Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Лиса в курятнике
Шрифт:

Лизавета... не знала. Она упустила это, как и мелодию мира, которая ныне звучала почти ровно, почти правильно. И Лизавета чувствовала: отныне это место справится само.

Корни молодой травы вытянут из земли отраву, и трава погибнет, но вместо нее вырастет новая, и люди не заметят перемен. Разве что вода родниковая покажется им куда как сладкою...

...духи окружали Лизавету.

Они касались ее призрачными ледяными крыльями, и она щедро платила тем, чем могла - силой своей. Жизнью... и еще болью. Заберите. Унесите.

Избавьте.

Духи

обещали покой, но Едэйне Заячья лапа говорила, что верить им нельзя. Там, за краем мира, все иначе. Там небо низко, а земля высоко, и черное солнце катается на острых иглах.

Лизавета моргнула.

И разжав руку выпустила бубен. А после силой своей, остатками ее, разорвала нить между мирами: не след тянуть в явь холод мертвый. Этак все исправленное испортить недолго.

И миры разошлись.

Расступились, выпуская Лизавету, оставив ее наедине с человеком, который пристально внимательно вглядывался в ее лицо. Собственное же его текло и менялось, что вода в реке.

И было ложью.

Теперь, соприкоснувшаяся с миром иным, Лизавета могла видеть ложь. И та ее удивляла. А еще обижала, о чем и сказала она. Человек же прижал палец к губам и произнес:

– Никому не говори...

Она кивнула и...

...Лизавета очнулась уже в коляске.

В чужой коляске.

Этот экипаж был напрочь лишен изящества, зато пахло в нем кожей и табаком, а еще молоком и медом.

– Пейте же, - велели ей, поднеся флягу к губам.
– Не капризничайте, а то выгоню...

И Лизавета послушно сделала глоток. Питье было сладким... а Едэйне после камлания оленью кровь пила, но если Лизавета сейчас крови попросит, ее неправильно поймут.

– Вам не говорили, что баловаться непонятной магией опасно для здоровья?

– Она понятная, - возразила Лизавета.

И голос был неприятно сипл.

– А вы... вы... притворяетесь!
– она прекрасно помнила, кого увидела под невзрачною маской мелкого чиновника.
– И вам не стыдно?

– Ничуть.

Он поддержал флягу.

– Надеюсь только вы не станете распространяться?
– причем произнесено это было таким тоном, что Лизавета явственно осознала: распространяться об увиденном действительно не стоит.

– Вот и умница, - сказал Димитрий, князь Навойский и второе после наследника лицо в Империи.
– А сейчас вы отправитесь отдыхать...

– Но...

– Там и без вас справятся, тем более что вы и без того помогли... где, к слову, научились?

– На Севере, - Лизавета допила молоко.

Холодно.

Божечки, как же холодно... будто она принесла холод с собой, и... ее, кажется, знобило, а еще выглядела она преотвратительнейшим образом. Грязное платье, мокрые чулки... ботинки... где ее...

– Погодите, - на плечи лег мятый пиджачишко, - сейчас полегчает...

А голову сдавили теплые руки.

– Закройте глаза и расслабьтесь...

Его сила была хмельной, что молоко с медом...

то самое теплое молоко с медом, вкус которого ощущался на языке. Его сила была теплой.

Ласковой.

Она щекотала Лизавету и...

...и шептала, что стоит расслабиться, закрыть глаза, отдохнуть... и кажется, Лизавета поддалась, потому как второй раз она очнулась уже у дворца.

И стыдно стало.

Она не просто спала. Она забралась на бархатное сиденье с ногами, изрядно оное сиденье испачкавши, а Димитрий укрыл ее пиджаком. И голову на коленях своих пристроил, что было совсем уж неприлично. Только почему-то Лизавету эта неприличность совсем не смутила.

– Как вы себя чувствуете?
– поинтересовался князь, убирая руку за спину. И почудилось в движении его нечто по-мальчишески хулиганское.

– Нормально. Кажется. Я... простите... я уснула...

– Целителю мы вас все одно покажем.

Она попыталась было сесть, но голова закружилась... а ведь Едэйне после камлания уходила в свой шатер, и три дня никто не смел приближаться к нему, кроме девочек, избранных ею в ученицы.

Теперь понятно.

Слабость была... оглушающей.

То есть, Лизавета прекрасно ощущала собственное тело, но вот управиться с ним... ничего не болит, а рука будто свинцовая, и каждый палец к земле тянет.

– Покажите, - согласилась она.

И глаза закрыла.

А что, если она так и останется, не парализованной, но слишком слабой, чтобы хотя бы на ноги встать? Экипаж стоит. Давно стоит?

– Два часа, - подсказал Димитрий.

– И вы...

– Не бросать же вас в одиночестве...

– Не бросать, - согласилась Лизавета. Мысль об одиночестве казалась тошнотворной. А еще хотелось сладкого или вообще чего-нибудь. В животе неприлично заурчало, а Димитрий вдруг подхватил ее, усадил.

– Дойти вы не дойдете... в таком случае, держитесь.

Он выбрался из экипажа, а после с легкостью подхватил Лизавету на руки.

– В следующий раз, когда вздумается... заняться чем-то подобным...
– а его неправильное лицо вновь почти соскользнуло с настоящего.
– Озаботьтесь сопровождением...

– Обязательно.

– Вы рисковали!

Он шел и ворчал, но как-то не зло... и Лизавета объяснила бы... про Север, где свои порядки и девочек, конечно, не учат писать, хотя приходской священник разъезжает по стойбищам, уговаривая... но зачем девочкам и грамота?

Их учат песням.

Сказкам.

И именам предков, вереницы которых прочно удерживают землю привязанной к небу. А еще - правильным словам. Ведь земля слышит, а значит, не только земля...

...тот, у кого есть сила, на многое способен.

Он приведет рыбу к холодным берегам.

И обережет оленьи стада от волков. Он скажет небу проложить пути для птиц, и призовет первый снег, на котором зайцы проложат свои пути.

– Надо же...
– князь Навойский остановился.
– Интересно...

Поделиться с друзьями: