Либретто

Пой мне, когда пойдем домой Мы

Когда пойдем домой Мы.

Помни, что мы в одной обойме

С тобой в одной обойме.

Да, Любовь Моя

Дело идет к осени,

Мы гитар не бросили,

Петь хотели очень Мы.

Да, Любовь Моя,

Я знаю слова точные.

Дело идет к – осени

Дело идет к осени.»

– А что за песня, браток?.. Твоя? – спросил Данька «металлиста».

Тот улыбнулся и положил гитару на стол.

– Нет… Это «Сансара». Дело идёт к осени.

– Это точно…

– Меня Серёгой зовут.

– Данила я…

И Данька повернулся на другой бок спиной ко всем. Но больше он не спал, а просто никого не хотел видеть.

Глава II.

До Москвы они добрались без происшествий. На Казанском вокзале призывников забрал автобус и повёз их в подмосковный город «N». Около часа они добирались до своего места прохождения службы, затем вошли в ворота воинской части и тот самый Старлей проводил их в здание Клуба. Помимо Алтайских пацанов там оказались и с других регионов ребята. Все построились, и перед призывниками возник Полковник, старый и уставший от жизни, с толстым, красным и омерзительным рубцом через весь рот от уха до уха. Полковник сказал призывникам о долге и чести и почёте службы в Вооруженных силах, а уж в их Краснознаменной дивизии, так это вообще удача…

– Солдата имеет право ударить только мать! – выступал он.

Красивые слова… Они уже через несколько часов превратятся в прах, а этот отвратительный шрам на лице окажется полученным не в бою, как посчитал Данька, а следствием пьяной езды на мотоцикле: он нёсся в сумерках и закусил телеграфный провод, висящий поперёк дороги. К счастью для полковника, тот провод был не под напряжением…

Но пока Данька слушал, развесив уши, и всё больше и больше верил этому человеку, полагая, что с таким командиром не пропадёшь.

Когда «полкан» закончил свою политпросветительную агитационно–вдохновляющую речь, бойцов повели в солдатскую баню.

Этого полковника из отдела кадров он увидит вновь только через два года, ровно на одну минуту, когда тот вручит ему билеты до дома, а все его слова не будут всю службу иметь никакого значения и окажутся фарсом.

***

Баня оказалось ледяной. А вода – только крутой кипяток, как в чайнике. Холодной не было.

Помывшись с горем пополам, призывники были отведены в каптерку и переодеты, а то, в чём они приехали, так и осталось огромной кучей валяться на полу в предбаннике.

В столовую строем их вёл капитан, – худой и невысокий, – он постоянно шутил и говорил, что: «если что-то началось, значит, оно закончится! Вечного же ничего не бывает… Поэтому, не стоит волноваться». Вряд ли кто-то тогда понимал смысл его слов, такие умозаключения чужды восемнадцати годам.

Вновь прибывшие бойцы поднимались по крыльцу в столовую, когда услышали вопли и матерки. Войдя внутрь, все остановились как вкопанные: по обеденному залу метался человек эльбрусовской комплекции с длинной лавкой в руках, готовый ею прибить любого. Повара на кухне, словно напуганные куры, стояли на подоконниках, солдаты, у которых был прием пищи, тоже рассосались по углам и подоконникам и лишь один стол, стоящий отдельно от всех, в углу, продолжал есть да еще и покрикивали с него этому здоровяку да подбадривали, подсказывая кому в первую очередь этой лавкой надо бы «отвесить» – это были «старики».

Через считанные минуты, которые, вероятно, всем и каждому в этом аду показались вечностью, в столовую залетел майор со значком дежурного в сопровождении отделения из комендантской роты. «Комендачи» были вооружены автоматами и спецсредствами, которые применяются милицией для устранения беспорядков. Несколько секунд спустя под прицелами автоматов и пистолета дежурного, верзила лежал мордой в пол и у него за спиной застёгивались наручники. Потом его увели…

Но это первое впечатление об армии оказалось неизгладимым. В первый день срочной службы такое было «не развидеть».

«Молодые» поели. И никто ничего не сказал ни до, ни после. Каждый думал о своём.

***

Вечером, перед отбоем, вновь прибывшие стояли в одну шеренгу на «взлётке» в расположении роты. Их было 30 человек. Илья, Костя, Серёга, Данил, Вадим и Лёха держались вместе.

Двое старослужащих сержантов стояли перед шеренгой и учили «премудростям службы»: сначала словесно, потом дошло и до «прокачки»: о отжались раз триста, присели тысячу… Если шла «волна» по шеренге, то есть кто-то не «вывозил» приседания, этот присед всей шеренги не защитывался. Если кто-то отказывался, того жестоко «пробивали» – кулаком в грудь или с ноги, но сил не жалели. Судя по тому, как били эти «деды», друзья поняли, что оба они занимались какими-то видами единоборств:

первый был похож на башкира, не особо раскаченный, невысокого роста, но зато прыгал, как бабочка, и здорово махал ногами, второй – был шире в плечах, славянского типа, хорошо долбил кулаками. Был с ними ещё и третий, но тот ни к кому не лез, а только сидел и курил на табуретке. «Башкир», пока пацаны отжимались, помочился на кого-то, до кого смог достать струей.

Пот лился градом с пацанов, а ноги стали ватными… Всё то время, что кого-то били или то время, что они «качались», Даня каждую секунду ждал, что войдет тот бравый Старлей, который вёз их сюда, и прекратит этот ад. Но никто не входил. Ни командир роты, ни его заместитель, ни дежурный по гарнизону – не было никого и, как потом выяснится, – никогда. Были только эти трое уродов, на чьих плечах и держится, наверно, наша «доблестная» армия.

Старлея не было… Лишь раз Данила снова увидит его. В штабе. Мельком… У него была своя «война», и им он был не помощник. Все мы одиноки в нашем горе…

– А теперь, пидарасы блять, встали! Бегом встали, гандоны!!!! – рявкнул тот, который «башкир».

Все выпрямились. У кого-то китель выправился, как юбка, у кого-то надулся на брюхе, как шар. За это полагалось наказание: этот боксер будет идти вдоль шеренги и бить, как хочет и куда захочет, каждого. Серёга, Вадим и Даня стояли рядом в середине шеренги, Лёха – там же, но через одного бойца.

Сержант начал: Илья, стоящий первым, и получил первым – неожиданно и подло боль врезалась ему в солнечное сплетение. Будучи по природе своей большим, но добрым, ему всегда было нужно подумать, а чтобы вывести его из себя, надо было ему жестоко насолить. Илюха никак не ожидал такой несправедливости и пропустил удар…

Каждый, кому сержант отвешивал, отлетал на шконки, стоящие позади шеренги, и либо не распрямлялся, либо и вовсе не вставал с пола. Адовая очередь приближалась к друзьям. Вадим должен был получить первый, потому что стоял ближе к краю, с которого начал сержант: