Литораль (ручная сборка)

— Здесь сиди. Звони.

Наум подчинился.

Под внимательным взглядом владельца телефона он уставился на девочек. У одной были ярко-зеленые бусы, вторая прижимала мишку к груди, третья, самая маленькая, стояла, насупившись. И у всех троих вились волосы — крупными завитушками, как у него, пока он не побрился.

Ни одного родительского номера Наум не помнил.

— Чё? — спросил восточный.

Наум помотал головой.

Единственный номер, который он, к своему ужасу, вспомнил, — номер Дженни.

Наум поморщился от мысли о том, что придется звонить ему, но вариантов не было.

— С-сейчас, — сказал он восточному. — Извините, я вспоминаю.

Потом набрал номер.

— Алло?

— Это… Это я, Н-наум.

— О боже, Наум! Куда ты пропал? Чей это номер?

Голос на том конце звучал взволнованно. Наума опять затошнило, он с трудом подавил желание повесить трубку.

— Н-неважно. С-слушай, ты можешь с-связаться с моими род-дителями? В соцсетях поищи там… М-может, через школу…

Но Женя не дал ему договорить:

— Спокойно, Нум, твои родители тебя повсюду ищут, они вчера связались со мной, я рассказал им про клуб. Где ты сейчас?

— Тебе з-звонили мои род-дители?!

— Да… Знаешь, наверное, они порылись в твоих переписках, но слушай, это неважно, просто скажи, где ты!

Наум покрылся испариной от мысли, что родители читали его переписку с кем-то, в кого он был влюблен… А потом позвонили и узнали, что это парень.

— Н-неважно, где я, — отрезал Наум. —С-скажи им тогда, что я буду ждать на вокзале. Что у меня т-телефон украли.

Восточный нетерпеливо дырявил глазами Наума.

— Чё долго, — сказал он, показывая на часы.

— Щас, — бросил ему Наум и сказал в трубку: — Ты понял меня?

— Нет, Наум, — сказал Женя стальным голосом, — так не пойдет. Ты скажешь мне, где ты, я вызову такси, ты приедешь ко мне и будешь ждать у меня, ага? И я сейчас же позвоню твоим родителям.

Наум окончательно сдался и чуть не заплакал.

— Где мы? — спросил он у восточного и тот пожал плечами, тогда Наум крикнул старушке через всю электричку: — Мы где?!

И та ответила:

— Рощино проехали…

— Пиздец, занесло тебя, милый, — сказал Женя в трубку, и от этого «милый» Наума опять затошнило. — Выходи на следующей и жди на станции такси. Думаю, оно там будет одно и нескоро.

Наум протянул трубку восточному, и тот нетерпеливо схватил и приложил зачем-то к уху, а там Женя — все еще висел на проводе.

— Чё? — в своей обыкновенной манере спросил он.

— Проследите, чтобы он вышел на следующей, — попросил Женя.

— Хуй-на, — громко сказал восточный и нажал на красную круглую кнопку. Экран снова заполнили девочки. — Спать я буду.

Наум похромал обратно к старушке и своему нетронутому рюкзаку.

— Спасибо, — сказал он ей, подхватывая желтый комок. — Я пойду.

— Давай, давай, — сказала старушка, все также мягко улыбаясь. — Вот тебе, поешь на дорожку.

И она протянула Науму яблоко, как в той сказке про Ивана-дурака, которому Баба-яга в лесу яблоко дала, чтобы оно катилось колбаской и показывало дорогу. А может, это и вовсе клубок был. И дурак тут Наум, а совсем не Иван. Дурак, идиот, мудила.

Наум прижался лбом к стеклу двери, прямо к надписи «Не прислоняться», и смотрел, как проносятся стволы деревьев, — долго-долго, пока не закружилась голова и не объявили скрежещущим голосом нужную остановку.

26

Они вошли громко, весело, как будто с мороза, и прихожая сразу же наполнилась светом, как бывает зимним спокойным вечером — желтым, в семейном кругу, когда заканчивается сумрачная тьма и наступает праздник, и голоса, и, возможно, радость, словом, что-нибудь — после долгого молчания. Анна вслушивалась в слова, в их радостный гул, чувствовала, как сантиметр за сантиметром проходит оцепенение, как расслабляются мышцы, поняла вдруг, как устала. Выяснилось — в эту самую минуту, — что она смертельно хочет спать, просто лечь, зажать ногами бессмысленное в эту батарейную жару одеяло, свернутое жгутом, — зимой всегда топили как черти, — и забыться сном, и даже громкие голоса из прихожей ее не разбудят. На пороге появился Наум.

— М-м-мам…

Вошел осторожно, позвал тихо, как будто и правда боялся ее разбудить, как будто не было сомнений, что она могла вот так спать — пока его не было дома и никто не знал, где его искать.

Анна вскочила, порывисто обняла его, буквально вцепилась, как самка, которая вырывает своего детеныша у дикого зверя. Как медведица, она начала вдруг рычать, и выть, и плакать, и Наум не знал, что делать, поэтому просто говорил: «Ну хватит, п-прости, хватит, п-прости».

Анна отстранилась, посмотрела в его лицо, сплошь покрытое синяками, уставилась на рассеченный нос с запекшейся кровью и снова его обняла, обхватила руками, почти что повисла, и Наум зажмурился от боли — сквозь куртку мать не видела, что он весь такой же красивый, не только лицом, и любое прикосновение сейчас причиняет ему боль. Он должен был потерпеть, и он терпел, как в детстве, — такой вот послушный мальчик.

Толя прошел мимо спальни, не глядя — сразу на кухню. Анна слышала привычный звук хлопающего холодильника — раз, два, — конечно же, с первого раза Толя не мог ничего найти, а может, не мог совсем, потому что глаза его сейчас были закрыты, он тоже давно не спал.

— Там пельмени в морозилке! — крикнула Анна, как будто очнувшись.

— Где ты был? — спросила она у Наума, все еще держа его за руку, как будто боялась, что он снова куда-то исчезнет.

— Я п-п-поехал выступать в Питер, п-понимаешь, — сбивчиво начал Наум. — Но потом на меня н-напали…

— Как напали?

— Да п-п-просто, гопники какие-то. Тел-л-лефон сел…

— Что значит выступать, Наум?

Анна села, почувствовав тошноту.

— Ну хватит, м-м-мам.

— Ты можешь рассказать, почему именно в Питер? Куда ты там ездил, к кому? К тому мальчику?

Наум посмотрел на нее с презрением.

— С-с-слушай. Тебе не все рав-в-вно? Я очень устал. Мне н-н-надо было, и все.

Анна молчала.

— Что ж, — сказала она, проходя в ванну тенью. — Надо так надо. Но мог же предупредить.

Наум смотрел в пол на свои грязные носки. От него даже пахло как от собаки после дождя.

Анна зашла в туалет и склонилась над унитазом. Все в доме замерли на позициях. Анну рвало, Толя сидел на табуретке в кухне и курил, Наум пошел в свою комнату и лег на кровать ничком, не раздеваясь. Вода под пельмени почти что выкипела на плите.

Анна умылась, почистила зубы. Вышла из ванны и, почти не замечая волн на линолеуме, прошла на кухню. Распахнула шторы — в окнах «Пятерочки» мигали всеми цветами разноцветные огоньки.