Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

И наитие говорило за меня: «Кругом творится неладное, но за этим понятием скрывается вовсе не то, что ты можешь увидеть собственными глазами».

О, вот впереди показался купол Эллинга, огромный даже по местным меркам, он занимал добрую часть горизонта. Подсвечиваемый снизу сотнями прожекторов, он казался отсюда нелепой древней царской короной, зачем-то напяленной на макушку нашего мира. Мне нужно именно туда. Как Действительный Пилот, я был должен время от времени лично инспектировать работу спецов из Инженерной Службы, закупоренных в своих коконах систем жизнеобеспечения на глубине доброй сотни ярдов под землей.

Я заметным для себя волевым усилием отогнал подступающее раздражение. Да, инспекция — занятие невероятно интеллектуальное,

но что поделать, нужно — значит нужно. Лететь было ещё час с чем-то, так что я вернулся к созерцанию живого моря огней, постепенно разгоравшегося в толще уже почти погружённого во тьму леса конструкций. Жизнь… что ею считать, а что — нет? Долгое время я был продуктом своей цивилизации, искренне впечатляясь от всего техногенного, и человеческим гением почитал лишь научный, не сомневаясь в том, что он — превыше всего остального. Можно меня понять, ведь с таким подходцем к жизни несложно и самому угодить в список «венцов творения». И всё равно снова всё сводится к природе. «Царь природы»… Есть в этом странном в своей архаичности обороте речи что-то такое, что указывает на несостоятельность даже попытки воплощения в жизнь всех этих построений…

Как ни крути, все мы — лишь «дети природы», её творение, не факт что самое гениальное. Удивительно, но именно здесь, посредине между мёртвым безжизненным небом южного полушария и истерзанной землёй Промзоны, мне начинали являться мысли о величии мироздания. Мне самому было непонятно их происхождение. Ну, пусть действительно — свободное время в течение полёта, не слишком нагруженный проблемами мозг, вынужденное отсутствие тренировок… всё это позволяет максимально полно погрузиться в собственные мысли. Проклятие, я не понимал самого простого — настоящего источника этих мыслей. Что мне до природы, которую я, собственно, видеть не видел, ибо видеть не мог.

Наш мир не был планетой, приспособленной к лесным пикникам и походам в горы. Более того, целевая направленность деятельности всех институтов нашего общества, как я для себя неожиданно установил, находилась в вопиющем расхождении с подобными вещами. Наши холмы, садики, парки, да кое-где сохранившийся полуодомашненный жиденький лес — вот предел любого поползновения по части любви к природе, дикая же, она была представлена исключительно в виде зоопарков, организованных ещё на заре Освоения. То есть, конечно, кроме наших холмов и Промзоны существовали ещё и обширные территории за пределами Белых Стен, это были земли, которые по каким-то причинам так и не заинтересовали Квартирьеров периода Освоения.

Там доподлинно не было полезных ископаемых, нам там было «не интересно», как это формулировалось в памятной «Первой Книжке». Да… интересно нам было лишь в космосе… А что же там было, если всего этого не было? Ходили слухи о жутких тварях и смертельных болезнях. Говорили о тысячах жизней, отданных человечеством в уплату за освоение первых крохотных клочков суши. Сколько себя помню, я не мог без дрожи всматриваться в мелькающие под брюхом аэрона кроны огромных деревьев, и старался набрать побольше высоты, заметив там, внизу малейшее движение.

Чем больше я размышлял, тем больше видел во всём этом рефлексии и меньше — возможности возразить самому себе, привести хоть какие-то доводы вразрез. Это мне не нравилось. В тот день мои руки так резко рванули ни в чем не повинный летательный аппарат к земле, что приборная панель побагровела, и электроника пискнула что-то жалостное. Заходя в шлюз чуть ли не впритык к стойкам, я снова вынужден был приводить мозги в порядок. Да что такое, стоит расслабиться, как мысли, треклятые, во все стороны расползаются! Помню, пошёл я с этим как-то к эскулапам, да те только руками развели. Всё от излишних забот, сказали они. Или что-то вроде этого. Вот рецепт на пилюли. Я это мог и без них понять, к тому же таблетки, что они

мне дали, вызывали у меня такую отчаянную головную боль, что я окончательно разочаровался в возможностях современной медицины, всё чаще применяя народные средства вроде всё тех же психостимуляторов.

Выбравшись из кресла аэрона, я направился отчего-то не к шахте скоростного лифта, а вновь — своим медленным по недавно приобретённой привычке шагом в сторону правого коридора.

Вот и оно, облюбованное мною оконце в толстенной броне, выходящее внутрь сборочного двора Эллинга. Видно было достаточно неплохо, да мне и не нужна была особая панорама. Если захотеть, с пультов контроля, оттуда, снизу, можно было всё рассмотреть гораздо лучше и подробнее. Тут же я примитивно замирал, словно в трансе, и смотрел на распластанную внизу тушу «Тьернона». Только неделя, как его освободили от серебристой паутины систем внешнего крепления. Теперь мой корабль впервые начал представлять собой нечто единое, в его нутро уже упрятали всю громоздкую энергетику, реакторы и главный привод теперь можно было даже запускать в холостом режиме. Да, полувековая работа постепенно завершалась, давая долгожданный результат.

Что я делал, стоя у того оконца? Восхищаться плодами чужих усилий не приходилось, я давно перерос это чувство, восторгаться… невозможно искренне восторгаться тем бытовым элементом, что много лет как стал частью твоей собственной жизни. Ужасать собственным величием меня эта материализовавшаяся мечта тоже всё не желала… ощущение было очень тонкое, уловить его полностью я так и не смог. Сознание странным образом гасло, как бы сливаясь в единое целое со всем этим промышленным хаосом, чувствовать это было… даже не жутко, это не то слово. Скорее такое ощущение можно сравнить с полётом на высокой орбите над миром, если при этом ты всё-таки продолжаешь оставаться там, внизу, и потому можешь всё на свете, вот же он, мир! Сверху и снизу! Как на ладони! А, вместе с тем, вся твоя власть — иллюзия, реалистичная только для тебя, ты же всё-таки внизу, и переживаешь все перипетии воздействия собственной власти… получилась, честно признаюсь самому себе, полная чушь, но ничего более близкого к образам и реалиям тогдашней моей жизни, я придумать не смог.

В тот день я оторвался от этого недосягаемо-притягательного вида довольно скоро. Минут пять, и я уже выжат, как лимон. Потом был целый день повседневной рутины, ещё два небольших перелёта, оба прошли в непрерывных переговорах с сотней различных людей, так что треклятые мысли на тот раз меня оставили, но вот отпечаток «свидания» с «Тьерноном» ещё долго будет руководить, в какой-то мере, моими мыслительными поползновениями. Обычно я переставал вспоминать дурацкое окошко лишь день на четвёртый, до того сотый раз говоря самому себе: «зачем ты туда прёшься?» И решал перестать это делать, покуда меня за этим занятием не стали замечать сотрудники.

Всё напрасно.

Время, отведённое мне на инспекцию, стремительно таяло, как и обычно, впрочем. Когда работаешь, оно течёт, словно песок меж пальцев. Глянуть не успел, и уже вечер. Быстро-быстро, перекусил чем-то наспех, и обратно. Всё просто, — тем самым приближаются не выходные, не отдых окаянный, а старт «Тьернона». Секунда промедления — секунда, украденная тобою сегодняшним у тебя завтрашнего. Секунда долгожданного, секунда счастья. Я торопил само время. И не мог не в этом потерпеть поражения.

Маленькая посудина, непонятно каким чудом удерживающаяся на спине воздушного потока, уже несёт меня домой… туда, где меня когда-то ожидало тепло родного уголка, но сейчас — нет.

Осталось лететь не больше минуты, я уже так далеко от Промзоны, но мыслями всё ещё там. Что можно сказать о человеке, способном долгие часы размышлять о бездушной машине? Я, например, могу назвать его профессию. Пилот, он не может иначе. Пресловутое «остальное», весь прочий мир… оно в своё время, раньше или позже, доказывает свою ненужность. Именно так.

Поделиться с друзьями: