Лгунья
Шрифт:
— Да я не обижаюсь, что ты. – Меня удивило, как, оказывается, сильно ее это задевало. – Только тебе все это, кажется. Просто мне… мне, наверное, просто нравятся провинциальные городки.
Она фыркнула.
— Козье дерьмо и свинопасы, – с горечью сказала она. – Да ты шутишь! А мне это до смерти надоело. Торчишь тут, дохнешь от безделья, поговорить не с кем, да и не о чем. Как в могиле.
Она хныкала всю дорогу, а когда доехали до дому, потащилась за tante Матильдой в ее комнату и продолжала уже там. Суть ее жалоб сводилась к тому, что жизнь ее утекает сквозь пальцы, так почему
— Можешь оставить их себе, – сказала я так, будто для меня было привычным делом ни с того ни с сего бросать одежду и обновлять весь гардероб. – И вот это примерь, – я достала из ящика обувь Крис. Все оказалось ей точнехонько по ноге. Франсуаза прыгала и щебетала от радости, прижимая к груди юбки и скидывая одну пару туфель, чтобы примерить другую.
Я надела зеленое платье с разрезами по бокам. Ничего другого у меня не осталось. Селеста мрачно ждала нас в холле. У tante Матильды, сказала она, разболелась голова, и она решила не ходить на танцы и остаться дома с детьми. Видно, нытье Селесты ее добило.
— А ты, я вижу, идешь, – сказала я.
— Ну, танцы-то все-таки будут, повеселей велогонки и игры в боулинг, – огрызнулась она. —
И уж куда интереснее, чем здесь торчать.
Когда мы вернулись в город, солнце уже немного поумерило свой пыл. Заиграли музыканты. Три–четыре маленьких девочки прыгали на помосте. Люди сидели в кафе, вокруг фонтана и просто вдоль стен, как будто не могли начать без сигнала. На площадь с помпой въехали несколько велосипедистов и поставили под деревья свои черные, напоминающие по форме осу велосипеды. С их появлением публика немного оживилась. Я отправилась на поиски дяди Ксавье. Он сидел со стаканом на улице: из кафе отеля вынесли стулья. И поймал меня за руку.
— Потанцуешь со мной? – спросил он.
— Конечно. Когда танцы начнутся.
Он налил мне вина, и мы задумались – каждый о своем.
Когда солнце село и наступили сумерки, я вспомнила зимние закаты в Англии, голые черные деревья на фоне оранжевого неба.
— О чем думаешь? – спросил дядя Ксавье. Но в этот момент включили праздничные огни, и мир сузился до освещенной фонарями площадки. За деревьями, сверкающими иллюминацией, за светлыми окнами верхних этажей окружавших площадь домов стеной стояла непроницаемая тьма.
Этот свет, наверное, и был тем знаком, которого все ждали. К танцплощадке потянулись пары.
Певец с аккордеоном на груди произнес несколько слов приветствия, прижав губы к микрофону. Никто не понял, что он там говорил. Искаженный голос с треском вырывался из динамиков, подвешенных на стенах вокруг площади. Велосипедисты и парни с окрестных ферм окружили помост, как ярмарочный фургон с товарами.
— Пошли, – сказал дядя Ксавье. – Мы должны показать им, как это делается.
Он взял меня под локоть и вытащил на танцплощадку.
— Должна вас предупредить, – сказала я, – что танцевать я не умею.
— Я тебя научу, – ответил он, но вдруг на подмостки хлынула толпа, так что мы едва
могли шевельнуться. Дядя Ксавье так крепко держал меня, словно боялся, что иначе я развалюсь на кусочки. Я была на полголовы выше, но от него веяло такой надежностью, он так крепко обнимал меня, что я чувствовала себя в полной безопасности.— Вот бы это длилось целую вечность, – по–детски шепнула я ему на ухо. Я ощущала запах его кожи и резкий запах овечьей шерсти, исходящий от его волос.
— Что? – переспросил он. Но грохот динамиков свел на нет все наши попытки поговорить. Франсуаза танцевала с парнем из Мас Пикота, с овечьей фермы. За ней мой взгляд различил еще одну знакомую фигуру, стоявшую среди велосипедистов и зрителей, которые столпились вокруг площадки. Дядя Ксавье тоже ее заметил. Я почувствовала, как напряглась его рука, лежащая у меня на пояснице.
— Этот твой знакомый еще здесь. Чего он хочет?
— Не знаю, – солгала я.
Дядя Ксавье зашептал мне в ухо:
— Это правда, что тебя в Англии ждут дела, или ты снова от него бежишь?
— Да мне до него дела нет.
— Тогда почему он все время на тебя глазеет?
Музыка прекратилась. Дядя Ксавье взял меня за руку и попытался протиснуться к другому краю площадки. Певец поднял аккордеон и заиграл какую-то сентиментальную французскую песенку. Я старалась не прислушиваться к словам. Боялась зареветь.
Справа раздался победный клич:
— Гляди, кого я нашла! – У Селесты волшебным образом поднялось настроение. Обе руки ее томно покоились на плечах Мэла. Дядя Ксавье сильнее сжал мне локоть.
— Прекрасно выглядишь, Крис, – сказал Мэл.
Танцуя, Селеста испытывала на нем свой фокус с прищуренным взглядом.
— Мэл мне рассказывает про тебя такие интересные вещи, Мари–Кристин, – сказала она.
Дядя Ксавье ринулся к другому краю площадки, толкая меня перед собой и предоставив мне получать тычки и отвечать на возмущенные взгляды потревоженных нами парочек.
— Я принесу тебе выпить, – мрачно сказал он. – Как ты только умудрилась связаться с таким мужиком! Неужели у тебя совсем нет вкуса?
— Да ерунда это, – ответила я. – Не волнуйтесь. Я на него не обращаю внимания.
— Тогда почему ты от него бежишь?
— Раньше обращала, – сказала я. – А теперь нет. Все.
Он фыркнул.
— Тебе нравятся красавчики? Нравятся слабые, красивые мальчишки с алчным взглядом? Посмотри на Селесту. – Он был в ярости, не мог выбросить его из головы. Мы наблюдали, как Селеста применяет к нему технику утонченного соблазнения. – Только погляди, что творит, – с отвращением говорил дядя Ксавье. – Зачем это ей?
— Она думает, что в один прекрасный миг он обернется принцем, – объяснила я.
— Принцем! – он поперхнулся пивом. – Она что, слепая? Он же мерзкий червяк!
Потом дядю Ксавье призвали исполнить свой долг: как член праздничного комитета и землевладелец, он должен был танцевать с самыми уважаемыми леди Фижака. Я стояла у танцплощадки, потягивая пиво, как вдруг чья-то рука фамильярно скользнула по моей ягодице и бедру. Я отпрянула, толкнув велосипедиста в кожаной куртке.
— Какого черта?.. – возмутилась я.