Личная награда Альфы

В разговоре мама упомянула про кулон — тот самый, который они с отцом подарили мне на моё восемнадцатилетие, и который я потеряла где-то в парижском аэропорту.

Когда я упомянула об этом в разговоре с мамой, моя родительница страшно всполошилась, требуя, чтобы я немедленно вернулась в Англию. Даже не просто в Англию, а к ней и отцу в Оксфорд.

Если честно, мама так переживала, что я сначала подумала, что у них с отцом что-то случилось, лишь спустя какое-то время до меня дошло: дело не в родителях, дело в потерянном кулоне.

— Это плохой признак, — как заведённая, повторяла мама. — Плохой. Очень плохой. И у меня тревожное предчувствие. Тебе лучше вернуться назад, в Оксфорд. Поживёшь какое-то время у нас, пока всё не затихнет.

Вообще, мама никогда не была суеверной, поэтому её реакция меня просто шокировала.

«Плохой знак, тревожное предчувствие»…

А потом я даже обрадовалась: получается, мама не всегда была холодным, рациональным ученым, если так отреагировала на потерю украшения. И получается, она беспокоилась обо мне.

— Мам, что со мной может случиться в центре Европы? — спросила я, мысленно улыбнувшись. — Латвия — тихая страна, без терактов и забастовок.

— Ты не понимаешь! — воскликнула мама. — Дело не в терактах. Тебе надо незамедлительно вернуться домой.

— Мам, да я и собиралась вернуться уже завтра.

Мой рейс был только вечером, но маме я говорить этого не стала.

— Завтра? — переспросила мама.

— Завтра, — подтвердила я, мысленно представляя, что теперь мне ещё придется ехать в Оксфорд… которого я, после историей с Джошем, всячески старалась избегать.

— Ну… хорошо, — мама, казалось, уже полностью смерилась с моим ответом, как вдруг она по новой спросила:

— А ты не можешь приехать пораньше?

Это было неожиданно, странно, непонятно… мои родители никогда особенно не переживали за меня; да я была единственной, кто безвылазно сидел в школе все каникулы и большинство праздников, когда остальные девочки разъезжались по домам. Раньше родителей не переживали за моё состояние. Что изменилось?

С этой мыслью я провела остаток дня, с ней же и заснула, решив, что билеты на более раннее время проверю с утра, как только проснусь.

Я засыпала, проваливаясь в темноту, наполненную размеренной латышской речью, звуками редких автомобилей и тихим воркованием голубей, доносившимся через приоткрытое окно.

Вечер был наполнен негромкими звуками старого города.

А утром хлынул дождь.

 Наверное, непогода должна была меня расстроить, поскольку дождь оказался такой сильный и такой затяжной, что экскурсовод даже отменил запланированную велопрогулку в окрестностях города, ну и из-за дождя мне пришлось остаться в отеле.

Правда… я не почувствовала никакого разочарования.

Нет, мне конечно, хотелось объять необъятное: побывать в как можно больше незнакомых местах, посетить как можно больше достопримечательностей, но дождь заставил меня притормозить.

Что я и сделала.

Расслабилась, заказала еду в номер в номер и не спеша позавтракала, придумав, что сегодня до самого отъезда я не буду ничего делать. Пододвинула кресло к открытому балкону, укрылась пледом и вытащила, наконец, из чемодана книгу, которую мне давно советовала почитать Ольга.

Прекрасное ничегонеделание.

Правда, я всё же (просто потому, что пообещала это маме), посмотрела, какие ещё сегодня есть рейсы из Риги в Лондон. Оказалась, что более ранний (из тех, на которые я могла бы попасть без спешки), будет всего на пару часов раньше того рейса, на который у меня имелся билет. В общем, я решила, что заморачиваться с обменом билета я не буду, тем более что погода не позволяла долгие и дальние прогулки — то есть маме, по идее, бояться было нечего.

Я даже написала ей об этом: мол, в Риге дождь, сижу безвылазно в гостинице, самолёт в четыре.

Мама почти моментально ответила, что они с отцом встретят меня в Хитроу — и это было так же странно, как и весь наш с ней вчерашний разговор.

 Гадая, что такое происходит с моими родителями, я принялась медленно собираться, уже мысленно прощаясь с Ригой.

Перед выездом из номера, я решила сходить в ресторан, который располагался на первом этаже гостиницы: не то, чтобы мне не понравилась еда в номер, но хотелось оценить и интерьер местного ресторана, про который, кстати, писали даже в путеводителе города.

Место было не только знаковое, но ещё и недешёвое — владельцы гостиничного комплекса сделали ставку явно не на количество, а на качество гостей, а потому в просторном зале располагалось не больше полудюжины столиков, из которых только три бы заняты.

Когда мне принесли меню с ценами, я быстро оценила, что ресторан не просто недешёвый, а жутко дорогой (даже по Лондонским меркам), и немного приуныла. Не то, чтобы у меня не было денег — я уже давно не нуждалась в помощи фуд банков, но первые голодные годы моей независимости настолько врезались мне в память, что я иногда ловила себя на скупердяйстве.

Вот и сейчас, заглянув в меню, хотела было заказать, что подешевле, а не то, что хотела… но вовремя себя оборвала. В конце концов, мне удалось снять отличный номер по недорогой цене, я сэкономила на экскурсии (экскурсовод уже вернул мне деньги за отмененный в связи с непогодой тур), и вообще, я кроме бутылки шампанского, ещё ничего себе не подарила. Пусть в качестве подарка будет вкусный обед в дорогом ресторане Риги — и я решительно заказала знаковые латышские блюда из путеводителя.

Пока я ждала свой заказ, в зале появились новые гостьи — администратор, рассыпаясь в любезностях, подвела двух загорелых блондинок к зарезервированному столику возле стены.

И администратор, и девушки говорили на смеси латышского и русского языков, поэтому часть их разговора я понимала, часть — нет.

Вот удивительно, насколько по-разному воспринимается цвет волос. Казалось бы, загорелые, молодые блондинки с роскошными фигурами должны были автоматически привлекать к себе внимание, но я поймала себя на мысли, что их нарочитая, подправленная современными технологиями, красота кажется мне пустой и не настоящей.

Я вспомнила девушку из аэропорта. Кажется, её звали Аля.