Лиса в курятнике
Шрифт:
– И представляешь, он мне говорит, что у меня преочаровательнейшая улыбка, - нарочито громко произнесла светловолосая барышня в полосатом чайном платье.
– Ах...
– ее соседка взмахнула ручкой, за которой протянулась ниточка жемчужных бус. И коснулась губ.
– Это так... трепетильно!
Лизавета огляделась. Комната больше не казалась такой уж преогромной. И кажется, Лизавета даже поняла, где находится: в малой Янтарной гостиной. Ибо где еще возможно подобное великолепие? Стены, выложенные из кусочков янтаря, казались укрытыми теплым аксамитом. И если присмотреться...
Лизавета повернулась.
И
Вон та, устроившаяся у окна с книгою, которую она держала вверх ногами, тоже показалась забавною. В книгу смотрит, рученькою машет, а за перчаткою короткой, по моде, тянутся разноцветные ленты. Тоже по моде?
Если так...
К слову, о моде... большая часть собравшихся была в нарядах легких, что объяснимо - все ж лето на дворе - но каких-то... вычурных, что ли?
– Еще одна...
– донеслось сбоку.
– Что они все едут, едут... будто не понятно, что им тут не место, - произнесла девица в платье того свирепого розового оттенка, который редко кому идет. Отделанное блондом, платье подчеркивало модный ныне прямой силуэт, однако при том делало его чересчур... тяжелым?
Выражение лица девицы было мрачно.
И уловив Лизаветин взгляд, она криво усмехнулась и сказала:
– Тебе говорю... как тебя там?
– Лизавета.
Девица отмахнулась веером, мол, это на самом деле не имеет никакого значения.
– Шла бы ты отсюда... и меня с собой забрала.
– Куда?
– Лизавета хлопнула ресницами. Жизненный опыт подсказывал, что с особами скандальными спорить себе дороже.
– Откуда... отсюдова, - девица раздраженно хлопнула веером по ладони.
– Нечего тебе тут делать.
И повторила по слогам, громко:
– Не-че-го! Поняла?
– Нет, - честно ответила Лизавета.
– Глупая, что ль?
– уже много миролюбивей поинтересовалась девица.
– Бывает... у моего тятеньки тетка есть. А у нее - девка... ну тупая, страсть просто... ей человеческим языком говоришь, что дура ты, а она только кивает...
– Точно дура, - согласилась Лизавета, разглядывая новую знакомую уже с вполне профессиональным интересом. И та, польщенная вниманием, - а внимание она, судя по всему, любила - кивнула. И поинтересовалась даже:
– Ты откудова будешь?
– Оттудова, - Лизавета указала на двери, возле которых застыла неподвижная фигура младшего лакея.
– А ты? Как тебя зовут?
Девица молчала, продолжая разглядывать Лизавету. И выражение лица ее было каким-то... усталым, пожалуй.
– У тебя такое красивое платье... и камни... это ведь настоящие алмазы? Никогда таких не видела...
Она вздохнула.
– А то, - она коснулась броши-банта, украшенной дюжиной подвесок с крупными каменьями.
– Папенька подарил. На удачу, стало быть... так и сказал, езжай, дорогая моя Авдотьюшка...
Она даже носом хлюпнула и нос этот, не особо чинясь, перчаточкой вытерла.
– ...и отыщи себе жениха... в нашем захолустье женихов нормальных днем с огнем не сыщешь, - уже совсем освоившись, сказала Авдотья.
– Вот я и подумала, а и вправду, чем оно не шутит?
– Не знаю.
– Генерал!
– О!
– с должной толикой восхищения воскликнула Лизавета.
– А то... правда, заслали ажно на Пяльшь, а там скукотища редкостная... всего развлечений, что тетеревов пострелять. Или вот на татарву поохотиться... ты стрелять любишь?
– По тетеревам?
– уточнила Лизавета просто на всякий случай. А то, сказывали, на границах всякого рода развлечений хватала, о которых людям мирным знать не следовала.
– А хоть бы и по тетеревам... я туточки вторую неделю маюсь, совсем извелась... тетка, как узнала, сразу тятеньке письмецо отбила... вон моя сестрица двоюродная... я ж знаю, что не за меня тетушка беспокоилась, само собою... небось, свою Дешечку пристроить получше желает, только у них-то самих денег нетушки. А у тятеньки довольно... он для меня ничего не жалеет. Как узнал про конкурс этот, так сразу и велел собираться... портал купил.
Лизавета с уважением присвистнула, чем заработала одобрительный кивок Авдотьи.
– А то... я бы и поездом, успевала все одно... коня б не бросила... я своего Соколика еще жеребенком взяла, сама растила, сама поила... лучшего жеребца во всей Империи не сыскать. Так нет же, уперся... папенька в смысле... а с ним, как упрется, только маменька и могла сладить. Адъютанты не справляются... дал магику тысячу рублей, тот и рад стараться... а у тебя тятенька, стало быть, граф?
– Барон. Это бабкин титул, а родители...
– Лизавета почувствовала, как привычно заныло сердце.
– Нет их больше...
– Померли?
– Да.
– Давно?
– А какая разница?
– Действительно, - Авдотья следила за кузиной, девицей, следовало сказать премиленькой, того хрупкого образа, который многим мужчинам видится воплощением всех женских идеалов.
– Ишь ты... к Таровицкой прилипла... поверила, что та в императрицы выбьется...
– Таровицкая - это...
– Видишь? Вон там, у колонны... в таком синем платье...
Темно-синем, почти черном. Еще немного и платье показалось бы слишком уж темным, почти откровенно вдовьим, но удивительное дело, оно лишь подчеркивало воздушную хрупкую красоту девушки.
– Только и шепчутся, что, мол, весь конкурс и нужен, чтоб ее народу показать... для того и придумали, - Авдотья оперлась на подоконник, охнула, поправила платье, которое задралось с одной стороны, и махнула рукой.
– Думаешь?
– Мой батюшка говорит, что сперва уж диспозицию изучить надо толком, а после теории с планами строить.
Таровицкая, окруженная свитой из двух дюжин красавиц, выглядела истинным совершенством. А так не бывает. То есть, в сказках возможно, но...
– Она со всеми приветлива, никому худого слова не скажет, только и приблизить никого не приближает... все наособицу, наособицу... служанок и тех привезла. Мне вот не разрешили Малашку оставить, но я ж не княжна... не знаю... может, оно и вправду... пожелай Лешек ее взять, так ведь мигом старые поднимутся, припомнят и происхождение простое, и мамку подлого сословия... и еще чего... народишко взбаламутят. А вот коль народишко этот сперва к царской невесте расположением проникнется...