Линни: Во имя любви

Вода залила мне лицо. Я ощущала, как она змеей просачивается в рот между губами. Вода была грязная и холодная. Я попыталась выплюнуть ее или проглотить, но не смогла. Ни язык, ни гортань не слушались меня.

— Эта штука тонет, Гиб. Ну же, помоги мне ее вытащить! Это какой-то ящик. Помоги мне его подцепить. Хватай его за ручку.

— Он слишком тяжелый. Вот, продень сквозь ручку эту веревку. Мы дотащим его до берега.

Вода моментально залила мое лицо, и я почувствовала, что всплываю. Во рту было полно воды. В следующий момент я почувствовала на спине какую-то тяжесть: что-то давило на меня сверху.

Я находилась в ящике. В гробу? Я что, умерла? Я испугалась, что захлебнусь, а затем почти обрадовалась, так как это означало, что я еще жива. Но где я и почему я плыву по реке в ящике с чем-то тяжелым, толкающим меня в спину? Я услышала, как дно лодки заскребло по камням у берега. Затем ящик потащили вверх. Я чувствовала, как он покачивается, но все еще не могла пошевелиться. Мой язык по-прежнему меня не слушался.

— Это сундук. Большой, вроде тех, что берут в дорогу. Давай откроем его, Вилли. Там внутри может оказаться что-то ценное.

— Я стараюсь.

— Он закрыт на замок?

— Нет. Но защелки слишком тугие. Это хороший знак. Возможно, внутрь попало немного воды. Вот, я открыл последнюю и… Господи Иисусе!

Меня обдало холодным воздухом. Голоса замолчали. Теперь я знала, что глаза у меня закрыты, — я все еще ничего не видела.

— Здесь две девочки, — сказал более приятный голос, обладателя которого звали Вилли.

— Я вижу. Глянь только, как они лежат. Как ложки в коробке. И что это за банки? Они пустые. Здесь даже крышек нет.

— Откуда я знаю? Господи, Гиб. Что нам с ними делать?

— Они наверняка мертвы, правда, Вилли?

— Наверное. Они совсем не двигаются.

Я услышала шорох одежды, и Вилли сказал мне чуть ли не в лицо:

— Они умерли не оттого, что захлебнулись в воде. Она еще не успела покрыть их головы.

От него несло перегаром.

— Ты прав. Та, что лежит впереди, такого же возраста, как твоя младшенькая, Вилли.

Меня толкнули в плечо.

— Ее закололи. Прямо в сердце, насколько я могу судить.

— Другую тоже?

Снова шорох, движение, и тяжесть позади меня сдвинулась.

— Не-а. У этой перерезано горло. Может, на них есть что-то ценное?

— Не похоже. Вряд ли кто-то стал бы убивать их и выбрасывать в реку, не сняв прежде все драгоценности.

— Эй, Вилли, может, нам удастся продать их этим трупорезам из больницы?

Второй мужчина повысил голос:

— Я не собираюсь ввязываться в дела с похищением трупов!

— Тише, Вилли. Мы же не украли их с кладбища. Они сами к нам приплыли. Все честно.

— Нет, я на это не пойду. Я не собираюсь продавать девушек этим живодерам, чтобы они занимались своим грязным делом. Это никуда не годится — резать мертвых, чтобы на них учиться. Кроме того, у нас нет ничего, во что можно было бы завернуть девушек, и не на чем их туда доставить. Нет, я не пойду на это, Гиб, — повторил Вилли.

Я услышала тихий звук, словно кто-то скреб рукой по небритому лицу.

— Должно быть, ты прав. Если бы нас застали с двумя мертвыми девушками…

Послышался вздох, а затем раздался скрежет вытаскиваемой на берег лодки.

— Но за их платья наверняка можно кое-что выручить, Вилли, — не терял надежды Гиб.

— Они все в крови. А зеленое спереди, кажется, разрезано.

— Но кровь совсем свежая. Она легко отстирается. А моя супруга ловко управляется с ниткой и иголкой. Мы могли бы продать их на рынке. Это, с цветами, кажись, недешевое. За него можно выручить пару шиллингов. И сундук — уверен, он тоже немало стоит. Давай, Вилли, займись этой в зеленом. А я управлюсь с другой. И давай выбросим эти банки.

Я почувствовала за спиной резкие рывки и услышала звон бьющегося стекла.

— Гиб, я христианин и, кроме того, отец. Мне не по душе идея раздеть этих девушек догола и бросить их обратно в реку. Совсем не по душе.

— Забудь сейчас о своих дочерях, Вилли. Держу пари, что только за одно это платье… — Гиб присвистнул. — Да это никакая и не девушка. Глянь сюда.

Стало тихо.

— Клянусь Христом, ты прав! Какого черта он делал в таком расфуфыренном виде?

Меня снова подняли.

— Кто знает? И кого это волнует? Но эта, спереди, точно девушка, это видно даже несмотря на остриженные волосы.

— Она такая маленькая.

— Не думай об этом, Вилли. Мертвым не нужна одежда, будь они девушками или парнями, молодыми или старыми. А платье — это всегда платье.

Я не умерла! Разве вы не видите? Я жива!

Движения позади меня продолжались.

— Ну что ты уставился, словно привидение увидел? — сказал более грубый голос.

Тело позади меня убрали. Теперь я знала, что это Кленси.

— Ты только глянь на его горло. От уха до уха. Словно широченная алая улыбка.

Раздался легкий всплеск, и тело Кленси выбросили из сундука.

— Вот. Вытряхни его хорошенько, а затем пойди к воде и смой кровь.

Меня схватили за руку, и две банки, которые, должно быть, запутались в складках платья, звякнули друг о друга.

— Чего ты там столбом стоишь, Вилли? Делай, что я сказал. Если у тебя кишка тонка, я сам обо всем позабочусь. Но тогда оба платья — мои.

Меня приподняли, но тотчас уронили.

— Она не такая, как этот парень, — сказал Гиб. — Не такая холодная. Вилли, я не уверен, что она мертвая!

Меня пнули сапогом в живот. От резкого движения я выдохнула, и изо рта полилась вонючая вода Мерси.

— Проклятье, она действительно жива! — воскликнул Гиб. — Но, судя по виду, долго не протянет. И платье ей больше не понадобится.

Он начал меня раздевать.

— Гиб, прекрати, — потребовал Вилли.

— Чего?

— Ты слышал, Гиб. Оставь ее в покое.

— О чем ты говоришь, Вилли?