Личная награда Альфы

— У нас что, возможны по роду какие-то генетические отклонения?

— Ага, — кивнула мама. — Именно что генетические.

Она посмотрела на меня и вдруг одним махом выпив весь бокал вина, призналась, что сразу после моего рождения ей перевязали трубы, а отцу сделали вазэктомию.

— Что бы уж точно больше не рисковать, — приподняла вверх ладони мама. — Ты хорошая девочка, Алексис, но я рекомендовала бы тебе сделать тоже самое… И чем скорее, тем лучше.

Она похлопала меня ладонью по щеке, вроде как ласково, но вместе с тем раздражающе — безразлично.

— И тебе, в конце концов, пора что-то делать со своей жизнью. Я понимаю, стресс после окончания школы, желание узнать мир — но тебе пора начать отдавать то, что в тебя было вложено за все эти годы.

— Ты хочешь, чтобы я бросила фотографировать?

— Я хочу, чтобы, если уж ты и не желаешь становиться ученым или работать в сфере бизнеса, ты занималась своей фотографией на приемлемом уровне. Не стоит бегать дворняжкой по грязи, когда можно снимать красивые фотопортреты в прекрасно оборудованной студии. Фотография может быть доходным бизнесом, ничуть не менее значимым, чем живопись.

Это было то, что всегда хотели от меня родители. Чтобы я выглядела респектабельной.

— Потом можешь начать встречаться с одним из финансистов или каким-нибудь владельцем галереи, — заметила мама. — Они, как правило, уже все умудренные опытом, спокойные мужчины, часто разведенные и с детьми от первого брака. Такой не станет ревновать, не будет заставлять тебя рожать — и всё такое, в этом же духе.

— Так про детей, — мой голос не мог не дрогнуть. — Ты это серьёзно?

Мама совершенно трезвым взглядом посмотрела мне прямо в глаза.

— Разумеется. Разве я стала бы подобным шутить?

Я молча кивнула… А потом поняв, что не могу промолчать, всё же спросила:

— Почему ты сказала мне об этом только сейчас? Мне исполнился двадцать один год. Я могла уже двадцать раз родить…

— Надеюсь, это образное выражение, а не проблемы в анатомии и счете, — поморщилась мама. — Что ты от меня хочешь услышать?

— Правду! Почему, если у нас в семье какая-то болезнь — почему ты молчала до этого времени?

Мама пожала плечами.

— Это немного неудобные вопросы, Алексис.

Ага, такие же неудобные, как её нелепая ненависть к стране, в которой она родилась.

— Это касается моей жизни, — парировала я. — Почему вы с отцом всё скрывали?

Мама, снова налив себе вина, невольно посмотрела на меня.

— Потому что мы всё время боялись.

— Чего? — не поняла я. Не сразу поняла. — Ты имеешь в виду…

— Да, — мама, поморщившись, кивнула. — Мы боялись, что эта болезнь может проявиться в тебе. Если не в детстве, то в подростковом возрасте, если не в подростковом возрасте, то…

— …когда у меня появится парень.

— …половой партнёр, — кивнула мама, а затем, запнувшись, вдруг добавила. — Нам повезло, что ты стала встречаться с лаборантом твоего отца. Джош всегда был серьёзным парнем, и мы знали, что он не выкинет никаких глупостей.

— Вроде внезапной беременности.

— Именно, — кивнула мама. — Алексис, не думай, что мы какие-то звери. Наоборот, мы хотим уберечь тебя от всего звериного и неприятного.

— Мам, но ведь случайности происходят… Что, если бы у нас с Джошем случилась такая же осечка, как у вас с отцом? — неприятно было осознавать себя осечкой в контрацепции, но я должна была выяснить всю правду. — Тогда бы вы мне сказали? Или продолжили бы скрывать?

— Если что-то подобное бы случилось, то твой отец готов был самолично сделать тебе аборт. Никто ничего бы не узнал, — мягко улыбнувшись, заметила мама. Она зачем-то потрогала кулон, который они с отцом подарили мне на восемнадцатилетие, и довольно улыбнулась. — Алексис, мы твои родители, мы всегда хотели и хотим тебе только добра.

Я представила себе аборт в качестве подарка на день рождение. И меня тогда затошнило.

А ещё я вспомнила, что примерно такой же разговор у нас с мамой был три года назад, на моё восемнадцатилетие. Отец тогда тоже ушел куда-то в кабинет — сделать неотложный звонок в воскресенье вечером, а мама рассказывала мне, что молодой девушке моего возраста надо не теряя времени строить свою жизнь.

Мне не давала покоя одна мелочь.

Выходит, три года назад, когда я встречалась с Джошем, они всё контролировали? Вроде аборта, на случай незапланированной беременности, который мой отец готов был сделать мне в любой момент. Но как же Джош? Мама говорила про отца так уверенно, что казалось, будто если бы я забеременела, аборт был уже решённым делом.

Однако… неужели бы родители не спросили мнение будущего отца ребенка? Я не могла в это поверить. Скорее, я бы поверила в то, что отец с матерью рассказали Джошу о нашей генетической проблеме ещё тогда, когда мы только стали встречаться. Вот почему он был так помешан на предохранении… и никогда, ни при каких обстоятельствах не забывал о защите.

А ещё… не знаю, возможно, у меня и были какие-то странные гены от родителей, но родительские гены ученых тоже присутствовали: я хоть и не стала врачом или биологом, но анализировать данные я любила, а потому мамины откровения в мой день рождения меня больше насторожили, чем напугали. Возможно, начни мама откровенничать со мной в другой день… или в другой обстановке, я бы ничего не заподозрила, но мама не была большим любителем винных посиделок, и её внезапные «советы» заставили меня напрячься. Я хорошо выучила этот урок в свои восемнадцать.

В двадцать же один год я казалась себе сильной, свободной женщиной, готовой в одиночку покорить этот мир. Услышав от матери признание о генетическом заболевании (точнее, предрасположенности к генетическому заболеванию), я решила в тот же вечер съездить к Джошу и узнать у него, когда он об этом узнал.

Что это было с его стороны: жалость к несчастному ребенку, которому сильно не повезло в жизни или он на самом деле что-то ко мне испытывал — но этого чувства просто не хватило на нас обоих.

Мне нужно было знать правду.

Разумеется, я не стала ничего говорить родителям. Поблагодарив их за прекрасный вечер, я вызвала такси до железнодорожной станции, но, как только машина отъехала от родительского дома, я попросила таксиста сменить направление. Я была немножко навеселе: храбрая и полная энтузиазма как все подвыпившие люди.

Когда мы разъехались, Джош вернулся жить обратно к своим друзьям. Я знала адрес этого дома, поскольку самолично отсылала ему туда брошь, которую он подарил мне в честь начала моей учебы в университете. Джош рассказывал, что это место — сущая помойка. Кроме того, когда я обижалась, что он не берет меня с собой туда в гости, он всегда испуганно мотал головой, объясняя, что там полно похотливых холостяков и грязи. Мол, после этого я выгоню его из дома. Однако когда такси довезло меня до нужного адреса, снаружи дом совершенно не напоминал последнее прибежище холостяков.