Литораль (ручная сборка)

Хлоя топит сигарету в совершенно сухом сливном отверстии, спрыгивает с поддона и, цепляя туфли пальцами ног, кое-как надевает их. Выскакивает в длинный извилистый коридор, в котором скрипят и подрагивают холодные лампы дневного света. В классе шумно — никто не читал никакой параграф, кое-кто спит, кто-то рубится в настолку, но самая большая группа сгрудилась вокруг телефона, как у костра, — прильнули и смотрят видео. Хлоя прислушивается — голос знакомый. «Когда твоя мать алкоголичка, ты не обязан хорошо учиться, — говорит голос. — Вот спросит она меня: что ты получил за контрольную? А я отвечу: больше знаешь — крепче пьешь». Хлоя подходит ближе, и ребята рассыпаются, как тараканы от внезапно зажженного света. «Я слышал, что среди женщин много шопоголиков. И всегда говорю, что моя мать тоже шопоголик. Ведь она каждый день покупает бутылку».

— Выключишь, может быть? — говорит Хлоя хозяину телефона так, как будто мальчик с экрана ей незнаком.

Кто-то берет телефон и нажимает на боковую кнопку, и все замолкает.

— Во-первых, это бездарно, — говорит Хлоя медленно, смакуя каждый звук. — Во-вторых, — говорит она, и на всякий случай хватается за спинку стула, потому что земля слегка пошатывается, — несмешно.

Класс замирает. Но Хлоя вдруг улыбается.

— Продолжим урок, — весело предлагает она. Садится за стол. И только сейчас замечает, что за каблук все еще крепко держится грязная половая тряпка.

Анна выходит из серого здания школы. Оно бетонным куском лежит на теле Земли. Анна смотрит на нее птичьим взглядом. Сверху это буква П. Ее класс где-то в правой ножке табурета. На подоконнике стоят цветы — зеленые точки, почти неразличимые с высоты. В короткой куртке зябко, Анна прячет лицо поглубже в шарф — пахнет прошлогодней пылью, может, осенью. Осенью она впервые шла здесь к Илье — впереди было много радости.

На выходе из ворот Анна сталкивается с Ильей, тот хлопает дверцей машины прямо перед ее носом.

— Ну, привет, что ли, — говорит Илья и смотрит на нее как-то дерзко и одновременно затравленно. — Не пришла, значит? А я узнал, где ты работаешь. Видишь, это несложно.

Анна осматривается, как будто проверяя, точно ли к ней он обратился.

— Молчишь? — Илья подходит близко, почти вплотную, и она чувствует его запах —парфюм, сигареты, кожа.

Анна делает шаг назад.

— Подожди, — говорит она.

Чувствует, как кровь поднимается все выше и выше, взбирается по ногам и ребрам, пульс становится частым, она вся покрывается испариной. Илья замирает от неожиданности.

— Потом, — говорит она. — Потом. Извини. Не сейчас.

И почти бегом проходит мимо него, ныряет в арку девятиэтажки и прыгает на подножку автобуса. Илья стоит ошарашенный.

В автобусе Анна проделывает стандартный ритуал: достает из сумки кошелек, из кошелька проездной, прикладывает к валидатору. Тот довольно мигает. Как пакман, съевший жертву.

Анна садится на свободное место у окна, прямо над колесом, и старается успокоить пульс. Потом достает телефон, набирает Толю:

— Я нашла его, — говорит она. — Я его нашла. Он в Питере. Пожалуйста, съезди за ним.

Анна смотрит в окно, мутное — запотело и поцарапалось. После внезапной встречи с Ильей она прислушивается к своим ощущениям и не находит там ничего, кроме неприязни, которая раздражает ее, словно тесный лифчик, впивающийся в кожу. Она проводит пальцами по лбу — кожу покрыла испарина, хотя на улице стоит мороз. Анна тянет шарф, едва себя не придушив, расстегивает пуховик — все равно душно. Под лопатками дребезжит болезненное напряжение — так бывает всякий раз, когда у нее давление. Все случилось одновременно — и Наум, и Илья. Анна хватается за гадкое это чувство — презрение к человеку, из-за которого всё это — что «это» она, к слову, и сама не знает — происходит с ней.

Вспоминает, как выходит обычно из отельных номеров — холодных и неприкаянных, с дурацкими подушками, пыльными углами, искусственным холодным светом. Грязные эти ковры, которые не оттереть. Всякий раз, покидая их, она чувствует одновременно опустошение, злость, сожаление, нежность и отвращение. Слишком много чувств за одно короткое мгновение. Всякий раз, расставаясь с Ильей, Анна умирает от передоза и становится сама не своя.

25

Когда Наум протер глаза и вспомнил все, что с ним произошло этой ночью, он пришел к выводу, что прятаться далее невозможно, что единственный выход — позвонить родителям, но тут же понял, что телефона у него больше нет. Он судорожно стал придумывать выход, но выход совсем никак не находился, и хуже всего было то, что с каждой минутой он вспоминал все больше.

— Можно мне п-п-позвонить? — спросил он старушку, которая все еще с нежностью смотрела на него.

— Позвони, — кивнула старушка и осталась сидеть как ни в чем ни бывало.

Науму показалось, что все это не по-настоящему, что все это сон — длинный, дурной и абсурдный, он облизал свои разбитые губы и коснулся синяка на плече — нет, кажется, взаправду.

— У вас есть т-т-телефон? — совершил он еще одну попытку.

— А! — обрадовалась старушка, как будто бы что-то вспомнила. — Нет, телефона у меня нет. Но ты сходи, поищи, — предложила она, кивнув на редких пассажиров электрички.

Наум прикинул, что утром в будний день за город могут ехать только пенсионеры или такие, как он, но стоило попытаться.

Он поднялся, морщась от боли, и спросил старушку, кивнув на пустой и мятый рюкзак:

— П-п-посмотрите?

Просьба была нелепой. Никому в этой утренней стылой электричке не нужен был его рюкзак, тем более в таком состоянии. Но Наум как-то сросся с ним за эти два дня, к тому же нельзя было оставлять здесь ничего своего — чтобы не возвращаться.

Потом он пошел по вагону. У самого тамбура на двухместной лавке спал восточный человек в оранжевой жилетке. Наум решил, что это дворник или какой-то ремонтник. Он часто видел, как восточные люди звонили домой: они всегда держат смартфон перед собой, говорят по видео, громко смеются. Наум потрогал его за плечо.

— Эй, — позвал он негромко. — Эй, вы спите?

Человек в спецовке с трудом разлепил глаза и с удивлением посмотрел на Наума.

— Чё? — спросил человек. — Проверить?

— Что п-п-проверить? — растерялся Наум.

— Документи проверить?

— А. Нет-нет. Мне п-п-просто позвонить. Телефон. У вас есть телефон?

— Телефон? — снова просил человек с той же самой интонацией, что и до этого.

— Позвонить, — Наум перешел к пантомиме — приложил большой и указательный палец к уху. Ему казалось, это международный жест.

— А! — сказал вдруг ремонтник с интонацией, как у старушки. — Ти хочиш звонить?

— Да, — сказал Наум, радуясь, что теперь все наладится. — Хочу. Звонить.

Человек расстегнул свою куртку и выудил оттуда старенький потрепанный смартфон. На экране — фото трех маленьких девочек, тоже восточных.

— Дочи, — довольно объяснил восточный. — Дочи мои.

— Симпатичные, — сказал Наум. — Разблокируете?

Восточный нарисовал пальцем на экране какую-то замысловатую фигуру по точкам и протянул телефон Науму, указывая им на скамейку напротив: