Логика. Том 1. Учение о суждении, понятии и выводе

Понятие, следовательно, относится к естественно возникшему представлению так же, как сознательная конструкция объекта к его бессознательному и непроизвольному образованию, и предполагает способность сознавать процесс образования представления со всех его сторон. Совершается это посредством суждений, которые отдельные признаки приписывают объекту в качестве предикатов. Понятие предполагает уже, следовательно, эти предикаты, т. е. представления о признаках; эти последние сами должны уже быть определены в понятиях, если должно быть сложное представление. Это приводит, следовательно, к требованию целого ряда простых признаков, т. е. не поддающихся дальнейшему анализу, и все же совершенно определенно фиксированных и различающихся элементов представления.

5. Но понятие должно выполнить теперь еще дальнейшее требование – оно должно служить общезначимым суждениям, т. е. все те, кто стоит в общении мышления, должны связывать с теми же самыми словами те же самые представления, они должны поэтому и анализировать их одинаковым образом, они должны иметь возможность сводить их к одним и тем же простым признакам. Сообщение какого-либо сложного понятия возможно благодаря указанию его элементов и способа их синтеза. Но элементы должны быть одинаковыми у всех и должны комбинироваться в одинаковом смысле, ежели должны быть согласующиеся понятия. Это предполагает, следовательно, основной устой представлений, которые у всех образуются по совершенно одинаковым законам, и лишь в той мере может быть у нас уверенность относительно согласующихся понятий, в какой мы уверены относительно одинаковой закономерности в образовании наших представлений. Завершение образования понятий зависит, следовательно, от завершенного уразумения процессов образования наших представлений и от данной этим возможности побудить всякого к представлению о том же самом. Если бы мы могли допустить, что все элементы наших представлений прирождены всякому одинаковым образом, как это допускала прежняя теория познания, по крайней мере, относительно части наших понятий; или если бы мы могли принять, что тот же самый данный нам мир произвел туже самую систему представлений с той же самой механической неуклонностью, как одинаково сильное сотрясение одинаково натянутых струн производит тот же самый тон, – тогда можно было бы оправдать предпосылку традиционного учения, что признаки понятий напрашиваются, так сказать, сами собой. Но в той мере, как процесс образования наших представлений становится более сложным, более зависимым от внешних условий, необходимо являющихся индивидуально различными, и вместе с тем от внутренних законов, – в той же мере становится более трудным как познание, так и создание тех условий, при каких совершенно согласующиеся представления образуются всеми, и столь же трудным оказывается познание того, что именно является согласующимся и что различным из того, что мы находим уже у всех. Часто наблюдающаяся значительная трудность убедиться в том, совершенно ли то же самое понимают двое под одним и тем же словом, покоится на трудности найти такие представления, которые наверняка были бы у всех в одинаковом виде и одинаково обозначались бы.

6. Так как мы устанавливаем лишь условия идеального совершенства логического образования понятий, то мы не можем считать своей задачей дать законченную теорию образования наших представлений. Такая задача принадлежит к задачам будущего⁸⁴. Но из того, что мы можем в этом отношении признать как результат прежних исследований, все же выясняется уже столько, что задача эта – разложить данное представление на простые признаки, которые всеми мыслятся одинаково – оказывается гораздо сложнее, нежели это заставляют предполагать формулы, гласящие, что понятие А содержит признаки a b c d и что эти последние суть его частичные представления. Словно А есть вид механического или химического соединения из известных различных, изолированных и равноценных составных частей, как слог, по примеру, Феэтета есть соединение из букв.

7. Вопрос прежде всего сводится к тому, можно ли вообще предположить такие простые представления в качестве изолированных элементов, из которых каждый, подобно буквам алфавита, мог бы высказываться и удерживаться сам по себе. Выше мы исходили из фикции, что весь мир наших представлений состоит как бы из 12 тонов и что фиксированием, различением и наименованием их исчерпывается все дело определения понятий. Различного рода созвучиям тогда соответствовали бы, например, сложные представления. Но фикцией являлось здесь также и то, что представление простого тона есть будто бы нечто действительно простое, однородное и неразложимое, в чем ничего уже нельзя было бы далее различать. Когда мы представляем определенный тон как таковой, то мы можем поступать так лишь потому, что мыслим его как один тон, тождественный себе, отличный от некоторых других тонов. Лишь так является он вообще предметом нашего сознания, которое даже немыслимо без множества различающихся объектов. Когда мы, следовательно, мыслим тон А, то тут нераздельно предполагается вместе с тем представление единства и тождества себе самому, а также различия от других и тем самым представление о множестве этих других. А это указывает обратно на те функции, посредством которых мы полагаем нечто как единое, себе тождественное, отличное от других и тем самым мыслим вместе с тем множество в отличие от единства и в его отношении к нему. В то время как, следовательно, мы доводим до сознания то, что мы представляем, когда представляем А, мы находим вместе с тем в представлении А кроме слышимой музыкальной картины также и эти определения, и так, как оно предстоит нашему сознанию, оно оказывается уже благодаря этому комплексным продуктом⁸⁵.

Но если бы мы захотели рассматривать теперь те определения, единство, тождество, различие, с одной стороны, чувственную музыкальную картину – с другой, как искомые последние и изолированные элементы, то тут обнаружилось бы, что единство, тождество, различие, мыслимые чисто сами по себе, совершенно невыполнимы.

Не только тождество не может быть мыслимо без единства и отрицания различия, так что эти определения связаны друг с другом, но они всегда заключают в себе также и мысль о чем-то таком, чего единством, тождеством, различием они мыслятся. Более того, как только мы хотим мыслить эти определения каждое само по себе, то и здесь вновь повторяется то же самое: всякий раз, как мы хотим удержать эти понятия, мы можем сделать это лишь так, что мы должны мыслить их самих вновь под определениями единства, тождества, различия; наш анализ, следовательно, никогда не приходит к чему-либо безусловно простому, поскольку во всяком, даже самом простом, он находит уже известные элементы, которые даны вместе с тем благодаря тому, что оно вообще мыслится и что нечто должно быть высказано о нем в виде суждения. Эти элементы, следовательно, сами являются необходимыми и всегда вновь возвращающимися продуктами различимых функций, благодаря которым мы можем удержать представляемое и воспользоваться им в качестве субъекта или предиката суждения. Вместо искомых изолированных букв мы наталкиваемся, следовательно, на комплекс связанных между собой и взаимно обусловливающихся функций, деятельность которых обнаруживается в этих формальных логических категориях, как мы можем назвать их коротко; их отношение к объектам мышления есть одно то же и определяется оно тем, что они суть те условия, при каких только и может с сознанием удерживаться нечто в представлении⁸⁶.

8. Но предположенный нами тон скрывает в себе еще нечто дальнейшее. Ни единичный тон, ни несколько тонов не могут быть представляемы иначе, как во времени; как цвет не может быть представляем иначе, как в пространстве. Если, следовательно, довести до своего сознания то, что мы представляем, когда мы представляем себе тон А, то мы найдем здесь вместе с тем и представление времени. И тут повторяется то же самое: если бы мы теперь предположили, что время можно выделить в качестве простого, не поддающегося дальнейшему анализу элемента, то оказывается, что время мы не можем даже представить как безусловно изолированное, не представляя вместе с тем нечто и притом различное и многое во времени. Точно так же и пространство мы не можем представить себе, не мысля о том различном, что находится в пространстве. Таким образом, и здесь природа наших представлений отказывает в своем содействии стремлению найти безусловно простое и изолированное. Правда, мы встречаем различимые элементы, но они всегда требуют друг друга. Далее, то отношение, в каком время и пространство стоят к своему наглядному содержанию, является вместе с тем существенно отличным от того, в каком тождество и т. д. стоят к своим объектам. Тем самым мы имеем глубоко отличные синтезы того, что мы можем различать в пределах представляемого. Пользуясь кантовским выражением, мы можем обозначить это различие в виде противопоставления пространства и времени как форм наглядного представления формальным категориям.

9. Если определение понятия движется в области того, что мы представляем как сущее, и поскольку мы представляем его как (действительно или возможно) сущее, то здесь снова получаются другие элементы. Так как все сущее мы представляем как вещь со свойствами и деятельностями и ни одно единичное сущее мы не в состоянии представить вне всякого отношения к другому сущему, по крайней мере, к нам самим, поскольку оно есть наш объект, то во всем том, что мы представляем как сущее или как могущее быть, содержится вместе с тем этот круг сопринадлежных определений, который столь же мало может быть разложен на изолированные признаки и который заключает в себе третий вид синтеза – различающегося, синтез вещи с ее свойствами и деятельностями. Эти элементы мы называем реальными категориями.

Традиционная логика, как правило, избирает в качестве своих примеров понятия о вещах, а в качестве признаков этих понятий являются затем их свойства (в качестве признаков понятия «золото» – «тяжелый, желтый, блестящий» и т. д.). Но тем самым полагается уже совершенно определенный вид синтеза этих признаков, именно синтез свойств в вещи. Синтез этот имеет существенно иной смысл, нежели синтез признаков сложного понятия о свойстве или деятельности, и опять-таки иной смысл, нежели синтез отдельных вещей в целое посредством определенных отношений, связывающих их. И это может вести лишь к заблуждениям, если безразлично все – трехсторонняя фигура, темно-красный цвет, вращательное движение, желтое тело, покрытое шелухой зерно и т. д. – выражается одной и той же формулой А = а b с d, словно это сопоставление может быть выражением всегда одинакового способа соединения.

Если эти реальные категории несомненно являются элементами наших представлений о сущем, то само собою также понятно, что там, где речь идет об установлении понятий, сами эти категории должны быть уже наперед фиксированы в понятиях, их необходимо наперед выработать до полной ясности из ненадежного и шаткого применения популярных, руководимых словесными формами различий вещи, свойства и деятельности. Всякое определение понятия в области сущего предполагает, следовательно, признанную теорию о сущности этих категорий, оно лишь постольку является логически завершенным, поскольку логически завершенной является эта теория, и может иметь силу лишь постольку, поскольку допускается эта последняя. А сама возможность такой теории покоится на возможности уверенно создавать согласующиеся понятия о самих категориях, т. е. на возможности доводить до сознания путем анализа наших мыслительных процессов то, что с закономерной необходимостью мыслится всеми, поскольку они мыслят нечто как сущее.

10. Всеобщность рассмотренных до сих пор элементов наших представлений покоится, в конце концов, на том, что они сводятся к таким функциям, которые повторяются всегда одинаковым образом в отношении к самому различному мыслимому или наглядному содержанию. Характер наших пространственных и временных представлении всегда один и тот же, что бы ни являли собой те отдельные объекты, которые мы представляем в пространстве и во времени. Сведение чувственно данного к вещам со свойствами и деятельностями есть один и тот же процесс, каким бы многообразным влияниям ни подвергались наши чувства и как бы ни комбинировались между собой отдельные возбуждения. Возможность установить законченную систему этих элементов зависит от того, даны они, как это предполагает Кант, совершенно a priori, как готовые формы в душе, которые, следовательно, мог бы открыть полный анализ; или же от самого характера наших чувственных возбуждений зависит то, какие формальные элементы будут развиваться. Там уже прочно организованная, раз навсегда готовая система противостоит временно мало-помалу обнаруживающимся чувственным раздражениям. Здесь категории были бы продуктом такого развития, которое соопределялось бы особенным характером и последовательностью наших чувственных ощущений. Достаточно напомнить об этих возможностях, чтобы показать, что окончательное установление этих элементов зависит от окончательного уразумения генезиса самих наших представлений.

11. Этим элементам наших представлений противостоят те элементы, которые даны наглядно благодаря непосредственному ощущению или внутреннему восприятию. С субъективной психологической точки зрения, в отдельных цветах, тонах, запахах и т. д. мы, без сомнения, имеем нечто простое и конечное, нечто воистину элементарное; точно так же и в непосредственном сознании внутренних процессов – удовольствия, боли, желания и т. д. Белый цвет этой бумаги, черный цвет этих букв не может быть далее анализирован; это дано сразу благодаря возбуждению наших органов. Этот цвет повторяется в самых различных комбинациях и пространственных формах, но всегда как одно и то же, далее не могущее быть разложенным. Здесь, следовательно, мы можем, по-видимому, легко установить элементарные признаки, которые хотя никогда не могут быть представлены изолированно – цвет никогда без пространства и т. д., – но, во всяком случае, они легко могут быть удержаны в своем различии от формы и в своем различии друг от друга – запахи в отличие от цветов, цвета в отличие от тонов и т. д. Если где-либо, то именно здесь мы имеем нечто, что может быть лишь названо, но не объяснено, нечто аналогичное буквам алфавита. И если бы возможно было установить, что из этих данных благодаря непосредственному, наглядному представлению элементов, из форм наглядного представления, из реальных и формальных категорий образуется вся совокупность наших представлений, то тем самым был бы описан круг первоначальных признаков.