Локи все-таки будет судить асгардский суд?

— Довольно! — приблизившись и в то же время приподнимая подбородок, чтобы избавиться от соленой влаги, готовой сорваться с ресниц, Локи клещом вцепился в руку отца, то ли ища защиты от слов, столь правдивых, что резали не хуже клинка, то ли желая, чтобы тот замолчал. Прикосновение было знакомым: ледяные ладони, полные дрожи, и то, сколько отчаянья было в этом жесте — Один был рад ощутить это касание, столь знакомое, уничтожавшее все сомнения по поводу того, кто стоит перед ним. Когда-то Локи вкладывал в него все те чувства, которые не мог выразить словами, искал защиты и сострадания. Бездна не изменила его, во всяком случае, в этом.

— Хватит… — уже тише, почти шепотом произнес Локи, глядя расширившимися зрачками в лицо своего палача. Похоже, он, наконец, понял, что все, только что сказанное, — правда, и любое оправдание будет звучать глупо и неуместно. — Я всего лишь хотел быть равным Тору! Я хотел твоего признания. Я и не думал… — царевич не закончил фразу, задохнувшись словами. Улыбка, желавшая тронуть губы Одина, так и осталась лишь в мыслях — такая реакция еще больше испугала бы и так глубоко потрясенного Локи. Царь Асгарда был доволен разговором, доволен тем, что все оказалось намного проще — за напускной холодностью и злостью царевич оставался все тем же молодым юношей, боящимся гнева отца, сравнимого с божественным гневом для него. И все тайны, связанные с артефактами древности и неизведанной бездной, не были сокрыты столь глубоко, что для их раскрытия потребовались бы слишком жестокие меры, которые пришлось бы применить, если бы молчание Локи навлекло беды на Асгард.

— Я знаю, чего ты хотел.

Своего Один уже добился, так что стоило хоть немного стабилизировать сломленного мятежника. Он нарочито мягко высвободил свою руку из цепкой хватки будто закостеневших пальцев.

— Я лишь поведал тебе, к чему привели твои действия.

— Так не должно было быть… — с трудом прошептал Локи.

— Ты осознаешь свои ошибки? — Один дождался неуверенного кивка, говорившего о том, что царевич понял то, что натворил, и раскаивался в содеянном. Продолжать разговор об этом сейчас, когда Локи в таком состоянии, не было никакого смысла. Царь Асгарда желал не исповеди преступника, склонившего голову под тяжестью своих прегрешений и умоляющего о прощении и милости, а откровенного разговора с сыном, осознавшим свои ошибки и самостоятельно пришедшим к выводу, что этот разговор ему необходим.

— А теперь перейдем к твоим просчетам в битве с людьми, — столь резкая смена темы заставила сникшего царевича вновь удивленно вскинуть голову. — На каких условиях ты объединился с читаури? Мне нужна вся правда.

— Чтобы казнить меня, имея полный перечень всех моих грехов? — обреченно, будучи уверенным в своих словах, спросил Локи, не смея снова взглянуть на отца, глядя в одну точку над его левым плечом. Ему казалось, что за каждое обвинение, слетевшее с губ Одина, он был приговорен к смертной казни, и страх не столько перед ней, сколько перед приговором из уст Всеотца, снедал его. Но все же этот страх, страх быть осужденным самым важным для него жителем всех миров, был не сильнее того всепоглощающего ужаса, что он испытывал при мысли о возможном предательстве. Значит, нужно продолжать балансировать на грани отчаянья и принять многократно заслуженную кару.

— Тебе мало доказательств моей вины? — Локи заставил голос звучать громко и твердо. Пусть так, пусть казнь, главное, что хотя бы некоторые тайны погибнут вместе с ним. Главную битву он уже выиграл: тайну Тессеракта он унесет с собой, пускай и в могилу. Эта мысль помогла хоть немного собраться: Локи не сомневался, что сейчас за дверью стоят стражи, готовые, по мановению руки отца, схватить его, отвести в темницы и исполнить приговор.

— Ты искажаешь суть моего вопроса, — отец тяжело вздохнул, будто его предположения были какой-то несуразной глупостью. — Локи, ты дома. О казнях и пытках речь не идет.

— Тогда зачем тебе все это? — царевич не сомневался в том, что Один собирался казнить его, вся гневная тирада свидетельствовала в пользу этого, но почему он решил отсрочить приведение приговора в исполнение? Это было непонятно, а все непонятное в поведении царя богов и людей не на шутку пугало. — Зачем этот допрос?

— Я думал обсудить с тобой твои промахи и ошибки, чтобы в следующий раз ты лучше планировал ведение войны, — Один произнес эту фразу так спокойно, будто не готов был минуту назад лично пронзить стоящего перед ним преступника мечом.

— Что…? — протянул Локи, медленно осознавая, что немедленное линчевание таки отменяется, но еще не зная, чем оно будет заменено. Ведь Один четко расписал ему все его проступки. И его вина доказана для отца, значит, за этим должно следовать наказание, равносильное совершенному — казнь.

— Но, видимо, ты еще не готов к серьезному разговору, — Один отошел к темному окну, за которым все равно ничего не было видно. Прошла напряженная минута, прежде чем Локи понял, что его, кажется, больше не держат. Он сделал несколько шагов, отделявших его от двери, открыл створку, не веря, что после всего сказанного его просто так отпускают.

— Подумай о своих ошибках, — донеслось из покоев отца.

Локи быстро закрыл дверь, словно стараясь оставить в запертой комнате свой страх и грызущее чувство вины. Оставалась иллюзорная надежда, что до следующего допроса он, поняв свою главную ошибку, успеет придумать достаточно стройные катакомбы лжи и не запутаться в них.

====== Глава 19 ======

Только с детства въедавшиеся в мозг правила поведения не позволяли Локи перейти на бег, спускаясь по лестнице. Оскальзываясь на отполированном металле, он продолжал, широко шагая, переступать через две ступеньки, старясь как можно быстрее уйти и избежать назойливого внимания придворной челяди. Увы, это было невозможно: проходящие навстречу чинные асы здоровались, выказывали почтение и просто путались под ногами. Локи едва не сбивал их. Он хотел только одного: покинуть дворец как можно скорее и больше никогда к нему не приближаться. Но он прекрасно понимал, что последнее невыполнимо, что с семьей видеться придется, что отец от него не отстанет, но сейчас он мог дать волю чувствам и нестись вниз, не думая ни о чем, даже о том, что от фактически проиграл, что он был готов рассказать все, и что отцу стоило чуть надавить и…

— Локи!

Молодой бог резко остановился на последней ступеньке. Вцепившись обеими руками в перила, он медленно повернулся, встречая отца холодным отчуждением. Кажется, Всеотец передумал отпускать и решил получить ответы на все интересующие его вопросы. Но не будет же он делать это посреди лестницы в окружении праздно шатающихся асов?

— Локи, — повторил Один, медленно и величаво спускаясь к поверженному богу. — Ты возвращаешься в поселение?

— Ты не позволишь мне? — холодно откликнулся царевич, не желая слушать отца, ощущая стыд и страстное желание обнять себя за плечи, чтобы хоть как-то защититься от сурового взгляда.

— Нет, — проговорил Один, останавливаясь на несколько ступенек раньше и глядя на сына свысока. Царевич ощущал себя еще хуже, чем в комнате, там он мог пользоваться хотя бы преимуществом в росте, пускай и незначительным.

— Я вверяю тебе величайший артефакт девяти миров, — огорошил Один нежданной новостью.- Сделай из него инструмент созидания, который восстановит Радужный мост и вернет мир во вселенную, — Один спустился чуть ниже. — Несмотря на все былые ошибки, именно ты и избранный тобой спутник должны добиться успеха.

Локи отрывисто кивнул. Разговаривать у него не было ни сил, ни желания, особенно после всего произошедшего, поэтому он не стал уточнять у отца, что именно он должен делать и почему. Забрать Тесеракт — хорошо! Доставить его в поселение — прекрасно! Он был готов согласиться со всем, только бы покинуть дворец, вернуться в спасительное поселение. Мысль о том, что пристанище преступников, казавшееся столь отвратительным вначале, теперь же воспринималось как единственно спокойное место, в отличии от дворца, который царевич считал своим домом многие столетия, вызвала совсем неуместное веселье. Уголок рта нервно дернулся, приподнимаясь вверх — Локи потребовалась все остатки выдержки, чтобы не рассмеяться в голос. Первый отголосок истерики, и если Всеотец сейчас…