Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
— Vielleicht, aber{?}[Возможно, но]… — целитель поёжился и напомнил себе, что мысли читать невозможно.
— Скажи мне одно, мой достопочтенный друг, — голос Хагалара холодел с каждым словом. Казалось невероятным, что этот ас вообще может быть в ярости, но Алгир ясно видел, что он к этому состоянию уже близок, и причин столь резкой перемены настроения вечного язвительного балагура не мог понять. — Если, предположим, просто предположим, ему вывихнули суставы. Или раздробили кости. Или оставили отметины раскаленным железом. Возможно ли, что камень сразу залечил раны? — Хагалар придвинулся еще ближе и дотронулся до руки целителя, как всегда делал, когда старался донести особо важную мысль. Эта привычка раздражала Алгира еще в ту пору, когда оба они жили во дворце. Она же была одной из основных причин, почему маг и медик, связанные общей судьбой и общим прошлым, никогда не были друзьями и даже сейчас не пытались завести
— Ты знаешь свойства целительного камня не хуже меня, — ответил он, вставая в надежде отгородиться от настырного собеседника.
— Возможно, не знаю. Расскажи, — потребовал Хагалар, вновь схватив друга за руку: это уже было не мягкое случайное прикосновение, а настоящий захват бывшего великолепного воина. Алгира аж передернуло от отвращения: никто, кроме пациентов, порой бьющихся в агонии и не соображающих, что творят, не смел прикасаться к нему.
— Если есть открытые раны или открытый перелом, то камень лечит его мгновенно, а вот если что-то внутреннее, то приходится обращаться к целительным эликсиру или мази, а они действуют гораздо дольше, — процедил сквозь зубы целитель в тщетных попытках высвободить свою несчастную руку из стальной хватки собеседника: куда там, не зря в свое время о Хагаларе ходили невообразимые по своей глупости слухи, что в последней войне с Ётунхеймом он крошил черепа противников голыми руками. Сейчас же он перешел все допустимые границы: никого не должно волновать, пытали младшего царевича или нет. Решения Одина обычно мудры. Быть может, за год скитаний Локи успел натворить такое, за что его следовало казнить, и пытки — лишь снисхождение. А, может, отец богов и людей просто срывает злость на детях. Несчастлив будет тот, кто попадет под горячую руку Одина. Целитель знал это не понаслышке и заранее сочувствовал провинившимся.
— Хорошо, мой добрый друг, — Хагалар встал, резко отпустив руку целителя: на ней остались характерные красные разводы. По плотно сжатым кулакам и губам можно было понять, что маг в ярости. — Я спрошу тебя прямо. Если бы Локи пытали чем-то похуже, чем, назовем это «нечто» палками, возможно ли было скрыть следы столь быстро?
— Teoretisch{?}[Теоретически] — да, — Алгир выпрямился, пользуясь преимуществом в росте, всем своим видом давая понять, что хочет завершить этот разговор как можно скорее. — Praktisch{?}[Практически]: хоть какие-то шрамы да остались бы, я не мог не заметить рубцов. Но. Я, как профессионал своего дела, — целитель сделал ударение на слове «профессионал», — могу сказать одно. Я беседовал с царем и царевичем, когда они сюда пришли. Один удивился, когда увидел синяки на теле сына. Но, возможно, при мне просто разыграли удивление. Царевич был изможден и не произнес ни слова. Я дал ему снотворное, потому что знал: это та усталость, от которой можно долго мучиться, но не засыпать. Возможно! — тон лекаря был наполнен тем же металлом, что и голос нежеланного посетителя. — Повторяю, возможно, тело было в таком жутком состоянии из-за невыносимых мук. Я говорю «возможно» еще и потому, что Один привел его ко мне, а не отдал на попечение дворцовым знахарям, которые, разумеется, превосходят меня если не в искусстве врачевания, то уж в покорности так точно. Я все сказал.
— Что ж, спасибо, мой добрый друг, — Хагалар коротко кивнул в знак благодарности. — Значит, все не так плохо, как я думал. Все гораздо хуже.
Незваный гость покинул дом столь же внезапно, сколь и появился. Алгир вздохнул с облегчением, подошел к сундуку, стоящему у дальней стены, и вынул волшебный флюгер: золотой петушок не просто будет стоять у двери и показывать, куда дует ветер. Если кто-нибудь подойдет к дому, он оповестит хозяина о возможном визите. Целитель не сомневался, что Хагалар еще вернется. Когда Один много столетий назад лежал при смерти, то юный маг заходил к нему по пятнадцати раз за ночь, и если он сейчас проникся этой странной заботой и любовью к младшему сыну Одина, значит, придет вновь. А встречаться с ним у Алгира не было никакого желания. Поставив петушка у дома и описав внешность настырного недруга, целитель вознес благодарственную молитву Одину, радуясь тому, что в доме исцеления было целых три выхода.
Не успел маг вернуться в свой лабораториум, как его перехватил стражник из дворца Одина. Хагалар ужасно удивился: обычно в поселение приезжали посыльные, а не стражники. Они останавливались у стен и передавали сообщения через привратников. Заходить на территорию не то, чтобы было запрещено, скорее, просто не принято. У Хагалара были свои дела и заботы, поэтому он встретил гостя неласково.
Однако тот даже не заметил показной грубости и передал приглашение явиться. Да не от Всеотца, а от Хеймдаля. Глава магической ветви науки резко прекратил язвить и вопросительно посмотрел на посланника. Было время, когда его отношения со стражем моста на самый поверхностный взгляд можно было назвать теплыми, но сколько столетий уж прошло с тех пор. Не верилось, что привратник просто так о нем вспомнил. Пока Хагалар пытался найти хоть какое-нибудь разумное объяснение, стражник невозмутимо пояснил, что приглашение распространяется не только на него, а еще на десяток сильнейших магов и целителей поселения. Нежданная поездка была совершенно некстати. У Хагалара было полно других дел, о которых Хеймдаль понятия не имел, несмотря на хваленое всеведение.Но со стражем моста, как и с отцом богов и людей, не спорят, поэтому Хагалару пришлось отказаться от всех планов и оседлать коня в кратчайшие сроки. Выбирать спутников долго не пришлось — он призвал собственную «свиту»: лично преданных магов, обязанных ему многим, в некоторых случаях даже жизнью. Всю дорогу он пытался восстановить картину произошедшего за последние сутки и уложить в одну формулу каскет, раненого Локи, его таинственное возвращение и Всеотца, который ни с того ни с сего вспомнил о тех, кого знал очень давно, но о чьем существовании предпочел забыть. Картина получалась безрадостная.
Жалобное ржание лошади заставило старого мага вернуться в реальность: путники ступили на радужный мост. Почти все животные боялись иллюзорного моста, ведь он был не просто пропитан магией, магия была его сутью: сними древнее заклятие, и от него ничего не останется, он распадется на огонь, воду и ветер, чьи цвета, красный, зеленый и синий, переливались, образуя причудливые сочетания. Мост находился вне Асгарда, принадлежал скорее бездне, нежели миру бессмертных, так что большинству асов было неприятно на нем находиться: им казалось, что они стоят на перепутье между жизнью и смертью.
Стражники остались у ворот, зорко следя за магами и целителями, словно опасались, что те бросятся в воды бушующего океана.
— Привет тебе, всевидящий Хеймдаль, — помахал рукой маг, спрыгивая с лошади. — Я весь внимание. Что заставило тебя вспомнить о моей скромной персоне?
— Я направил свой взор на царство людей, — отозвался страж ворот. Хагалар поёжился — ему неуютно было стоять рядом с всезрячим. Когда-то давно они сражались плечом к плечу, прикрывали друг друга. Тогда Хагалар мог называть Хеймдаля близким другом. Наверное. Но прошло слишком много времени.
— Никогда еще Мидгард не бывал разрушен силами сыновей Одина, — продолжил всевидящий, изображая памятник самому себе: даже губы его почти не шевелились. — Я клялся наравне со всеми защищать мир смертных, но, как привратник этого мира, я не могу покинуть свой пост.
— Почему бы людям и не страдать от гнева своих богов? — пожал плечами Хагалар. — Ничтожные смертные давно о нас забыли, пора преподать им урок. Что именно тебе требуется от меня и моих спутников? Поведай скорее, а то меня ждут сокровища Одина, — Хагалар говорил четко и по делу. Расточать красноречие было бессмысленно: никакие речи не могли потревожить ледяное спокойствие Хеймдаля.
— Ты и твои маги должны исполнить данную нами клятву, — пояснил страж все тем же ровным тоном.
— Почему, если дети Одина что-то ломают, мы должны убирать? — спросил Вождь. — Я нахожу такую расстановку сил нечестной.
— Потому что я прошу тебя об этом, — отозвался Хеймдаль. Его невозмутимый тон ничуть не вязался со столь личным обращением.
Маг резко посерьезнел. Так это инициатива лично Хеймдаля, а не Одина? Страж ворот проникся любовью к людям? Это даже смешно. Что за обостренное чувство справедливости? И откуда у него Тессеракт? Хагалар только сейчас обратил внимание на куб, который Хеймдаль держал в руке так привычно, будто с начала времен стоял на мосте вместе с ним.
— Ладно, отправляй, — махнул рукой маг, стараясь скрыть от всевидящего взора свое искреннее недоумение по поводу происходящего. — Но мы не можем задержаться надолго. Мне еще сокровища Одина приручать, а они, сам понимаешь, строптивы до невозможности. Даже не знаю, какое в большей мере.
Полет сквозь миры казался волшебным сном тем, кто впервые сходил на Землю. Разноцветный портал выбросил асов на широкой шумной улице. Путники огляделись: вокруг них возвышались огромные прямоугольные дома-коробки, воздух был пропитан отвратительным запахом дыма и нефти, а под ногами вместо привычной земли расстилалось серое твердое покрытие неизвестного происхождения. В другое время асам, не часто покидавшим границы своего маленького поселения, было бы крайне любопытно осмотреть умирающий город смертных, но не сейчас, когда время и место играли против них: на пришельцев со всех сторон глазели люди, готовые в любой момент броситься врассыпную и заорать от страха.