Лиса в курятнике
Шрифт:
– И она ушла, - императрице случалось видеть свяжьих дев.
Лебединое перелетное племя.
Это люди про них придумали, будто вернее птицы нет. Лебеди... лебеди - это лебеди, а вот свяги живут от снега до снега. И стоит осени одеться первой белой шубой, как встают они на крыло, уходят к морю-матери, чтобы разбиться о скалы, стать пеной морскою, а из нее по весне родиться в новом теле.
И с новой памятью.
...на то у них свои причины имеются, но князя стало жаль.
– Ушла... Снежка вот осталась... только... боюсь я, как бы не позвали ее...
– Не позовут, -
– Верней, не услышит. Кровь горячее зимней воды, а потому она куда больше человек, чем...
– Царевич?
– Да, - она склонила голову набок.
– Зачем же ты пришел, княже?
– Просить, - он усмехнулся и, сползши со стула, тяжко опустился на колено.
– Время мое выходит, а она... она такая... неприспособленная... я ее пытался учить, только... и сестрица моя не лучше... она мужа любит, а потому не видит, до чего он слабый. Не сумеет земли мои удержать.
– Не рано ли ты...
– Не рано, - перебил Вышнята, положив руки на живот.
– Тут она сидит, зараза... грызет нутро... пью зелья, только с них мало толку... у Гориславы сынок толковый, нашей крови, но ему всего пятнадцать годочков, и против батькиного слова не пойдет. А тому... у меня веры нет. Возьмешь ли ты моих под свое крыло?
– Крыльев у меня нет, - императрица поднялась и сняла со столика шкатулку, раскрыла.
– А вот коль объятья змеиные...
– Знаешь, я успел одно понять... вы, нелюди, иные... не хуже, не лучше, просто иные... и порой обыкновенному человеку вас тяжко понять, только... вы не лжете. Почему?
– Не умеем... не умела. С вами вот научилась, да и то...
Лукавство и ложь - разные вещи, это императрица поняла, а ответить, что там, в полозовом царстве, все и вправду иначе? Что земля не умеет лгать, а камню обман и вовсе без надобности, что рожденные силой этой сами похожи на землю и камень, что...
– Возьми, - она протянула гребень.
– Я не оставлю твоих родных, но и ты не спеши уходить... сослужи службу.
– Какую?
– Расчеши мне волосы... видишь, запутались.
Глава 12
Глава 12
Димитрий шел, держась стеночки, стараясь вовсе с нею сродниться. Время от времени он останавливался, напряженно вслушиваясь в происходящее вокруг. И вид у него тогда делался совершенно несчастным. Длинный нос дергался, рот кривился, и создавалось впечатление, что ничтожный этот человечишко того и гляди расплачется.
Впрочем, впечатление было обманчивым. Плакать Димитрий разучился давно, да и ныне поводов не было. Напротив, игра неожиданно увлекла.
Легкий полог, рассеивающий внимание, и человечек почти исчезает.
А что еще надобно?
– Ах, папенька, это все так... унизительно, - княжна Таровицкая шла неспешным шагом, опираясь на руку папеньки.
– Не понимаю, почему я должна здесь быть?
– Мы это уже обсуждали.
– И все равно твой план выглядит... глупостью неимоверной. Одовецкие нас ненавидят...
– она задержалась у зеркала, поправляя и без того идеальную прическу.
– Она мне
– И это следует изменить.
– Зачем?!
Действительно, Димитрий мысленно присоединился к вопросу. Подмывало подойти ближе, но... полог пологом, а чутье у Дубыни Таровицкого преотменнейшее, даром, что боевой маг и охотник великолепнейший. Нет, если заподозрит, что подслушивают...
Он же вздохнул, развернул дочь к себе и тихо произнес:
– Нам давно следовало бы помириться... когда-то я повел себя неправильно, и мне старая княгиня точно не поверит, как и твоему деду... а вот ты... ты - дело другое.
Княжна наморщила носик.
– Мы соседи. И от этого деваться некуда...
– И поэтому ты по-соседски прибрал ее земли к рукам?
– Лика!
– А разве не так? Папенька, я тебя люблю... и деда уважаю, но вы хотите невозможного! Я могу улыбаться, могу играть в прелестницу... могу... не знаю, хоть на голову встать, но это ничего не изменит! Насколько я успела понять, княгиня настроена весьма решительно... и меня это пугает.
Произнесено сие было тихо, но Димитрий все же решился сплести махонькое заклятьице. Будучи слабым, неприметным, оно не должно было потревожить Таровицких, а вот беседа эта оказалась преувлекательнейшей.
– Она целительница.
– И что? Нет, я не думаю, что она решится на убийство... во всяком случае, если правду говорят, и княгиня справедлива, то ко мне у нее претензий не будет. А вот тебе и деду стоит быть осторожней... и вообще, не понимаю!
– Чего?
– Ничего. Что тогда произошло? Не отворачивайся, я слышала, как ты с маменькой разговаривал...
– Что слышала?
– Дубыня напрягся.
– Не все. К сожалению, - княжна Таровицкая сбросила маску прелестной девицы, голова которой забита исключительно шелками, кружевами и перламутровыми пуговичками, - но достаточно, чтобы понять. Ты сжег то поместье...
– Молчи.
А вот это уже на признание тянет, правда, слабоватое. Одного свидетельства Димитрия будет недостаточно, княжна перед судом от слов своих отречется, сыграет капризную девицу, которая сплетни папеньке пересказывала. Дубыня же...
– Папа... это такая тайна, которая и не тайна совсем... думаешь, дома об этом не шептались? Или вот здесь... да тут, почитай, все уверены, что ты или отправил Одовецких в царство Божие, или просто ситуацией воспользоваться сумел...
Дубыня наливался краской.
Губы побелели. Черты лица заострились.
– Успокойся, - Солнцелика погладила отца по плечу.
– Я... не то, чтобы не верю, что ты не мог этого сделать. Просто... мне хотелось бы знать, почему? И не только мне... объяснись с княгиней. Может, она поймет...
– Не поверит, - Дубыня дернул рубашку, и махонькие пуговицы поскакали по полу.
– Если б все так просто было...
– Тогда земли верни.
– И что она с ними делать станет? Одовецкая целительница, каких свет не видывал, - он потер грудь и тяжко прислонился к стене.
– Но хозяйка из нее преотвратнейшая... ты бы видела, что там творилось... я просто порядок... навел... и деньги... я ж ни грошика... себе...