Лгунья
Шрифт:
— Ничего не понимаю, – беспомощно сказал он. – Ничегошеньки. Какое ты имеешь отношение к семье Масбу?
— Это мой дом, – мягко повторила я. – Я здесь живу.
Лицо его жалобно сморщилось. Он прикрыл его ладонями. Когда он отнял руки, он уже совладал с собою. Я старалась не отводить глаза, не избегать его взгляда.
— Ты изменилась, – сказал он.
Я улыбнулась.
— Ну да. Конечно, изменилась. Я теперь другой человек.
— Да брось ты эти глупые игры, Мэггс, – взорвался он, и я увидела, что это все тот же Тони, человек, которого я оставила на улице Франциска Первого.
—
— Зачем? – Вопрос ему явно пришелся не по душе. – Потому что не верил, что ты погибла, – сказал он. – Тела не нашли. А я бы ни за что не поверил, пока своими глазами не увижу тело.
Я улыбнулась. Все тот же педант.
— Да, но человек, которого ты ищешь, мертв. В том кафе он вышел из туалета и просто пошел себе дальше.
Он отказывался принять это объяснение. Это был образец той самой туманной фразеологии, которая его больше всего бесила. Эта моя привычка всегда его раздражала.
— Значит, ты просто пошла дальше.
— Вот именно, я просто пошла дальше.
— И что потом?
Я покачала головой. Я не собиралась больше ничего рассказывать. Остальная часть этой истории принадлежала лично мне, и я не хотела, чтобы он ковырялся в этом и интерпретировал все по–своему, подгоняя под собственный взгляд на мир. Стоит ему начать в этом копаться, и я, глядишь, сама перестану во все это верить. Так что я сменила тему.
— Это ты на днях расспрашивал обо мне в банке?
— Да, – сказал он. – Впрочем, нет. Я спрашивал о Мари–Кристин Масбу.
— Почему?
— Потому что не мог найти никакой зацепки. На прошлой неделе я был в Лиможе, рылся в подшивках газет, надеясь что-то найти, хоть какой-то намек, и вдруг наткнулся на заметку о женщине, погибшей в результате несчастного случая на шоссе N20, об англичанке, ловившей попутку. Она была датирована двумя днями позже твоего исчезновения. Все это, конечно, было вилами по воде писано, имя другое, но я решил, что попытаться стоит. В больнице мне не помогли, и я попытался найти водителя. Мари–Кристин Масбу.
Было так странно слышать это.
— А почему в банке?
Он пожал плечами.
— Ну, я же не знал наверняка. Приехал в Фижак, зашел в банк разменять дорожные чеки и заодно спросил кассира, не знаком ли он с семьей Масбу.
— Да, это наш банк, – сказала я.
Он посмотрел на меня с хорошо знакомым мне раздражением. Он всегда раздражался, когда я настаивала на своем видении мира, если мой взгляд отличался от его.
— Что ты еще спрашивал?
— Только о семье. И все. Днем я хотел увидеться с мадмуазель Масбу, но кассир сказал, что из-за праздника там никого не будет. А потом я услышал, что умер ее дядя, и решил подождать до конца похорон.
— И вот ты здесь.
Он, кажется, немного смутился.
— Вообще-то, женщина у ворот не пропускала меня, пока я не купил билет, ну, думаю, после экскурсии спрошу экскурсовода, погляжу, удобно ли будет побеседовать с мадмуазель Масбу.
— Ты говоришь с ней, – сказала я. Лицо его стало пунцовым.
— Прекрати. Прекрати!
— Возвращайся в Англию, Тони. От отчаянно затряс головой.
—
Не могу. Теперь, когда я знаю, где ты, не могу. Я усадила его на стул.— Ты ничего не знаешь, – сказала я, садясь рядом с ним за столик. – И, кроме того, человек, которого ты ищешь, погиб в автокатастрофе.
Он меня не слушал. Не хотел слышать. Жаль, потому что я говорила ему правду. В кои-то веки, впервые в жизни, я говорила ему настоящую правду о себе. Он заслонил лицо. Я подумала: может, он плачет. Подождала. Положила руку ему на плечо.
— Езжай домой, – сказала я.
Мы столько просидели в банкетном зале, что экскурсия успела закончиться. Франсуаза вернулась посмотреть, что стряслось.
— Прости, – сказала я Тони. – Из-за меня ты пропустил рассказ. Это Тони, – объяснила я Франсуазе. – Мы встречались в Англии. У нас были общие знакомые.
У него был такой вид, будто его ударили. Мне было жаль его, но я ничего не могла поделать. Франсуаза протянула ему руку. Он машинально пожал ее. Я подумала: как жаль, что он не может забрать с собой Франсуазу. Они так подходят друг другу. Он хороший человек.
Она смотрела на него с неуверенностью.
— Хотите присоединиться к следующей экскурсии? – спросила она.
— Нет, – твердо ответила я за него. – Не думаю. Ты же не хочешь. Тони?
Я поцеловала его в щеку. У него был незнакомый запах. Кожа его была холодной, наверное, от волнения.
— До свидания, – сказала я. – Лучше не возвращайся. Здесь ничего для тебя нет. Ничего хорошего.
Он послушно вышел. Когда он скрылся из виду, я рухнула на деревянный сундук и стала ждать, когда меня перестанет трясти. Больше всего меня тронуло и в то же время огорчило его упорство, его решимость во что бы то ни стало меня разыскать. Он пробивался через дебри бюрократии и равнодушия. Разве это могло не тронуть? Но что делать. Я ничем не могла облегчить его страдания. Его боль уже не была моей болью. Он взрослый мужчина. Должен сам справиться. У меня другие обязательства. Он должен найти иной способ почувствовать себя цельным человеком, а не вести себя так, будто от него отрезали кусок.
Я сидела у входа, когда подошла Франсуаза со следующей экскурсией.
Она тронула меня за плечо.
— С тобой все в порядке? – шепнула она.
— Да.
— Твой друг был ужасно расстроен, – она старалась, чтобы в голосе не прозвучало любопытство.
— Я знаю.
— Он еще придет?
— Нет, не думаю.
Я имела в виду, что, если и придет, это ничего не изменит.
Я совершенно забыла про Мэла. Зашла в кухню, чтобы попить, и взяла стакан в сад. Он сидел в шезлонге, закинув руки за голову.
— Это частная территория, – холодно сказала я.
— Правда? – Он открыл глаза и ухмыльнулся. – Ну и отлично, потому что это частный визит. Мы так и не закончили нашу беседу, вот я и подумал, что ты не станешь возражать, если я подожду тебя в саду – как друг, как бывший друг. – Он кивнул на стакан апельсинового сока. – Вкусно, наверное, – сказал он. Я проигнорировала намек.
— Лучше иди в мой кабинет, – сказала я. Он хмыкнул.
— Твой кабинет, – передразнил он, плетясь за мной по коридору. – Вот где ты совершаешь тайные сделки, да?