Лиса в курятнике
Шрифт:
– Посмотрит, - пообещал Димитрий.
– Может, целителя кликнуть...
– Не поможет... жаба у меня... грудная... а она этого Микитку... в церкви встретила... он издали глядел... выглядел, сволочуга.
– Кто таков?
– Микитка Шелуднев... Шелудень... писарчуков сынок... не думайте, будь он человеком годным, я бы не поглядел, я ж понимаю, что с нелюбым жить - мучиться только. Потому и не искал Аленке никого, думал, поедем ко двору, там уж оглядится, выберет по вкусу... а кто ж знал, что этот поганец... сгинул, мне доложили, сразу за Аленкиным отъездом...
Он тяжко поднялся, потер грудь, саднящее сердце.
– Что мне моя Любушка скажет? Не уберег... и виноват,
– он покачал тяжелой седою головой.
– Микитка... мне когда доложили, что подле нашего сада он околачивается, я и велел своим людишкам разведать, что за человек. Даже обрадовался сперва. Думал, если порядочный, то и плевать, какое у него там звание... присмотрит за Аленкою... а остальному... денег у нас хватит и детям, и внукам, и правнукам... благо, деготь еще нужен, да и рухлядью торгуем с прибытком немалым... у меня лучшие говоруны на всем Севере... лис привадили... норок... песцов вот привезли, малое поголовье пока, но лет через десять...
Вздохнул.
Пожаловался:
– И кому теперь? Родственничков тьма... моих... только и ждут, когда... а Микитка этот - дрянь человечишко... письма он писал... ласковые... сам прослезился, читаючи, чего уж про Аленку говорить? Ее светом поманили, и полетела, глупенькая моя... умел бы, объяснил, только... аккурат в тот вечер, когда мне про Микитку этого доложились, она и сунулась со своей любовью. А я не сдержался... у меня норов вовсе дурноват изрядно, а тут уже...
– он махнул рукой.
– Показать бы ей... он про любовь писал, а сам с бабой одной сожительствовал. И главное, не то, что детишек ей сделал троих, да без браку, то на его совести всецело... колотил он ее, пару раз, сказывали, едва до смерти не забил. И не только ее... детишек тоже не щадил... вот...
Он вновь потер грудь.
– А черного кобеля добела не отмоешь. Где одна, там и другая... может, пока я живой, еще и поостережется, а мне уж недолго. И останется Аленка с этой вот нелюдью. Как скоро он ее в могилу сведет...
– Почему не объяснили?
– Так... не умею я... с бабами говорить... тогда наорал, а другим разом... девка ж она неразумная... любила его, подонка этакого, сумела бы оправдать. Небось, людишки мои, когда с той его сожительницей беседу вели, тоже спрашивали, отчего терпит... из любви... тьфу на такую от любовь.
Он плюнул смачно на узорчатый паркет и сапогом растер.
– Я-то сперва подумывал нанять кого, чтоб объяснили Микитке этому, куда лезть не надобно, только... поймите, я порядочный человек, смертоубийство - грех... намяли б ему бока раз, другой... помогло бы, я эту породу знаю, трусоватые... но когда б меня не стало, появился бы вновь. И тогда что? Нет... надо было Аленку пристроить, чтоб в руки надежные. А тут конкурса эта. Чем не повод? Я и подумал, отправлю, пущай оглядится. Что она видала, кроме нашенской глухомани? Глядишь, понравился бы кто... мы люди небедные, я б за Аленкою приданое положил... а этот шельмец, верно, почуял, что уходит... следом... и убил... убил...
Тарушкевич покачивался, повторяя это слово на разные лады, не способный поверить, что и вправду нет больше его Аленки.
– Найдите...
– он замер и вновь грудь потер, пожаловался, - ноет, проклятущее... найдите и веревку... на площади, чтоб неповадно было...
– Найдем, - пообещал Димитрий, хотя и сомневался, что этот самый Микитка, шельмец и охотник до легких денег, и вправду столь уж виновен.
Как он добрался до дворца?
Каким образом проник?
И главное, зачем убил Алену? Она-то к его планам отношения не имела,
да и сама Алена ценна была живой. И как показывала память, первой своей любви она не изменила, готова была к побегу. но Микитку определенно найдут.Для порядку.
...с Кульжицким вышло иначе.
Отец покойной держался подчеркнуто вежливо, да и убитым горем вовсе не выглядел, скорее уж во взгляде его виделось некоторое недовольство. То ли тем, что умерла дочь до крайности не вовремя, то ли тем, что разговорами своими привлекла к роду ненужное внимание.
– Сочувствую вам, - Димитрий указал на кресло.
– И понимаете, почему мы не хотим предавать историю огласке...
– Потому что слухи пойдут не на пользу короне.
Бартольд Кульжицкий при дворе жил давно, полагая себя, если не опытным интриганом - как раз-то интриг Кульжицкие чурались, - то всяко человеком сведущим, тонко чувствующим происходящее.
– Именно, - не стал отрицать Димитрий.
– Понимаю. Положение и без того нестабильно. Его императорское Величество нездоровы, а императрица, говоря начистоту, не имеет должной поддержки.
Надо же, какая откровенность.
– Наследник, - Бартольд поморщился, - успел проявить себя... весьма определенным образом. И опровергнуть эти слухи будет весьма затруднительно. Я понимаю желание короны реабилитироваться в глазах подданных и подыскать Алексию подходящую невесту. Брак, несомненно, укрепил бы его позиции... это мудро, да...
Он щелкнул пальцами, вызывая махонький огонек.
– Мне лишь не понятно, кому в этом благом деле помешала моя несчастная дочь.
– Мне тоже, - Димитрий откинулся, разглядывая собеседника. До того он с Кульжицким дела не имел. Нет, с Бартольдом и сыновьями его случалось сталкиваться, все ж людей во дворце было не так уж и много. Но одно дело раскланяться на званом вечере и другое по делу беседовать.
– То есть, вы понятия не имеете, кто ее убил?
– Увы.
– И надеетесь, что я вам помогу?
– Хотелось бы... видите ли... ваша дочь имела неосторожность вести разговоры весьма определенного толка...
– Дура, - прервал Бартольд и поморщился.
– Не подумайте, что я ее не любил. Любил. Однако это не мешало мне здраво оценивать ситуацию.
Черный строгий сюртук.
Белоснежная рубашка. И единственным украшением - серебряные запонки с жемчугом.
– Это все матушка моя...
– он поскреб розовым ноготком подлокотник кресла.
– Понимаете... она происходила из рода древнего, но, как бы это выразиться, несколько поиздержавшегося, а потому и в принципе стал возможен брак между нашими родителями. Однако матушка, сколько себя помню, никогда не забывала о происхождении. Более того, всячески подчеркивала, что вынуждена была согласиться на подобный мезальянс, чтобы спасти семью.
Димитрий попытался вспомнить. Он, конечно, проглядывал дело, но так глубоко не копал. Старшая Кульжицкая происходила, кажется, из Бужевых... и вправду род древний, не единожды роднившийся с царским, правда, верно сказано, что поиздержавшийся. Во время смуты Бужевы сперва держались в стороне, когда же император отрекся, споро перешли на сторону бунтовщиков, отказавшись и от рода, и от имени... за что и поплатились.
Нет, их не казнили.
Старый Бужев, кажется, помер от туберкулеза в осажденном Арсиноре. Старший сын его был ранен и от раны не оправился. Что поделать, если большая часть целителей происходила из родов аристократических, вот их и постреляли, не подумав, что самим пригодятся. Положа руку на сердце, смуту подавили не только и не столько войска, сколько голод и вспышки заразы, остановить которую оказалось некому.