берез? И кому потом оставлю В веренице белых дней Эту трепетную каплю Краткой памяти моей? 1966 * * * Голый лес, и на ветках черных Дождевая блестит вода. И таится в размытых норах Неосознанная беда. Бурых листьев лежат отрепья. Неуютный туман вдали… Изувеченные деревья Руки в стороны развели. Кости веток ломая с хрустом, Незажившую боль несу. И в душе моей тоже пусто, Словно в этом сыром лесу. Соберу я сырые ветки. Буду долго я ворожить. Будет дым голубой и едкий Память горькую ворошить. Будут годы струиться мимо… Будет больно глазам до слез. Может, это просто от дыма? Может, это от прошлых гроз?.. Будут корчиться ветки дуба. Будет кто-то из тьмы грозить. Будет ветер сырой и грубый Пламя трепетное гасить. Только я все равно нарушу Черный холод, сковавший бор. Пусть согреет Хотя бы душу Невеселый ночной костер. 1966 БЕЛЯЕВО-БОГОРОДСКОЕ Беляево-Богородское! Ветер со всех концов. Нерадостная, сиротская Судьба у твоих скворцов. Бульдозер в красной рубахе Ровняет твои бугры, И корчатся, как на плахе, Сарайчики и дворы. Потом по всему порядку, Рыча, как голодный зверь, Срезает ножом посадку: Рябину, березу, ель… А ветер над бурой глиной Качает сухой бурьян. Старик у палатки винной С утра почему-то пьян. — Обидели нас! Обидели! — В слезах причитает он.— Ведь мы коренные жители, И нас-то — в другой район! И площадь дают хорошую — Живи и не помирай. А я не хочу жилплощади! Ты родину мне отдай!.. А вдалеке, За кранами, Грибами вокруг холма Панельные все, «слухмяные» Растут близнецы-дома… И черт бы с нею, с деревней, С грядками огурцов, Но все-таки жаль деревьев, Все-таки жаль скворцов. 1966 ПРОЩАНИЕ Лугов желтеющая роскошь. За речкой тонкая ветла. И тихий белый город Россошь, Где ты к вагону подошла. Те дни осенние проплыли Под строгий шепот докторов О вредности подземной пыли И резких северных ветров. И ни квартиры, ни зарплаты. Больничный горький неуют. Но очень ласковой была ты Прощальных несколько минут. И потому мне показалось, Что всё — как прежде, Как всегда. А это ты со мной прощалась. Не на неделю — Навсегда. Угас в тумане город Россошь… Где ты теперь, через года? Кого теперь спокойно бросишь, Когда опять придет беда? Что там теперь, За непочатой, Пустой страницей бытия, Где желтый блеск, Перрон дощатый И сумка черная твоя?.. 1966 * * * Вот уж белыми метелями Забинтована земля, И снегами беспредельными Тихо светятся поля. Вот уж дымными полотнами Укрывается заря, Над равнинами холодными Красным золотом горя. В эти дни невероятные, Что проносятся, звеня, Все яснее, все понятнее, Все доступней Для меня. И когда от снега хрусткого Свет струится по меже — Нету злого, Нету грустного, Нету горького в душе. Пусть бросают нас любимые, Пусть года уже не те — Все приличней, Все терпимее В этой звонкой чистоте. 1966