Лиса в курятнике

– Стоят ли они твоей жалости?

– Не знаю... просто... этот конкурс... он кажется мне не совсем честным.

– И тебя это мучает?

Аннушка склонила голову.

– Возможно, и так... но... посмотри, никто не заставлял их. Они пришли сюда, желая... чего? Славы? Богатства? Выгоды?

– Так, но...

– Но ничего не бывает даром, - камень в руке императрицы потемнел, съежился, становясь размером с крупную каплю воды, правда, угольно-черную. Стало быть, прибудет и редких черных алмазов. Впрочем, сколь императрица помнила, в сокровищнице уже имелась дюжина.

Хватит, чтобы заказать пару браслетов.

Лешеку пригодятся.

– Чем они готовы были платить?

– Когда ты так спрашиваешь... я теряюсь.

– Не стоит, - императрица погладила подругу по щеке. Всем Аннушка была хороша. Умна. Тактична. Неболтлива. Вот только в честности своей порой слепа. И наверное, это свойство всех хороших людей: полагают они, будто бы и прочие, даже прогнившие душой, тоже хороши, просто изменились в силу обстоятельств. И если обстоятельства эти вновь переменить, то и люди исправятся.
– Просто поверь, они знали, что будут проигравшие, но не предполагали, что это будут они. Давай по очереди. Кто первая?

– Стражевская Ксения. По силе - огневичка, однако воспитание получила домашнее и ее явно баловали. Совершенно не способна управиться с собой. Контроль отсутствует... и такта никакого. Вчера отхлестала по щекам горничную, а старушке отказала в словах совершенно непотребных, - Аннушка вздохнула.
– Ее бы в пансионат отправить хороший... огонь без контроля опасен.

– Вот и отправь. К Игерьиной, допустим... справится?

– Полагаю...

– Напиши письмо. И родителям этой красавицы тоже... от моего имени.

Возражать Аннушка не стала, в силу особенностей характера своего она, конечно, девушке сочувствовала, ибо видела в нынешнем ее поведении исключительно родительское упущение. Была ли права? Как знать...

– ...Конюхова... очень груба, заносчива. Грозилась, став императрицей, отправить двоих девушек на конюшни, а всем низкорожденным вовсе запретить жить в столице...

– Надо же...

– Ее родители погибли после смуты. Вальяжский голодный бунт. Растил дед, а у него... специфические взгляды.

– И ее в пансионат отправь. Хотя нет... кто она по профилю?

– Целитель.

– Тогда в городскую лечебницу... для бедных. Пусть поработает, скажем, год...

– А повод?

– Повод?
– императрица задумалась. Как все-таки сложно с людьми. Повод...
– Скажем... я желаю, чтобы отныне все барышни благородного сословия примером своим показывали людям простым, что есть милосердие и сострадание... и организую особый отряд...

– Отряд?

– Не придирайся, как назовешь, так и будет... так вот, начнем со столицы, а там... а то, право слово, целителей не хватает, что воздуха, а эти выучатся и по домам сидят. Расточительно оно как-то... эта красавица как, дело знает?

– Одовецкая о ней неплохо отзывалась.

– Значит, знает... вот пусть подберет себе дюжину товарок... и представь это наградой. Точно, - императрица взяла другой камень, с сожалением прикинув, что и его в черный алмаз переменить не выйдет, силы иссякли, - особая служба при Ее императорском Величестве... в память родительских заслуг и все такое... грамотку покрасивше найди.

Аннушка фыркнула и назвала следующее имя.

Ах, все же утомительная эта работа, находить дело бесполезным людям. Впрочем, спустя час императрица была уже не столь уверена в бесполезности их. Если по-хорошему разобраться, то сколько ресурсов пропадает...

Димитрий разглядывал покойниц, пытаясь найти меж ними общее. Девицы лежали в холодной, на двух столах, обе укрытые простынями до самых подбородков, будто и после смерти пытались сохранить свое достоинство.

Вскрытие провели.

И результаты его были однозначны: смерть наступила в результате асфиксии, причем если в первый раз душили ремнем, то во второй явно использовали ленту, причем именно ту, которую нашли при девушке. И о чем это говорило? О том ли, что ее выбрали заранее?

Но почему?

Они не похожи.

Димитрию попадались дела о безумцах, одержимых жаждой убийства, но... не похоже... одна высокая, другая напротив, миниатюрна. Цвет волос разнится. Черты лица... тогда почему выбрали ее?

Не потому ли, что была влюблена, растеряна и являлась легкой добычей?

Такую просто убедить... в чем? Да в чем угодно. Она так ждала письма от своего сердечного дружка, что с готовностью поверила в эту записку.

В побег.

Он вздохнул. Девушек было жаль. И себя тоже...

...а Бужевых надобно проверить. Если кто и выжил, то и отрешенный от титулов, лишенный былой власти вряд ли он смирился с этакой потерей. Вернуть все? Не в этом случае... да, государь простил многих, без этого никак, но не Бужевых.

Они возглавили хлебные рейды, опустошая деревни.

Они руководили уничтожением Шебейского храма. И обороной Кардаша. И руководили, что говорить, довольно грамотно. На той высотке много крови пролилось. Нет, их не простили бы... попадись он, что бы ждало?

Суд?

Всенепременно. А там... может, ссылка, может, каторга. А может, найдись кто, способный в лицо высказать обвинения, то и веревка. Нет, рисковать не стали бы. Тогда что? Уйти за границу, как некоторые? А что им за этой границей делать?

Остаться?

Кем?

Судя по рассказу Кульжицкого, они и при титулах не больно-то с жизнью управлялись... друзья? Отрекутся, а то и первыми сдадут властям. Родственники? Единственной осталась сестра родная. А вот она... она смогла бы принять блудного брата?

Пригреть его?

Спрятать?

Пожалуй что да... а больше если? На первое время, допустим, действительно хватило бы малости. Вряд ли бы Бужев вышел из боя вовсе без потерь. Добавить опять же опасения, что и сестра предаст... тут и суды, и казни, пожалуй, усмирившие страну куда быстрее, нежели войска...

Да, он бы затаился.

Постарался бы скрыться и не факт, что рискнул бы появиться пред сестрицей, которая ко всему не сразу из-за границы вернулась... а уже потом, когда все подуспокоилось...