Лиса в курятнике
Шрифт:
Лизавета... не знала. Она упустила это, как и мелодию мира, которая ныне звучала почти ровно, почти правильно. И Лизавета чувствовала: отныне это место справится само.
Корни молодой травы вытянут из земли отраву, и трава погибнет, но вместо нее вырастет новая, и люди не заметят перемен. Разве что вода родниковая покажется им куда как сладкою...
...духи окружали Лизавету.
Они касались ее призрачными ледяными крыльями, и она щедро платила тем, чем могла - силой своей. Жизнью... и еще болью. Заберите. Унесите.
Избавьте.
Духи
Лизавета моргнула.
И разжав руку выпустила бубен. А после силой своей, остатками ее, разорвала нить между мирами: не след тянуть в явь холод мертвый. Этак все исправленное испортить недолго.
И миры разошлись.
Расступились, выпуская Лизавету, оставив ее наедине с человеком, который пристально внимательно вглядывался в ее лицо. Собственное же его текло и менялось, что вода в реке.
И было ложью.
Теперь, соприкоснувшаяся с миром иным, Лизавета могла видеть ложь. И та ее удивляла. А еще обижала, о чем и сказала она. Человек же прижал палец к губам и произнес:
– Никому не говори...
Она кивнула и...
...Лизавета очнулась уже в коляске.
В чужой коляске.
Этот экипаж был напрочь лишен изящества, зато пахло в нем кожей и табаком, а еще молоком и медом.
– Пейте же, - велели ей, поднеся флягу к губам.
– Не капризничайте, а то выгоню...
И Лизавета послушно сделала глоток. Питье было сладким... а Едэйне после камлания оленью кровь пила, но если Лизавета сейчас крови попросит, ее неправильно поймут.
– Вам не говорили, что баловаться непонятной магией опасно для здоровья?
– Она понятная, - возразила Лизавета.
И голос был неприятно сипл.
– А вы... вы... притворяетесь!
– она прекрасно помнила, кого увидела под невзрачною маской мелкого чиновника.
– И вам не стыдно?
– Ничуть.
Он поддержал флягу.
– Надеюсь только вы не станете распространяться?
– причем произнесено это было таким тоном, что Лизавета явственно осознала: распространяться об увиденном действительно не стоит.
– Вот и умница, - сказал Димитрий, князь Навойский и второе после наследника лицо в Империи.
– А сейчас вы отправитесь отдыхать...
– Но...
– Там и без вас справятся, тем более что вы и без того помогли... где, к слову, научились?
– На Севере, - Лизавета допила молоко.
Холодно.
Божечки, как же холодно... будто она принесла холод с собой, и... ее, кажется, знобило, а еще выглядела она преотвратительнейшим образом. Грязное платье, мокрые чулки... ботинки... где ее...
– Погодите, - на плечи лег мятый пиджачишко, - сейчас полегчает...
А голову сдавили теплые руки.
– Закройте глаза и расслабьтесь...
Его сила была хмельной, что молоко с медом...
то самое теплое молоко с медом, вкус которого ощущался на языке. Его сила была теплой.Ласковой.
Она щекотала Лизавету и...
...и шептала, что стоит расслабиться, закрыть глаза, отдохнуть... и кажется, Лизавета поддалась, потому как второй раз она очнулась уже у дворца.
И стыдно стало.
Она не просто спала. Она забралась на бархатное сиденье с ногами, изрядно оное сиденье испачкавши, а Димитрий укрыл ее пиджаком. И голову на коленях своих пристроил, что было совсем уж неприлично. Только почему-то Лизавету эта неприличность совсем не смутила.
– Как вы себя чувствуете?
– поинтересовался князь, убирая руку за спину. И почудилось в движении его нечто по-мальчишески хулиганское.
– Нормально. Кажется. Я... простите... я уснула...
– Целителю мы вас все одно покажем.
Она попыталась было сесть, но голова закружилась... а ведь Едэйне после камлания уходила в свой шатер, и три дня никто не смел приближаться к нему, кроме девочек, избранных ею в ученицы.
Теперь понятно.
Слабость была... оглушающей.
То есть, Лизавета прекрасно ощущала собственное тело, но вот управиться с ним... ничего не болит, а рука будто свинцовая, и каждый палец к земле тянет.
– Покажите, - согласилась она.
И глаза закрыла.
А что, если она так и останется, не парализованной, но слишком слабой, чтобы хотя бы на ноги встать? Экипаж стоит. Давно стоит?
– Два часа, - подсказал Димитрий.
– И вы...
– Не бросать же вас в одиночестве...
– Не бросать, - согласилась Лизавета. Мысль об одиночестве казалась тошнотворной. А еще хотелось сладкого или вообще чего-нибудь. В животе неприлично заурчало, а Димитрий вдруг подхватил ее, усадил.
– Дойти вы не дойдете... в таком случае, держитесь.
Он выбрался из экипажа, а после с легкостью подхватил Лизавету на руки.
– В следующий раз, когда вздумается... заняться чем-то подобным...
– а его неправильное лицо вновь почти соскользнуло с настоящего.
– Озаботьтесь сопровождением...
– Обязательно.
– Вы рисковали!
Он шел и ворчал, но как-то не зло... и Лизавета объяснила бы... про Север, где свои порядки и девочек, конечно, не учат писать, хотя приходской священник разъезжает по стойбищам, уговаривая... но зачем девочкам и грамота?
Их учат песням.
Сказкам.
И именам предков, вереницы которых прочно удерживают землю привязанной к небу. А еще - правильным словам. Ведь земля слышит, а значит, не только земля...
...тот, у кого есть сила, на многое способен.
Он приведет рыбу к холодным берегам.
И обережет оленьи стада от волков. Он скажет небу проложить пути для птиц, и призовет первый снег, на котором зайцы проложат свои пути.
– Надо же...
– князь Навойский остановился.
– Интересно...