Лихой гимназист

— Что ж, отдыхай от моего общества, через два месяца мы снова будем ходить вместе.

Мы вошли в мою квартиру, тут было прохладно. Я снял сюртук, переодел рубашку и жилетку и занялся растопкой печи. Маша в это время поставила кипятить чайник. Когда все дела были сделаны, мы сели за стол. От печи теперь веяло теплом, а желудок мой наполнялся горячим чаем — холод и сырость отступали.

— Не представляешь, как папенька ругался в воскресенье, — бодро затараторила Маша. — Пришлось пообещать, что возвращаться буду раньше. Первый раз его таким сердитым видела.

— А отец знает, куда ты ходишь по воскресеньям? Что ты обычно ему говоришь? — поинтересовался я.

— Папенька думает, что я у Тани, моей знакомой, о которой я тебе рассказывала. Да, знаю, врать нехорошо, — лицо Маши приняло печальный вид, — но это всё ради нашего общего дела. К тому же в некоторой степени это правда. Мы ведь у Фёдора Аркадьевича с ней тоже видимся.

— Ну что ж, если ради важного дела, — пожал плечами, — почему нет?

— А ты… что делал сегодня? — неуверенно произнесла Маша.

— Я-то? Тренировался.

— Тренировался? Ты так много тренируешься?

— Приходится.

— А скажи… — Маша помедлила. — Много ли надо тренироваться, чтобы получить… такой ранг, как у тебя?

Опять она за старое. И что ей далась эта магия? Как будто хочет что-то выведать, но не решается спросить прямо.

— А тебе зачем? — я улыбнулся. — Почему тебя так интересует моя магия?

— Нет, я… — Маша смутилась и потупила взгляд. — Да не то, чтобы интересно… Извини, если что-то не так спросила.

— Ерунда, — я встал со стула и, подойдя сзади, обнял её. — Сколько надо тренироваться, спрашиваешь? Много. Очень много. Желательно с самого детства. А теперь пошли в спальню, а то опять домой опоздаешь, и папенька ругаться будет.

В пятницу утром немного распогодилось. В шесть часов я вышел из дома, поймал на ближайшем перекрёстке ямщика и отправился к Шереметьеву. Оттуда на самоходной бричке, заранее заказанной Николаем, мы вдвоём поехали к Дворцовой площади, возле которой жил его знакомый целитель, подождали полчаса, пока тот выйдет, а затем все вместе на двух экипажах двинулись к Чёрной речке, где была назначена дуэль.

Глава 18

Наша паровая бричка бодро катила по мостовой, расплёскивая непросохшие после вчерашнего дождя лужи, следом, не отставая, мчала самоходная карета целителя. Сырой воздух провонял дымом и прочими запахами, источаемыми многочисленными заводами и фабриками, коими была застроена Выборгская сторона. Коричневые шпили труб торчали в небо, и облака чёрного дыма плыли над нами, словно грозовые тучи.

Попадали и жилые кварталы. Иногда это были несколько новых безликих пятиэтажек, выстроенных сплошной стеной, но чаще — деревянные бараки, беспорядочно налепленные вдоль дороги, сырые серые дома, в недрах которых ютились рабочие, что утром уходили на чадящие заводы, а вечером возвращались в тесные затхлые каморки.

На одном из перекрёстков стояли солдаты в зелёных мундирах, а на обочине пристроилось нечто странное — самоходный агрегат, похожий на большую стальную коробку, утыканную заклёпками. Он был выкрашен в чёрный цвет, а сбоку красовался огромный двуглавый орёл. Если у других карет и повозок задние колёса имели больший диаметр, чем передние, то в этом чуде техники наоборот передник колёса были с человеческий рост, а две пары задних — значительно меньше. Из лобового листа агрегата торчал короткий пушечный ствол.

— Это что такое? — спросил я Николая.

— Бочка, — сказал Николай. — Вы не видели раньше? Ну так вот, это наше новейшее изобретение, с помощью которого русская армия разгромит турок и персов.

— А почему бочка?

— Не могу сказать. Как по мне, этот боевой экипаж больше напоминает коробку, но у военных своя номенклатура.

— А чем он вооружён? Пушкой?

— Насколько могу судить, это огненное орудие.

— Огненное?

— Именно. Вы разве не слышали о стихийном оружии?

— Слышал, конечно, — соврал я, — И что эта бочка делает на улице? Не вижу тут ни турок, ни персов.

— Эх, Алексей, вы, наверное, и не знаете, что в городе творилось последние дни.

— Слышал, что на некоторых заводах подавили забастовки, но не думал, что вводили армию.

— К сожалению, я и сам подробностей не знаю. Газеты о стрельбе не пишут, но кто-то утверждает, что выстрелы всё же слышались в некоторых районах.

— В любом случае, забастовки разогнали.

— К сожалению, — ответил Николай.

— А вы, смотрю, поддерживаете бастующих?

— Как вам сказать, Алексей… Россия нуждается в переменах. Наступят ли они сверху, или подтолкнут ли их снизу — не так важно. Старый император скоро сойдёт в могилу. Все ждут, что следующим на престол сядет правитель, осознающий необходимость коренных преобразований.

— Не думаю, что от царей будет много проку.

— Не соглашусь с вами. России нужен государь — это символ, скрепляющий русский народ. Однако это не значит, что власть должна быть единоличной, как сейчас.

— Да-а… Много они наскрепляли, — хмыкнул я, но дальше спорить не стал, и мы прекратили этот разговор.

Не скажу, что мне импонировал Шереметьев. Вёл он себя надменно, как чистокровный дворянин, а внешне напоминал молодого заносчивого офицера — наверное, благодаря своим усикам. Он даже хотел податься в гвардию, но его отец желал, чтобы сын пошёл родительской стезёй, а потому Николаю предстояло поступать на юридический факультет, и только после окончания института ему было позволено служить в армии.

Когда Николай узнал, что я не собираюсь идти на государеву службу, а намерен заниматься бизнесом, он неодобрительно покачал головой и заявил, что если нам суждено было родиться в привилегированном сословии, мы должны служить стране. Мы с ним расходились во многих взглядах, но несмотря на это, я чувствовал уважение, которым этот человек странным образом проникся ко мне.

Мы приехали раньше Шереметьева. Извозчики остались ждать на грунтовой дороге за лесополосой, а мы с Николаем и доктором прошли к зарослям, за которыми текла речка.