Лгунья

— Капитана Масбу, – поправила tante Матильда.

— Вы имеете в виду, в Англии? – спросила я. – Примерно год назад.

Tante Матильда ловко продела иглу сквозь туго натянутую ткань.

— Они вместе обедали. Забавно, на днях они как раз об этом вспоминали.

— И эти встречи были регулярными? – спросил Пейроль.

— Да, пока мой дядя работал водителем грузовика, – ответила я.

Последовала пауза. Коротышка смотрел под ноги. Пейроль пробежал по губам языком.

— Мадмуазель, – внезапно сказал он, – вы знаете человека по имени Мэлколм Хейвард?

Я как следует, подумала, прежде чем ответить. Видимо, он имел в виду Мэла. Петля быстро затягивалась. Кажется, у них было всего две версии. Или я Крис Масбу, и тогда меня следует арестовать за темные делишки, которые проворачивали Крис с Малом, – или я Маргарет Дэвисон, и в этом случае они меня арестуют за мошенничество: подделка подписи Крис в целях получить ее деньги. Что еще хуже, они свяжутся с Тони. Единственное, что было мне на руку, – это что они пока колебались, по какому пути пойти. Я видела, что они приехали с подозрением, что я не Крис, но эта версия с грохотом провалилась благодаря уверениям tante Матильды. Но мне-то было без разницы: в любом случае меня арестуют за то, что я выдаю себя за другого человека.

— Да, – сказала я. – Да, я его знаю.

— Спасибо, мадмуазель, – сказал Пейроль. Потом обернулся к tante Матильде и спросил по–французски, нельзя ли с ней переговорить наедине.

Я поднялась, чтобы выйти, но tante Матильда жестом велела мне остаться.

— Давайте я провожу вас до дверей, – сказала она. – А поговорить мы можем по дороге.

Они были очень вежливы. Пожелали мне спокойной ночи. Выразили надежду, что я скоро поправлюсь. Сказали, что свяжутся со мной. Пейроль записал для меня свой телефон «на случай, если я что-нибудь вспомню и захочу ему рассказать».

Когда они ушли, я принялась мерить шагами комнату, прокручивая в голове весь разговор. Чем больше я думала, тем больше осознавала, насколько тонко tante Матильда отмела подозрения, что я не ее племянница. Но сбило меня с толку другое: как быстро она поняла, что я не ее племянница! Осознав это, я мужественно села в ее кресло. Взяла в руки ее вышивание. Поглядела на стопки брошюр, накладных и счетов. Ящик, в котором она копалась, остался незапертым. В приступе любопытства я открыла его. Там было полно всяких скрепок для бумаги, конвертов и наклеек с адресами. В углу какие-то пакеты из фольги с таблетками от расстройства желудка. Я закрыла этот ящик и потянула за ручку второй сверху, до отказа забитый пачками старых писем, перевязанных резинкой, с марками разных городов. На глаза мне попалась английская марка. На верхнем конверте довольно худосочной стопки – не более дюжины писем: – было написано карандашом «Мари–Кристин». Уже не контролируя себя, я сняла резинку и открыла верхний конверт. Внутри был единственный листок, сложенный пополам. Почерк был крупный, по–детски кособокий. По–французски, на школьном уровне языка, Крис благодарила tante Матильду за шарфик, полученный в день рождения. Я быстро сунула записку обратно в конверт и открыла другой.

«Ma chwre Tante» [87] . – прочитала я. Почерк был уже взрослый. Она извинялась за невозможность принять приглашение и приехать этим летом в Фижак из-за «загруженности работой» и т. д. и т. п. Написано было четыре года назад.

Я быстро проглядела остальные конверты, думала, может, найду более позднее письмо. В середине связки отдельно лежала фотография, прикрепленная скрепкой к газетной вырезке. Фотография Гастона и Крис. Они стояли на какой-то площади, вроде Трафальгарской, на заднем плане было полно народу и голубей. На обороте было написано: «Avec Oncle Gaston – le cirque touristique [88] , 1990». Я снова перевернула ее. И была поражена, насколько Ксавье похож на Гастона. Но важно другое. Главное – Крис. Невысокая, худощавая, тонкокостная, она смотрела на меня, улыбаясь широкой улыбкой Масбу. Ее запросто можно было принять за Селесту. Запросто. Да они почти двойняшки! Но перепутать ее со мной было невозможно.

87

Моя дорогая тетя (фр.).

88

С дядей Гастоном – туристическая суета (фр.).

Я поняла, что жестоко обманулась. Tante Матильда с самого начала знала, что я не Мари–Кристин. Доказательством служил этот снимок. И еще более странным было то, с каким спокойствием она уверяла полицейских в обратном. Как зачарованная, я озадаченно смотрела на фотографию. Потом отцепила ее от статьи из газеты. И увидела свое старое фото с паспорта, расплывчатое, плохо отпечатанное. Под ним по–французски было несколько кратких строк о Маргарет Дэвисон. «une femme Anglaise qui est disparue», «ргй–sumi^ie morte» [89] и т. д. Я торопливо скрепила фото и вырезку, надела на письма резинку и сунула их в ящик.

89

«Исчезнувшая англичанка», «считается погибшей» (фр.).

У себя в комнате я сидела за туалетным столиком, расчесывала волосы и глядела на бледное отражение, которое, возможно, было моим лицом. Я ждала, что с минуты на минуту войдет tante Матильда и скажет что-нибудь разоблачительное. Я хотела подготовить для нее ответ, правдивый ответ.

Стемнело. По трубам побежала вода. Я услышала, как tante Матильда крикнула кому-то «Bonne nuit» [90] , но у меня она так и не появилась. Я твердила себе, что у нее нет никаких разумных причин приходить. Она не знает, что я видела фотографию и вырезку, так что, каким бы ни был мой статус–кво – а он, оказывается, очень далек от того, что я навоображала, – мое открытие ни в коей мере его не меняло.

90

Спокойной ночи (фр.).

Мне не спалось. Бросив безуспешные попытки заснуть, я встала и принялась собираться. Я не взяла ничего из вещей Крис кроме полюбившегося мне халата с пятнышком, джинсов, рубашки и (по причинам, носящим сентиментальный характер) зеленого шелкового платья – все эти вещи я считала подарком Крис. Кроме них я забрала только то, что покупала сама. В Марселе я куплю все, что мне понадобится, и недорого. Я упаковала и снова вынула эти несколько вещей. Потом снова упаковала. Потом вытащила, встряхнула их и снова уложила, потом переложила в другом порядке, и так без конца, лишь бы не думать, лишь бы заглушить тупую боль от необходимости окончательного и неотвратимого отъезда.

НАЧАЛО

Когда я спустилась завтракать, в кухне никого не было. Я варила кофе, и тут появилась Франсуаза.

— Ты что, только встала? – спросила она.

— Плохо спала, – ответила я, взглянув на часы. Было начало одиннадцатого.

— Я уже в банк съездила, – она выгружала на стол покупки. – А про тебя там спрашивали.

— Про меня? Она кивнула.

— В банке? Когда?

— Вчера или сегодня утром. Не помню.

— Полиция?

Она подняла на меня взгляд, выражавший глуповатое удивление.

— С какой стати полицейским спрашивать о тебе в банке?

Что ж, не полиция, так Мэл, одно из двух.

— И что обо мне спрашивали? Она пожала плечами.

— Кассир только сказал, что человек задавал о тебе вопросы. Высокий человек.

Значит, скорее всего, Пейроль. Хотя, может, и Мэл: он тоже высокий.

— В очках, – добавила она.

— В очках? – «Высокий и в очках – кто бы это?» – В темных очках, может?

— Он не уточнил. Просто в очках.

— И что он хотел знать, этот человек?

Она покрутила головой.

— Кассир сказал только, что о тебе спрашивали, и все.

Странно. Очень странно. Я приняла решение.

— Франсуаза, ты не знаешь, где твоя мама?

— А в комнате ее нет?

— Да, может быть, – сказала я. хотя знала, что нет, потому что уже стучала. – Мне надо с ней поговорить.

Но это пришлось отложить. У дяди Ксавье на одиннадцать было назначено заседание праздничного комитета. Если я не возражаю, сказал он, я могу немного подождать, и после этого мы отправимся обедать. Я не возражала. По шкале ценностей обед с дядей Ксавье был намного важнее таких побочных обстоятельств, как затягивающаяся сеть полиции или загадочное соучастие в моих преступлениях tante Матильды, важнее даже некоего неизвестного, интересовавшегося мною в банке. Все это могло подождать. В этот последний день дядя Ксавье был вне конкуренции. Мне хотелось, чтобы сегодня ему было хорошо. Я залезла в машину и вытянула ноги под приборной доской.