Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940

Орлов ушел, но решил связаться с Троцким по телефону. Он позвонил ему в Мексику из Сан-Франциско в феврале 1939 г. Трубку, по-видимому, взяла находившаяся в это время при Троцком Эстрина. «Со мной говорила его секретарша, — вспоминал Орлов. — Троцкий не захотел подойти к аппарату. Он боялся, что я — журналист и хочу использовать его в своих целях. На этом все и кончилось». «Да, я присутствовала, когда в Мексике раздался телефонный звонок из Сан-Франциско», — подтвердила через много лет Эстрина. (И когда Троцкий получил письмо «Штейна», она тоже присутствовала.)

Как и опасался Орлов, советская разведка узнала о посланном Троцкому письме. Определить, как именно НКВД узнал о письме Штейна, сложно. Не ясно, было ли перехвачено одно из двух писем Орлова, или же содержание письма стало известно НКВД каким-то другим образом, например от еще одного находившегося при Троцком агента. Тот факт, что в архиве Троцкого в Бостоне не оказалось оригинала письма, полученного от Штейна, может указывать и на то, что само письмо было у Троцкого затем украдено и, кто знает, может быть передано в НКВД для анализа и экспертизы. В директивном письме Центра Максиму (Зарубину), посланном в конце 1941 г., в связи с переброской в США Зборовского, информация давалась крайне путаная и несколько разных событий были слиты в одно: «В феврале 1939 г. предатель Люшков через своего родственника Штейна пытался провалить «Тюльпана» [Зборовского] перед «Стариком» [Троцким]. Для этого через американскую печать было послано соответствующее письмо «Старику». Эта комбинация не удалась Люшкову только потому, что «разоблачение» «Старик» принял как провокацию» [733] .

733

Alexander Vassilev’s Papers. 0438 N. White Book № 1. P. 39.

В донесении удивительным образом были сведены воедино февральский звонок Орлова в Мексику, январское обращение Троцкого к Орлову в «Социалист аппеал» и декабрьское 1938 г. письмо Штейна (оно было получено в январе 1939 г.) с информацией от Люшкова. Наконец от кого-то, кто находился при Троцком в Мексике во время всех этих событий, исходила абсолютно оперативная информация о том, что письмо Штейна Троцкий воспринял как «провокацию». Почему же он не внял предостережениям Орлова и не попытался разоблачать Этьена-Зборовского, которого ничего не стоило вычислить?

Конечно, психологически Троцкому трудно было представить, что вся его деятельность, прежде всего работа его погибшего сына, проходила под контролем НКВД. Проще было предположить, что Штейн — провокатор. Правда, Орлов считал, что «неверие» Троцкого носило показной и политический характер: «Вполне возможно, что из политических соображений Троцкий вынужден был сделать вид, будто он не поверил. Ибо, если бы он сказал, что верит написанному, все охранники, которые охраняли Троцкого ценой собственной жизни, могли бы покинуть его, потому что, если Троцкий так легко поверил в анонимное письмо о Марке, значит, завтра он может разувериться и в них. Для того чтобы поддержать боевой дух тех троцкистов, которые его окружали, Троцкий, наверное, сказал им, что не верит этому, но на самом деле поверил».

Но было по крайней мере еще одно обстоятельство. Советский разведчик Орлов, вся жизнь которого заключалась в оперативных разработках, интригах, контрразведывательных, диверсионных и террористических операциях, хорошо понимал, как можно скрыться от глаз НКВД и спрятаться от наемных убийц Сталина. При этом Орлов абсолютно не в состоянии был понять, что прямолинейный, неспособный даже ради сохранения собственной жизни, как, впрочем, и жизни своих близких, в том числе и детей, идти на компромиссы Троцкий не сможет вникнуть в конспиративный смысл письма Орлова. Письмо, написанное идеологически чуждым «дядей», «бывшим бундовцем», не являющимся троцкистом, не могло быть прочитано Троцким с доверием, даже если и содержало жизненно важную для Троцкого информацию. Орлов был слишком осторожен. Он очень бережно относился к жизни своей и своей семьи. Это (хотя, конечно, не только это) отличало его от Троцкого.

Троцкий мог воспринять предупреждения и разоблачения Орлова лишь в одном случае, если б Орлов прямолинейно сказал Троцкому примерно следующее: моя фамилия Орлов; я невозвращенец из НКВД, стоящий на позициях «большевиков-ленин-цев»; в окружении вашего сына находится человек, по имени Марк, пишущий под псевдонимом Этьен; фамилия его мне не известна, но вы легко можете его вычислить; этот человек является агентом НКВД. Это можно было произнести по телефону. И, не прозвонившись, позвонить еще раз. А потом еще и еще — до тех пор, пока у аппарата не оказался бы сам Троцкий. Писать Троцкому длинное письмо на латинской машинке от «дяди Штейна» вообще не было никакой необходимости. У Орлова были иные соображения, цели и задачи. Они не совпадали с задачами и целями Троцкого. Но главное: в написанном в свое время Сталину «прощальном» письме Орлов обещал не открывать рта в обмен на сохранение жизни ему и его семье. А предупреждение Троцкого о Зборовском являлось нарушением данного Сталину слова. Именно поэтому Орлову было крайне важно предупредить Троцкого, но так, чтобы об этом не узнал Сталин. А сделать это было сложно, так как вокруг Троцкого было полно сталинских агентов.

Одним из этих агентов была Африка де лас Эрас — испанская коммунистка, участница гражданской войны в Испании. В документации НКВД она фигурировала под псевдонимом Патрия [734] . Информация об Эрас достаточно противоречивая. С одной стороны, в бумагах НКВД указывалось, что в круг Троцкого она была вхожа уже в Норвегии. С другой — завербована она была, видимо, в Испании Орловым, поскольку последний знал ее в лицо, и после бегства Орлова Эрас, находившаяся уже у Троцкого в Мексике, была из Мексики срочно отозвана, так как советская разведка опасалась, что Орлов может разоблачить Эрас перед Троцким, если появится у Троцкого. Неизвестно также, под какой фамилией Патрию знали в окружении Троцкого.

734

Бережков В.И., Пехтерева С.В. Женщины-чекистки. СПб.: Нева, 2003. С. 222–223.

Интересно и то, что, сохранив третий экземпляр письма, посланного Троцкому и Седовой, Орлов, видимо, не сохранил, а если и сохранил, то не предъявил общественности третью копию письма Сталину и Ежову. Похоже, это письмо содержало пункты, обнародование которых не входило в планы Орлова ни в 1938 г., ни позже.

Прошло много лет. 5 марта 1953 г. умер Сталин. В декабре 1954 г. Орлов приехал с визитом к Далину и Эстриной. «Знаете, ваше письмо, которое вы написали Троцкому, прибыло туда как раз тогда, когда я находилась у Троцкого в Мексике, — сказала Эстрина-Далина Орлову. — Когда позже мне стало известно, что вы автор этого письма и что вы имеете в виду Марка Зборовского, я сказала им, что это неправда».

Но очевидно, что Эстрина с самого начала, а не «позже» утверждала, что все, написанное в письме, неправда, что Зборовский не может быть советским агентом. «Я задумался над тем, почему она старается его прикрыть, — вспоминал Орлов. — Должна ли дружба зайти так далеко, чтобы защищать преступника? Я не мог этого понять. Но она продолжала настаивать, что это неправда». И тогда Орлов пересказал два эпизода из докладных Зборовского, о которых он мог знать и знал из посылаемых Марком донесений в Москву. Орлову давал их читать его приятель сотрудник НКВД во Франции Алексеев. А Эстрина могла слышать эти истории лишь от Зборовского. Между Орловым и Эстриной произошел следующий разговор:

«В один из дней августа 1936 года во время первого московского судебного процесса сын Троцкого Лев Седов шел по парижским улицам в сопровождении Марка, как вдруг увидел на прилавке газету: «Все 16 лидеров революции расстреляны». И он заплакал, шел по улице, не скрывая слез, и рыдал. А люди смотрели на него, о чем Марк и написал в своем донесении.

«Вы слышали об этом?» — спросил я, и она ответила: «Да, конечно. Я помню, потому что он сам мне об этом рассказал».

Марк рассказал ей об этом.

Эффект был потрясающий.

«А теперь, — сказал я, — верно ли или нет, что Седов написал своему отцу Льву Троцкому в Мексику, что встретил одного русского человека, приехавшего из России, по всей видимости большевика, который поведал ему, что в Москве, в Кремле считают Седова не менее важным и способным, чем сам Троцкий?»

И это было написано в одном из донесений Марка.

«Да, это правда, Марк мне сам сказал», — подтвердила она.

«Теперь вы верите?» — спросил я. «Да, — ответила она. — Теперь я верю».