Литературная рабыня: будни и праздники
Шрифт:
Но через два дня Сережа вернулся, с цветами, хотя зима была в разгаре, и подарками, сказал, что просто оставался у друга в общежитии, а цветы и подарки – это с премии. О прошлом они больше не разговаривали никогда.
А потом Сережу призвали в армию.
Конечно, Леночка еще за полгода до призыва пошла в военкомат. Плакала, рассказывала, что «мальчик единственный кормилец в семье из двух немощных старух и почти немой матери»… Ей пообещали, что оставят внука где-нибудь поблизости, в области.
За день до положенной по такому случаю отвальной позвонили из военкомата, сказали, что уже выслали машину и повезут на сборный пункт тех,
Айдан удивилась: что за спешка? Да и продукты уже были куплены, и гости, Сережины бывшие одноклассники да нынешние однокурсники, созваны… Но спорить не стала. Все же там начальство, а она кто здесь такая? «Чурка нерусская». Да и мальчику повредить боялась…
Бестолково, в суете и поспешности Сережу собрали, и сел он в «воронок», в котором уже маячили растерянные лица таких же, как он, призывников.
И почти месяц от него не было никаких вестей.
Айдан с Леночкой бегали в военкомат, наводили справки. Но ничего толком от тучного, с бугристой потной лысиной майора по фамилии Терещенко добиться так и не смогли.
Айдан осунулась, побледнела. Возвращаясь с работы, садилась и, глядя в одну точку, тихонько покачивалась. Леночка перепугалась до смерти: точно так было с Айдан после гибели мужа. Наконец пришло письмо. Айдан вслух читать не могла. От волнения она совсем лишилась речи, даже в виде пения. Леночка заплакала, и читать у нее тоже не получалось. Тогда Степанида хлопнула ладонью по столу так, что подпрыгнули чашки, снова обозвала всех дурами и вскрыла конверт.
Сережа писал из области. Только не Ленинградской, как обещали в военкомате, а Краснодарской.
Лицо Айдан полыхнуло пламенем. Это был почти Кавказ. Совсем рядом Чечня. Туда Сереженьку тоже обещали не посылать, но ведь уже один раз обманули… Срочнику любой другой национальности, кроме «кавказской», в тех краях, наверно, служилось бы проще. Или специально они так устроили?..
Сережа писал, что ничего, добрались нормально, только три дня в дороге их почти не кормили, хорошо, что у ребят было у кого печенье, у кого консервы из дома, и его пирожки, Леночкой испеченные, очень пригодились. В общем, доехали. Потом вскользь сообщил, что спина побаливает, сорвал на днях, когда грузили мешки с цементом. А так, писал, что все нормально, волноваться за него не надо. К тому же оказалось, что в одной части с Сережей служит Костик из параллельного класса, в школе они и не общались, а зато сейчас как нашли друг друга…
Каждые две недели от Сережи приходило по письму. Сообщал, что все нормально, служба идет, только спина опять побаливает, и еще вот бы домашней еды… А в одном из писем проговорился, что один и тот же шмат сала у них иногда по три дня варят и есть, вообще-то, охота…
Айдан металась по квартире, как загнанный зверь, голосила, что сердце ее чует беду и что пойдет она к Сереже хоть пешком, но его не бросит, мальчика своего дорогого, единственного. Степанида опять хлопнула по столу рукой, велела снять все деньги с книжки своей и Леночкиной, все «похоронные», и ехать к Сереже.
Одну Айдан Леночка отпустить побоялась. Набрав полную сумку сердечных лекарств, она поехала вместе с невесткой, молясь только о том, чтобы не помереть в дороге. От Краснодара до Сережиной части они еще два часа добирались на электричке. Увидев вдали заснеженные вершины Кавказских гор, Айдан беззвучно заплакала.
Сережу, который вышел к ним на КПП, они едва узнали. Он
очень похудел, ссутулился, потемнел лицом. А может, им так показалось из-за того, что кожа на Сережином лице, шее и, как выяснилось позже, на спине была сплошь покрыта чирьями.В станице, по соседству с которой располагалась Сережина часть, они сняли на четыре дня комнату в деревенском доме, и три дня из них Сережа приходил туда отъедаться и рассказывать. Он ни о чем не просил, но весь его рассказ был сплошным криком о помощи.
Спина у него продолжала болеть, и, кроме того, боль стала отдавать в правую ногу. В санчасть он не обращался, потому что боялся издевательств «дедов», а ему и так доставалось «за национальность». Рассказывал о своем друге Костике, том самом парнишке из параллельного класса, над которым «деды» нещадно измываются за малый, метр шестьдесят, рост и сильное заикание. Услышав про заикание, Айдан опустила голову и покраснела, точно неизвестный ей Костик был ее сыном, которому она передала этот порок по наследству.
Но самым худшим в рассказе Сережи было то, что, как он сказал, поговаривали, будто скоро их могут отправить в Чечню. Айдан сцепила перед собой руки так, как если бы сжимала в них Саваланов ковер, которым она когда-то пыталась загородиться от окружающего мира. Даже костяшки пальцев у нее побелели, как тогда.
На второй день от местных женщин, работавших в гарнизонной столовой, Айдан и Леночка уже знали, сколько и кому надо дать, чтобы Сережу положили в санчасть на обследование и комиссовали по здоровью. Сумма получилась, по их меркам, астрономическая – две тысячи долларов. И где взять такие деньги, было совершенно неясно.
Вечером третьего дня, когда они проводили сутулящегося, тяжело ступающего армейской кирзой Сережу до ворот КПП и вернулись на квартиру, Айдан, отстраненно глядя в темное окно пустыми глазами, пропела почти нежно, что если денег они не найдут, то она вернется сюда, обольется бензином и спалит себя на глазах всех этих мужчин в военной форме, пусть только попробуют тогда не отпустить Сережу…
А еще Сережа дал Айдан адрес Костика и попросил пойти к его матери. Вдруг она сможет помочь сыну. Или пусть хотя бы напишет. Потому что ни разу она Костику не ответила.
…Две тысячи долларов, которые нужны были совсем срочно, взять было неоткуда. Кредита двум пенсионеркам и Айдан с ее нищенской зарплатой ни один банк не выдал бы. Тогда Степанида сжала тонкие губы и задумалась. А потом, решительно хлопнув ладонью по столу, сказала тоном, не терпящим никаких возражений, что они продают квартиру.
– Я давно мечтала пожить за городом, хоть на старости лет, – сказала Степанида. Как будто сам город Ломоносов не был практически загородом. – Продадим квартиру, она все равно мала для нас, купим дом, Сереженька вернется, женится, вот всем места и хватит…
Коренастенькая востроносая агентша из фирмы, занимающейся куплей-продажей недвижимости, была любезна до приторности и чрезвычайно расторопна. Уже через два дня она повезла Айдан и Леночку на машине за город, «тут совсем рядом», смотреть дома, на выбор. Может, потому, что ехали они на машине, а не тряслись в автобусе, им действительно показалось, что близко.
Уже на месте Леночка, ошалев от напора коренастой агентши, только поглядывала вопросительно на Айдан. Айдан же смотрела перед собой горящим нетерпеливым взглядом и ничего не видела. Ей было все равно, лишь бы – скорее.