Левиафан. Темный восход

Но теперь маски пугали его. Они были живыми. Они корчили страшные рожи, ругались и хохотали, не отрывая безумных глаз от Меджедэджика. Их были сотни, тысячи этих страшных масок! И он побежал, впервые в жизни обуянный животным страхом, который невозможно контролировать. Лишь раз воин обернулся, чтобы узреть, как за ним по пятам гонится его мертвая возлюбленная.

За ее спиной развевались огромные черные крылья, а глаза, полные мрака, манили и завораживали. Витэшна была обнажена, из каждой поры на ее теле сыпался песок, мелкий белый песок. Воин не мог вынести столь чудовищного зрелища и отвернулся, побежав еще быстрее.

Сколько он бежал по каменным туннелям? Час, зиму, тысячу зим? Он задыхался, он истекал потом и кровью от многочисленных порезов, что наносили острые камни, сквозь которые ему приходилось протискиваться. Но каждый раз он находил в себе силы, чтобы продолжать чудовищную гонку.

Но, как говорил племенной шаман, ничто не вечно в мире земном. Меджедэджик замедлил бег, а потом и вовсе перешел на торопливый шаг, что становился медленнее с каждым мгновением. Каждый мускул кричал в агонии, жажда скрутила горло, безумие свернуло разум. Он ничего не понимал, знал только, что нужно уходить, как можно дальше.

Но за очередным поворотом его встретил влажный монолит стены. Он развернулся и уперся в другую каменную стену. С ужасом воин понял, что оказался заперт в глубоком каменном колодце. Он задрал голову вверх, но холодные безмолвные стены уходили в непроглядную тьму, не оставляя надежды.

Он закричал, но не услышал своего голоса. Он ударил кулаком в стену и с удивлением уставился на разбитую в кровь руку, не почувствовав боли. И это сломало его. Меджедэджик привалился спиной к холодному камню и медленно сполз по нему вниз, закрыв глаза. Он приготовился умереть. В одиночестве и безумии. В этом кошмаре, что был рожден чьим-то черным колдовством.

– Нет, – прошептал мерзкий голос в самое ухо воина. А мерзким он был потому, что принадлежал его возлюбленной Витэшне, но это был безжизненный, мертвый голос. Голос человека без маниту.

– Нет, – повторил он в другое ухо. – Ты умрешь так, как пожелаю я. И перед смертью будешь видеть то, что я захочу тебе показать. Будешь слышать то, что я прикажу тебе слушать.

Воин зажмурился изо всех сил, чтобы не смотреть, но внезапно что-то схватило его за веки и сдернуло их с глаз, точно покрывало. Он ощутил передаваемую боль и услышал собственный крик, беснующийся во влажном воздухе черного каменного колодца.

Перед ним стояла Витэшна. С бездонными черными глазами и вороньими крыльями за спиной. Она опустилась перед ним на колени и с жутким хрустом ломающихся позвонков склонила голову набок, как иногда делают волки, прислушиваясь.

Затем она протянула к нему руку. Он хотел отстраниться, но тело не слушалось. Воин скосил глаза без век, залитые кровью и слезами, и понял, что мешало ему двигаться – он врос в каменную стену! Витэшна легко коснулась его обнаженной груди мертвенно-ледяным пальцем, черный ноготь с вплавленными в него трупными червями описал круг в районе солнечного сплетения, а потом резким движением чудовище проломило грудную клетку Меджедэджика, почти нежно обхватило его сердце и рывком вытащило на сумрачный свет зачарованной пещеры.

Из груди и рта Меджедэджика хлынула кровь, взгляд затуманился. Последнее, что он увидел перед окончательной смертью – Витэшну, которая медленно, будто смакуя, поедала еще горячее сердце. Его сердце. А из ее живота, в котором больше не было жизни, обильным потоком изливалась алая влага, у самой земли обращавшаяся мелким белым песком.

Ро-ке-рон-тис тщательно разжевывал каждый кусочек и с наслаждением проглатывал его. Он быстро осваивал новые силы и понял, что если в мире снов вырвать у человека сердце или глаза и съесть их, то вместе с ними будет поглощено маниту жертвы.

Обычно со смертью тела маниту освобождается и отправляется к духам предков на Великий остров, что от начал времен плывет над облаками. Но лишь если соблюден погребальный обряд и тело уложено на деревянный помост, установленный на шестах над землей. А уничтожить маниту – значит стереть саму суть человека из ткани мироздания. Восстановить ее уже невозможно. В племенах ходинонхсони не было легенд, которые описывали бы, какое существо в силах сотворить подобное.

Неожиданно Ро-ке-рон-тис поперхнулся, ощутив болезненный укол в груди. Потом он стал стремительно терять силы и, не понимая, что происходит, поспешил сбросить оболочку Витэшны. Он замер посреди каменного колодца, созданного в подсознании Меджедэджика его темной волей, волей повелителя кошмаров. Стены подернулись сетью трещин, свет замерцал. Мир разрушался, потому что его носитель перестал существовать.

Ро-ке-рон-тис стремительно вырвался из угасающей реальности, запоздало осознав произошедшее (и в очередной раз с тех пор, как он стал богом, знание пришло к нему само собой, без каких-либо усилий). Он стоял над бездыханным телом Меджедэджика в его родовой овачире. А рядом с молодым воином на ложе из шкур лежала Витэшна, девушка уже остывала.

В эту ночь они подарили себя друг другу, и для обоих это было время открытий. Они свершили древнейший ритуал и до рассвета их маниту слились воедино. Поэтому, убив Меджедэджика, Ро-ке-рон-тис убил и Витэшну. Но, прибывая в облике Витэшны во сне молодого воина, он чуть не попал в ловушку, потому что став ею в сновидческом мире, он стал ею в мире реальном, ибо облик плоти и маниту – два отражения одного вздоха предвечного Ха-вень-ни-ю. Поглощая объединенную маниту, он тем самым чуть не убил себя.

Жестокая догадка обожгла мысли и где-то на задворках реальности он услышал тихий смех.

– Дитя мрака, – процедил Ро-ке-рон-тис. – Подгорный тлен, зло из бездны! В этом заключался твой план! Ты не собирался оставлять мне дарованную силу, не собирался делать меня богом. Ты хотел, чтобы я свершил свою месть и убил себя сам!

– А разве это не справедливо? – парировал шепот, доносившийся из каждой полутени в овачире. – Адсилу ты убил по праву, ибо она преступила закон предков. Но эти двое… Ты убил их из личной мести.

– Но ты сказал, что я могу свершить задуманное, не нарушая закона! – возопил Ро-ке-рон-тис, пытаясь определить истинное местонахождение Ха-кве-дет-гана. С его новыми силами это казалось возможным, но темный сын Ата-ан-сик хорошо прятался. – Ты солгал мне!

– О, нет, мой друг, – покачала головой тень в одном из углов овачиры, растворившись в тот же миг, как только взгляд Ро-ке-рон-тиса остановился на ней. – Ты не попрал людского закона, ибо теперь ты выше него. Но даже будучи богом, ты останешься смертным, ибо когда то был им. Ты свободен от закона людей, но не свободен от их пороков.

И он захохотал, его раскатистый рваный смех заполнил все пространство в мире. А Ро-ке-рон-тис упал на колени перед двумя мертвецами, которых он забрал не по праву. Частица Кизекочука размером с тлеющий уголек все еще жила в нем, и она кричала в безумном ужасе от содеянного. Эта частица останется с ним навсегда, обратившись чувством вины, которую нельзя искупить.

Утром племя онундагэга не нашло среди живых Адсилы и Меджедэджика с его юной женой. В своих постелях умерли племенной шаман Апониви, который много лет назад обманом отобрал кукурузное поле у родного брата, юная охотница Аламеда, которая в прошлом году совсем не случайно столкнула с утеса Кэю, с которой они соперничали из-за мужчины, племянник сахэма Истэка, который, напившись ритуального вина, несколько раз избивал свою жену Кэтери. И еще много людей онундагэга не проснулось в ту ночь.