Литораль (ручная сборка)

— Господи. Ну вспомни себя в шестнадцать!

— Я не сбегал из дома. Может, потому что моя мать не шлялась по ночам…

— Чего ты от меня хочешь?

— Чтобы ты пришла уже в себя.

— Я в себе.

— Не похоже.

Они помолчали — каждый на своей табуретке у грязного стола в крошках.

— Есть выпить у нас? — Толя открыл холодильник и уставился в него, как будто ждал ответа оттуда.

— Холодильник закрой. Вся выпивка в серванте.

Толя погремел бутылками в зале, потом вернулся к холодильнику и вытащил из морозилки запотевшую бутылку водки.

— Ах вот оно что, — сказала Хлоя. — Ну ладно, я спать.

— Иди, иди, спи, мать года. Выперла сына из дома и спать. Ну правильно, у тебя ведь их много.

— Кого?

— Сыновей, кого.

— Слушай, если умный такой, сходи за ним. Ты ведь знаешь, где он.

— Зато ты спокойна, как танк. А, скорее, ты просто бухая. Ну я попробую тот же метод.

И Толя налил себе водки — целый стакан.

— Закусывай, — передразнила его Хлоя, пока он, морщась, глотал.

Хлоя легла в постель прямо в одежде, но сон не шел. Она вспоминала Наума, маленького, в черном толстенном комбинезоне, внутри которого поместились бы два таких мальчика — привыкших терпеть. Однажды она тащила его в сад — метель не прекращалась несколько дней, колола глаза, они плелись с Наумом, спотыкаясь и утопая в снегу, она почти ничего не видела перед собой, а мальчик висел на ее руке, и она тащила его буксиром. Наум молчал всю дорогу, хотя в детстве был страшно болтлив, а Анна не замечала, захваченная главной целью — следовать по маршруту сквозь бурю.

У самого детского сада он начал похныкивать, но Анна, пытаясь закрыться от колючего ветра, просто прикрикнула на него в том смысле, что это он вообще-то сейчас будет есть завтрак в теплом детском саду, а она пойдет на работу — опять через этот снег.

В предбаннике она отряхнулась и впервые посмотрела на сына. Снег везде — ровным слоем на шапке, в капюшоне и на плечах, он был весь заметен, как в сказке «Морозко», а лицо полыхало красным. И потом Анна какое-то время себя ненавидела — что даже не взглянула на него, пока они шли.

На кухне стояла звенящая тишина. Толя сидел изваянием над пустым стаканом.

— Собирайся, пойдем, — сказала Хлоя.

— Куда?

— В полицию.

Ночью в отделении оживленно, как в приемном покое: заводили тех, кого сняли с акции протеста, — эти молчали, потом пьяных в крови — такие шумели и орали неприличное. На входе юная девочка в форме спросила, чем им помочь, и исчезла в неизвестном направлении. Когда они наконец пробились к дежурному, тот недовольно спросил: «А вам чего?» — поскольку были они непохожи ни на тех, ни на этих.

— У меня сын пропал, — ответил Толя, наполнив комнату водочными парами.

— И у меня пропал, — кивнула Хлоя, поздно заметив, насколько по-идиотски это звучит.

— Два сына пропало? — удивленно спросил дежурный. — Выражайтесь яснее, некогда мне ваши ребусы решать.

— Один, один, шестнадцать лет, — заверил его Толя, опершись на стену, с которой сразу же чуть не упала доска с объявлениями.

— Паспорт где его?

— Так… у него, наверное? — растерялась Хлоя.

— Ты смотрела? Я не смотрел, — сказал Толя.

— То есть вы не в курсе?

Хлоя и Толя стояли перед дежурным как нашкодившие дети, уже внутренне жалея, что пришли.

— Друзья есть у него? Куда он мог пойти? — вздохнув, спросил дежурный.

— Вроде бы нет у него друзей…

— А тот? Патлатый? — обратился Толя к Хлое.

— Ты о ком?

— Ну как его… Этот…

— Толь, я не понимаю так.

— Да ты, блин, вообще ни хера не понимаешь. Кто в школе-то работает?

— Ты бы объяснил нормально!

— А ты бы меньше пила!

Дежурный потер виски.

— А ну стоп. Это вам чё здесь — «Что? Где? Когда?»? Вы, я вижу, оба не слишком трезвые. Родители.

— Мы от ужаса, — сказала Хлоя.

— В чем он из дома вышел, скажите хотя бы, я ориентировку дам.

— Да мы не видели его вчера…

— Ну блядь… Вы издеваетесь?

Толя смотрел на Хлою, Хлоя на дежурного, железная стрелка тяжелых настенных часов чиркнула и перевалила за полночь.

— Уже было с ним такое? — еще раз вздохнув, спросил дежурный.

— Не было.

— А с вами?

— Что именно?

— Чтоб вы бухие были.

— С ней да, — молниеносно встрял Толя, когда не нужно.

— То есть систематически выпиваете?

— Нет, — сказала Хлоя. — Не систематически.

— Ну зачем врешь-то? — гадко спросил Толя, и Хлоя вспыхнула.

— Ты зачем это все?!

— Слушайте, господа хорошие, — взмолился дежурный, — вы если сцены сюда пришли закатывать, то давайте дома. Без вас башка трещит.

— Вы сына будете искать? — спросил Толя.

— Нет, — отрезал дежурный. — Идите проспитесь, пока я вам опеку не вызвал. Приходите ночью, пьяные в говно, несете хуйню какую-то. Он от вас сам, наверное, ушел. И правильно сделал.

21

День, когда исчез Наум? Давайте говорить «уехал». Потому что никуда он не исчез. Это Аня исчезла. А в тот день она была сама не своя. Это, конечно, понятно. У вас есть дети? Но я так понял, она еще винила себя, потому что сама на него накричала. Она пришла поздно. И сразу начала на меня орать. Да как вам сказать. Не то чтобы часто орала, но время от времени. Как любая женщина. Думаете, нет? Мы поругались тогда, я тоже был на нервах. Никакого рукоприкладства. Просто поорали, и она уехала. Я не знаю куда. Я не стал ее останавливать. Хотя, может быть, я немного… Словом, я тоже был не в себе.

Анна начала волноваться не сразу: с подростками такое случается — она знала это, потому что часто имела с ними дело. И с их родителями. Конфликты случались разные, дети взбрыкивали, Анне звонили: «Анна Сергеевна, это мама Петровского, он сегодня был в школе? А то дома его до сих пор нет». «Анна Сергеевна, это мама Ивановой, подскажите телефоны ее подруг, не можем дозвониться». Анна понимала, что все это поза и способ обратить на себя внимание, но у понимания этого был предел. В частности, временной. Наум пропал сутки назад, телефон не отвечал, она начинала волноваться по-настоящему. Теперь Анна сама пошла тем же путем — начала обзванивать родителей его несуществующих друзей. Ночной поход в полицию с Толей был жестом отчаяния другого рода — им надо было сделать хоть что-то вместе, чтобы не убить друг друга ненавистью.

Пока Анна звонила и задавала один и тот же вопрос без всякого результата, Толя сбегал в доки, потом на заброшенную электростанцию, где, по его мнению, мог тусоваться такой человек, как Наум, который вообще никогда нигде не тусовался. Ребята там были, но не сын. Сказали, чтобы он шел, дядя, смеялись в спину. Толя вернулся и лег на диван — а что еще делать? Где-то в груди у Анны начинало кипеть раздражение.

Что бы сделала Хлоя?

Хлоя закрыла сервант и взбесилась сразу же.