Лиса в курятнике
Шрифт:
...огневик.
– На руках он Аглаюшку держал... мне ее отдал сразу. А сам... он сказал, что виноват... он признался... признался...
Зеркало поблекло, подернулось темным камнем, будто запираясь от людей с беспокойной их жизнью.
– А уж после... в том пожаре погибли все... все, кто при доме был, кроме Аглаи... а она... она только и могла сказать, что дядя пришел и забрал ее. Страшно ей было. И страх этот всю память вытеснил. Она... она до сих пор пытается вспомнить.
– Не выходит?
– Не выходит... огня вот боится... однажды руку обожгла, так припадок нервический случился. Три дня в постели провела. И после кошмары долгехонько
Княгиня стиснула кулачки, сухонькие, обманчиво маленькие.
– Он помог устроиться... он взялся вести дознание, потому что... такой пожар... только кости и уцелели... и я спрашивала его людей... его людей вдруг стало много. Откуда взялись? А он лишь отмахивался, мол, не важно. Меня в усадьбу свою препроводил с почетом... обустраиваться велел.
Судорожный вздох.
– Я сперва думала... нет, вру. Не думала. Сердце болело, да и Аглаюшке то и дело дурно становилось... она подле меня только и жила. А стоило отойти, как криком кричала, белела вся, а от чего - не говорила. И плакать не плакала. Я тоже. Может, когда б слезы пролили, оно бы и полегчало, но... не умею я.
Княгиня кулаки разжала, положила ладони на колени. Только пальцы ее слегка подрагивали.
– Не могу сказать, когда появилось это ощущение... и почему... верно, я слишком хорошо знала Дубыню, вот и... он говорил... рассказывал про мор, который вспыхнул вдруг в трех деревнях, прошелся косой, не оставив никого живого... не понимаю, почему Ясенька медлила...
Пальчик императрицы задумчиво скользил по друзам камней, которые вспыхивали и гасли. Искры уходили в зеркало. Жаль, что сил ее нынешних недостаточно, дабы заглянуть так далеко.
...вот прежде, в прошлой жизни ее, которая текла медленно и неторопливо рекою полноводной, она сотворила себе целую пещеру драгоценных зеркал. И показывали они вещи преудивительные...
– Главное, записки не уцелели... мор пошел Вяжским трактом, а уже когда добрался до Вышгорода, ослабел, каюсь, тамошние целители его остановили. Хотя все одно... я после беседовала с мальчиком... хороший, талантливый... в Вышгороде случайно оказался, родителей навещал.
Княгиня окончательно справилась с собой, голос ее сделался сух, безэмоционален, только яркие иглы горя в груди не погасли. Сидели кусочками острого гранита, раздирая слабое человеческое сердце. Но императрица прикрыла глаза: пусть ей дано видеть больше, нежели иным, к чему говорить об этом?
Людей смущать.
Люди как-то очень уж дурно переносят собственные слабости.
– То, что он описывал, мне не понравилось... болезнь проявлялась не сразу. Люди ходили, дышали, говорили... чувствовали лишь легкую слабость. А после вдруг вспыхивали жаром. Тело покрывалось темными язвами. Разум туманился. Одни впадали в безумие, другие становились яростны, не отдавали себе отчет... и главное, что спасти их было уже невозможно. Несколько часов и...
– княгиня провела пальчиком по щеке.
– Наступала смерть.
Императрица слушала.
Нет, змеевым детям случалось болеть. Бывало, истощались драгоценные жилы или, утрачивая связь с кровью полозовой, вдруг уходили в землю, а сама она словно глохла. И тогда гас свет в крови, а сама она густела, и тело медленно превращалось в камень, рождая искру новой жилы.
Однако люди... люди болели чаще.
Больше.
И причудливей. Их горячие тела на проверку
оказывались столь хрупки, что императрица прежде диву давалась, как народишко этот вообще сумел выжить.И не только выжить, но заселить все известные земли.
– Вышгороду повезло на этого мальчишку. Он сумел создать зелье, которое приостанавливало развитие болезни. И да, пусть работало оно лишь с теми, кого только-только коснулась зараза, но все же... выжила половина. Я своей волей выдала мальчику грамоту... и представила к титулу... подавала прошение.
Императрица рассеянно кивнула: прошения подавали каждый день.
И титулов просили.
Земель.
Денег.
Но от Одовецкой... надо будет сказать Лешеку, пусть проверит, было ли и куда подевалось.
– Я разберусь...
– Этот мальчик остался при мне... все ж не смог больше... семью свою он не спас, да и слишком много было иных, ушедших... он умненький, я его привезла...
– Хорошо.
– Мы... долго искали... не бывает такого, чтобы зараза взялась из ниоткуда... ничего нового не бывает... мы нашли... с этой болезнью люди сталкивались и прежде, правда, давно... уже не одну сотню лет никто не слышал о черном ветре... его боялись. О нем писали, как о гневе Божьем. Он вдруг вспыхивал то тут, то там, унося с собой сотни жизней. Он не щадил ни богатых, ни бедных, ни обычных людей, ни магов... он просто случался. И пугал настолько, что подозрения одного хватало, чтобы вершить суд... я нашла описания. Со страху люди жгли других людей. Запирали в домах, и убивали, полагая, что лишь пламя способно очистить. А другие люди запирали уже города и деревни. Жгли, травили... стреляли издали. Я не знаю, помогло ли это повальное истребление, но... болезнь ушла. С ними порой случается подобное.
Мор... императрица слышала уже про красный, который захаживал с юга, оседлавши горячие местные ветра. Этот искал жертв среди женщин, касаясь легонько кожи белой, обжигая и уродуя.
...про желтый, пришедший из страны, где люди желты, будто высечены из морского камня. Этот переборчивостью не отличался. Он умел скрываться, проникая в тела, сжигая печень, и лишь когда человек желтел, становилось ясно. И поздно.
...про зеленый, живший в воде, и изводивший людей безостановочной рвотой.
Много их было. Время от времени болезни вспыхивали то тут, то там, заставляя людей молиться и искать спасения. И приходилось поднимать войска.
Организовывать беженцев, не желавших жить в отселении.
...искать целителей.
...убеждать.
...грозиться.
Порой - казнить, но это редко. Болезни пугали людей, делая их на редкость послушными. А спасение - благо, целители человеческие дело свое знали изрядно - наполняли сердца подданных должным благоговением. Хватало его, конечно, ненадолго, но все же, все же...
– Болезни возвращаются порой, да... но не через столько лет... тогда же я задавала вопросы, а ответов не получала. Зато Дубыня настаивал, чтобы я вернулась ко двору. Мол, все равно нельзя усадьбу восстанавливать, мало ли какая зараза осталась в земле... и селиться рядом не стоит. Люди его разъезжали по окрестностям. И я, признаться, перестала чувствовать себя хозяйкой на землях своих. Крестьяне - люд темный, им сложно подчиняться женщине, особенно если вдруг появляется сильный мужчина. Они полагали меня старухой, жалели, но и только... а Дубыня... я затребовала отчеты, но вдруг оказалось, что они засекречены и ему нужно высочайшее дозволение. Мои же письма в столицу оставались без ответа...