Ликий. Недомолвки и недоговоренности
Шрифт:
Последняя фраза прозвучало неожиданно философски, и потому я не сразу понял всю важность услышанных слов.
– Животных? Ты сказал животных?
– едва слышно воскликнул я.
– Да, животных. А что?
Животных? Животных?
Я с трудом сделал глубокий вдох и выдохнул скопившиеся напряжение наружу.
– Ты точно убиваешь животных?
– снова спросил я его, все еще не веря в счастливое разрешение происходящего.
Услышав мой вопрос, Борка остановился, и с удивленьем взглянул на меня.
– Конечно, я убиваю только животных. Я же скотобоец.
Вот так так.
Я стоял и не знал, что мне и подумать. Ну как это меня угораздило перепутать обычного мясодела с опасным убийцей?
– Правда, иногда нас еще называют мясниками. Или же - рубщиками мяса, - снова заговорил мой словоохотливый спутник.
– Но это, э-м-м, не поэтично. Еще нас кличут бычниками, а кое-кто зовет мясорубами. Но и эти названия мне не нравятся - слишком уж грубо они звучит. Поэтому я предпочитаю, чтобы меня называли скотобойцем. Или - скотобоем. Это звучит ярко. И - внушительно.
Итак, по словам Борка выходит, что он никой не убийца. Но если это так, как же это вяжется с тем, что я услышал ранее? Про смерти, убийства, и все такое прочее?
– Погоди-погоди, - произнес я медленно, стараясь припомнить детали нашего разговора.
– Если ты говоришь, что ты скотобоец, то, что тогда ты имел ввиду, когда говорил, что твоя работа - проломить черепушку какому-нибудь норовливцу?
Я ожидал, что, услышав такое, мой новоявленный напарник смутиться - ну разве можно это понять двояко?
Оказалось, что можно.
– Все просто. Иногда бывает так, что какая-то скотина выходит из повиновенья. Не знаю почему - то ли чего-то испугается, то ли что-то надумает у себя в голове. Тогда она начинает показывать норов - орет, брыкается, никого к себе не подпускает. И что тогда прикажешь делать? Такую скотину на хозяйство себе не оставишь, и другому хозяину уже не продашь. Выход один - пустить бедолагу на мясо. Вот тогда и зовут меня, Борку-скотобойца.
– То есть грязная работа, о которой ты говорил...
– произнес я, потихоньку начиная все понимать.
– Это успокаивать взбунтовавшуюся скотину, - добавил он.
– Успокаивать в смысле - убивать. А такую работу чистой не назовешь.
Я снова припомнил детали беседы, и посмотрел на них под новым углом.
– А когда ты говорил, что в нужном случае не у всякого мужика на убийство рука поднимется, то ты имел в виду...
– Что не у всякого хозяина поднимется рука на свою скотину, с которой они бок обок иногда полжизни прожили, - снова быстро ответил он.
– Столько лет растить быка или корову, ходить за ней на пастбище, кормить, лечить, поить, а потом размозжить башку? Говорю тебе - на это способен не каждый.
– А когда ты говорил, молодых нужно убивать так, а зрелых иначе, - спросил я, с волнением ожидая нового толкования.
– То имел ввиду, что молодого телка-одногодку и дойную корову надо убивать по-разному: там нужна разная сила удара, и бить нужно в разные места. Да и вообще - каждую скотину нужно убивать по-своему: быка по одному, овцу по-другому, а свинью - по третьему.
–
Правда, что ль?– удивился я.
– Правда. Просто поверь мне, - заверил он меня.
Так вот оно что....
Наконец в моей голове все окончательно прояснилось, и я понял свои ошибки: как и промах с неправильным толкованьем всего услышанного, так и то, как я сильно я промахнулся с выбором напарника.
– Выходит, ты, Борка, никакой не наемник, - выдохнул я, не спрашивая, но уже и не уточняя, так как ответ был уже очевидным.
– Наемник?
– Борки хмыкнул.
– Хрящи и жилы! Конечно же, нет. С чего ты это решил? Я ведь никогда не говорил тебе, что я наемник.
– Не говорил, - был вынужден согласиться я с самым печальным видом.
– Тогда с чего ты так подумал?
С чего, с чего. Увидел одно, а решил другое. Как же не хочется выглядеть глупым малым, но пояснять мне все же придется
– Одежда такая же, как у наемников. Вот я и решил, - выдал свой первый довод я.
– Одежда -- это просто одежда. Кто-то ее продавал на базаре недорого, вот я ее и купил. Хорошее же приобретение. Работа у меня сам понимаешь, какая. А такой наряд отмывается очень легко. Ну и вдобавок, - Борка гордо выпятил грудь, - в этом наряде я выгляжу ... ну, внушительно.
Да, внушительно - этого не отнять. На это я тогда и купился.
– А еще у тебя в руках была дубинка. И ты так ловко ею орудовал. Так ведь не каждый может махать. Вот я и решил, что ты точно наемник.
– Тут ты прав - так управляться может не каждый.
– Услышав одобрение, я вздохнул с облегчением - значит я не законченный простофиля.
– Но, как ты теперь понимаешь, это оружие может быть использовано не только для убийства людей, но также и для успокоения животных.
– Да, теперь я это понимаю.
– Я снова невесело вздохнул. Оставался третий довод. Но в отрыве он других он выглядел очень и очень слабо.
– А еще, твое лицо было такое...
– Какое?
– Взрослое, решительное и суровое. Как у настоящего бывалого наемника.
– Взрослое, решительное и суровое?
– Услышав признание, Борка заливисто рассмеялся.
– Я знаю - это все моя ужасная щетина. Когда я долго не бреюсь, незнакомые люди принимают меня за человека, которому никак не меньше двадцати пяти лет, а-то и все тридцать.
Мое сердце снова екнуло - ведь именно столько и я ему дал.
– А на самом деле тебе сколько?
– протянул я, уже боясь услышать ответ.
– Мне? Мне восемнадцать. А что?
– Да так, ничего.
"Так он всего лишь на год старше меня", - с изумлением понял я. М-да - похоже больше облежаться, чем облежался я, было уже просто невозможно.
Подумав еще немного, я все же постарался хоть как-то отыграться в его глазах.
– Слушай, Борка.
– Чего?
– Там, на рынке, когда я тебя нанял себе в помощники, ты должен был догадаться, что я обознался. Ведь не нанимают же маги себе в помощники скотобойцев. Не нанимают. Так чего... Почему ты сразу не сказал мне, что ты не тот, за кого я тебя принимаю?