Литературный текст (Проблемы и методы исследования)
Шрифт:
В этой последней серии цикл Ростопчиной является хронологически первым. Подчеркнуто важную роль играет в нем поэтика намека, недоговоренности: ею фактически определяется принцип цикловой композиции. Сюжет строится как ряд не мотивированных текстом переходов от ситуации к ситуации, рассчитанных на читательское сотворчество и организованных средствами лирики.
"Неизвестный роман" (мы будем анализировать пока первую, журнальную редакцию цикла) открывается стихотворением "Я весела средь говора и смеха...", посвященным не описанию фабульной завязки "романа", но
Но для тебя, о сердца сон священный,
Но для тебя, мой спутник неизменный.
Моя слеза, - глубоких чувств завет!
– проецируется на всю дальнейшую историю ее душевных переживаний.
Второе и третье стихотворения цикла посвящены уже счастливому периоду взаимной любви (характерный для цикловой композиции фабульный перескок). Ее апофеозом звучит и следующее стихотворение - "После бала", первое, в котором, в отличие от предыдущих, посвященных исключительно настоящему времени, появляется прошлое, когда
Бывало, плакала я в освещенных залах,
И я одна была на многолюдных балах...
Счастливый момент - "теперь" - противопоставлен прошлому. Само это сопоставление двух времен готовит логику "диптиха" - диалога, связывающего в цикле это четвертое стихотворение с пятым ("После другого бала"). Перекличка заглавий создает иллюзию течения (105) времени, но пятое стихотворение не просто изображает ситуацию другого бала, где героиня переживает уже иные чувства. Здесь меняется модальность: стихотворение написано в условном наклонении, при этом личность героя-адресата переводится в условную форму третьего лица:
Мне бросят ли нежнее взгляд,
Улыбку лишнюю ль дарят,
Счастлива я...
Эта условная ситуация сравнивается с другой - тоже условной:
Но если смотрят на меня
Без увлеченья, - если я
Привет рассеянный лишь встречу,
Или восторга не замечу
В заветных взорах и речах...
Тогда, тогда тоска и страх
Мне сердце слабое волнуют,
Сомненья мир преобразуют,
И день в слезах, и ночь без сна
Я провожу, забот полна!
Здесь - завязка трагического романа. Следующее стихотворение - "Пасмурный день" - написано уже в совершенно иной, контрастирующей со всеми предшествующими стихотворениями тональности. Тоскующая героиня удручена тем, что
...улыбки той
И тех очей веселости живой
Сегодня, замирая , не встречала!
Седьмое стихотворение ("Вместо упрека") это развязка, прощание со днями "недавней старины", которые кажутся уже далекими и нереальными. Опять сменяется время, вступает императив, жесткая категоричность:
Прочь, память прежнего! Бессильна,
Докучна ты, как плач могильный
Вблизи пиров ушам гостей!..
Остальная часть цикла - это, с одной стороны, своеобразный эпилог, поскольку последние произведения выражают чувства героини, относящиеся ко времени далеко "за рамками" любовного романа; с другой - это продолжение сюжета путем переключения внимания на героя,
попытка посмотреть на происшедшее "извне", со стороны. Этому посвящено девятое стихотворение, состоящее из трех частей (как бы миницикл).Первая часть его - "Была весна..." - изображает героя юношей, мечтающим ночью под трели соловья о любви; вторая - "Была опять весна..." - описывает ту пору, когда
Пришла ему пора сказать "люблю",
Осуществить своей мечты бывалой
Любимый сон...
(106)
Здесь традиционно-романтический соловей становится свидетелем ночных свиданий и тайных разговоров любовников, причем образ героини объективирован и как бы дистанцирован. Наконец, третья часть миницикла посвящена гипотетическому будущему, когда
...вновь, когда-нибудь, весна настанет...
И будет он по-прежнему один...
Или с другими!
В этом неопределенном, гадательном будущем опять возникает
соединяющий этот трехчастный подцикл в единство лейтмотив соловьиной песни: тема героя замыкается в кольцо:
Но где бы ни был он, - наедине,
В семье - с людьми, - лишь только час полночный
Дня майского пробьет, и в тишине
Подъемлет соловей свой гимн урочный,
Вдруг сердце в нем очнется... и во сне
Откликнется былому... и заочно
С подругою минувших счастья дней
Поделится он думою своей.
Он вспомнит все!.. Заветное свиданье,
Далекий край, давнишнюю любовь,
Двухлетних тщетных слез ее признанье,
И слезы, ею пролитые вновь
В восторге радостном!
– В чаду мечтанья
Заблещет взор, зажжется кровь...
И скажет он: "Певец воспоминанья,
Твой страстный гимн - ее ли завещанье?"
И наконец, завершающее журнальный вариант цикла стихотворение "Опустелое жилище" возвращает читателя в ту реальность, которая была задана шестым и седьмым стихотворениями, в мир героини, тоскующей о покинувшем ее возлюбленном у порога запертого дома, хозяин которого
...надел ружье и шашку,
за кушак заткнул кинжал
И в кровавую распашку
смелым сердцем поскакал..
Однако интересно, что героиня появляется в этом стихотворении
в третьем лице, как объективированный персонаж. Этот остраняющий прием придает лирическому стихотворению оттенок сценичности:
Посмотри: вблизи мелькнули
Женский шаг и женский .пик...
Две руки к замку прильнули,
Прошептал условный клик!
Где ж хозяин?.. Он далеко!..
Прочь идет она с мольбой,
Чтоб красавец черноокой
Возвратился бы домой!.
(107)
Так к концу цикла дневниково-лирический текст обретает выраженную драматическую окраску, которая станет характернейшим признаком стихотворных любовных циклов ХIХ-ХХ вв. "Неизвестный роман", как уже говорилось выше, располагается в самом начале их ряда во многом моделируя жанр. Тем более любопытен тот момент, который послужил главной причиной нашего обращения к этому циклу: способ подачи, текстовое оформление циклового целого.