Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Мария наблюдала, как диковинное существо внеземного происхождения стремительно удаляется. Ей казалось, что она впервые в жизни увидела настоящее чудо.

====== Глава 8 ======

Локи ехал на чужой лошади, ощущая себя так, словно его волокут на казнь, а не на так называемый обряд примирения. Его рабы плелись следом, боясь нагонять своего мрачного господина. Последние два дня он спал почти беспробудно, зато в редкие моменты прояснения сознания чувствовал себя так хорошо и уютно, будто находился в собственных покоях в Гладсхейме, а вовсе не в поселении тех, кто оставил семью и дом. И хотя царевич сомневался, что у него есть и то, и другое, он не горел желанием искать новую семью в лице нескольких сотен отщепенцев, совершивших преступления разной степени тяжести.

Пару раз к нему заходил какой-то мужчина, чье лицо Локи помнил очень смутно. Незнакомец передал удивительное по своей сути сообщение, гласившее, что он с несколькими асами собирается заняться починкой каскета, а царевич должен им помогать. Молодой маг недоумевал: зачем Всеотец направляет на починку того, кто никогда прежде с артефактами не работал? Если не брать в расчет Тессеракт… О котором Один ничего не знал. По крайней мере, не должен был знать… Однако, сколь бы странным ни казалось подобное назначение, отказаться Локи не мог, а, значит, ему придется каждый день ездить в поселение отверженных.

Синяки и царапины за две ночи зажили, царевич ровно держался в седле, и, несмотря на плащ, скрывающий его с головы до ног, многие могли бы узнать сына Одина, если бы столкнулись с ним на безлюдной дороге, ведущей к западным воротам. Неподалеку от них расположились дворцовая челядь, друзья Тора, стражники, слуги. Локи слышал, как его обсуждают, гадают, когда он приедет и как он теперь выглядит. Царевич решил не доставлять челяди удовольствия, не показываться раньше положенного часа. Он тихо спешился и затаился среди скрюченных деревьев, которые в детстве казались ему чуть ли не настоящим лесом. С западной стороны от столицы Асгарда раскинулось несколько небольших рощ, где росли маленькие, уродливые деревца, которые даже птицы обходили стороной. И почему торжественная процессия должна войти в город с этой стороны, а не с северной, где возвышались главные ворота? Царевич подошел к небольшой березке и привалился к ней плечом. В самом скором времени с полсотни асов пройдут по улицам города под ликование толпы зевак. Все будут приветствовать его, Локи, бросать цветы, радоваться воссоединению семьи. Но что на самом деле стоит за этим фарсом? Что случится после того, как царская семья разыграет обряд примирения с тем, с кем она, на самом деле, мириться не желает? Его бросят в тюрьму и будут конвоировать ежедневно до поселения и обратно? Займутся настоящим допросом, выбивая признание и раскаяние? Или придумают что-нибудь изощренное, то, что не снилось даже бывшим учителям? Царевич отогнал от себя тревожные мысли: ответы на вопросы ему сейчас получить не у кого. Построение еще не закончилось, можно было еще немного постоять в роще и понаблюдать за врагами издалека: вдруг удастся подслушать что-то важное? Под чьей-то ногой хрустнула ветка. Локи резко обернулся, опасаясь, что Всеотец нашел его. Но нет. К нему приближалась самая красивая женщина во всех девяти мирах, супруга отца богов и людей, царица Фригг. Локи передернуло: больше всего на свете он не желал сейчас видеть её, ту, в чью любовь ему так хотелось верить. Блистательная царица верхнего мира шла столь медленно и горделиво, словно подходила к трону своего венценосного супруга, а не к поверженному богу, недостойному даже смотреть на её светлый лик. Умом Локи понимал, что должен пойти навстречу, что перед ним не царица, а мать, а сопровождают ее всего лишь валькирии, а не подосланные убийцы, но он не мог сделать ни шага. Он так давно её не видел. Нет, она совсем не изменилась, осталась все такой же, какой он её помнил: властной, жесткой и одновременно с этим удивительно нежной. Царица двигалась так плавно и величаво, что Локи едва поборол позорное желание скрыться в тощем подлеске. Ему казалось, что он совершает святотатство, глядя на ту, которую превозносили во всех мирах, на ту, к чьим ногам падали ниц правители прочих царств, на ту, кто по праву носил в Мидгарде высокое звание богини домашнего очага. Не замечая смятения стоящего перед ней юноши, царица Асгарда отослала валькирий, подошла к нему вплотную и окинула быстрым, изучающим взглядом. Было настолько тихо, что Локи слышал дыхание богини. Резко смолк гул голосов собравшихся неподалеку асов. На мгновение поверженному богу показалось, что они с царицей одни на этой поляне, окруженной уродливыми березками, которые, как и он сам, не имели права находиться подле прекраснейшей женщины, но по каким-то нелепым обстоятельствам находились. Во всей вселенной будто не осталось ни одного живого существа, ни одного свидетеля этого странного, неуместного свидания богини домашнего очага и побежденного военнопленного. Локи не сразу осознал, что всевышняя обнимает его. Нежно, ласково. Это были объятия матери, прижимающей к груди любимого сына, а не формальные прикосновения богини, жалеющей молодого пленника. Царица богов ласкала воскресшего сына столь нежно, что усомниться в ее искренности было просто невозможно. И царевич не усомнился, хотя и предпочел бы думать, что его окружают враги. — Локи. Молодой бог на мгновение затаил дыхание: голос матери был таким же нежным, как и её руки. Голос, который Локи мечтал услышать, но боялся, что после всего случившегося это будет невозможно. Фригг чуть отстранилась, вглядываясь в каждую черточку его лица. Взгляд её тоже был нежным, успокаивающим. Все её естество воплощало настоящую материнскую любовь. Должно быть поэтому смертные сделали Фригг богиней семейного очага, а не страсти, свойственной молодым парам. Любовь страстная уничтожала все на своем пути, любовь нежная созидала, даря прощение и ласку даже тому, кто был их недостоин. — Ты так возмужал за эту зиму. Я едва узнаю тебя, — мать говорила очень тихо и мягко, таких интонаций Локи никогда от нее не слышал и чувствовал, что поддается этой безумной нежности, что ему невообразимо приятно держать за талию женщину, которая всегда дарила и продолжала дарить незаслуженную ласку и тепло. Он никогда не ценил её любовь, считал само собой разумеющейся. И только сейчас понял, что если и скучал по кому в Асгарде, то только по ней. Холодная и неприступная с другими, царица могла одним взглядом и интонацией сказать больше, чем другие матери говорили сотней слов. Локи даже в детстве редко слышал от нее похвалу или нежности, но стоило ей посмотреть на него своим мягким взглядом, как он чувствовал себя счастливым. Сейчас, будучи взрослым, он понимал, что магия детства все еще действует на него. — Я изменился, — бросил он небрежно, более с сожалением, нежели с чувством превосходства, отвечая скорее своим мыслям, чем словам матери. — Но ты вернулся — это главное. — Богиня обхватила ладонями его лицо, заставляя встретиться с ней взглядом. Локи предпочел бы не заглядывать в её глаза, он слишком боялся увидеть затаенную обиду или злость, но у него не было выбора. Большой выдержки требовал от него этот зрительный контакт, много сил он приложил, чтобы не закрыть глаза или не дернуться, вырываясь из рук матери. — Когда отец рассказал мне обо всем, я хотела верить, что ты жив, но не могла: ведь будь ты живым, на тебя обрушились бы немыслимые страдания бездны. Но считать тебя мертвым я тоже не могла. — Локи казалось, или её голос и правда дрожал, а в глазах стояли слезы? Царица вновь обняла его, прижалась щекой к его плечу. — Врагу не пожелаешь страданий матери, потерявшей сына. Царевич был рад, что мать не может сейчас видеть его лица. Пожалуй, он впервые ощутил что-то вроде раскаяния за содеянное. — Пожалуйста, Локи, не причиняй мне вновь таких страданий. — Руки матери сжали его плечи с такой силой, что даже сквозь плотную одежду чувствовалось напряжение пальцев. — Я не твой сын, — прошептал он, пребольно закусив губу. Зачем он это сказал, он и сам не знал: для того ли, чтобы оправдать себя или чтобы успокоить её? Царица чуть отстранилась, но плечи Локи не выпустила. Она вновь заглянула ему в глаза: царевич безошибочно прочел во взгляде и бесконечную нежность, и боль, и даже чуть-чуть обиду. Сколько он помнил, мать никогда не плакала, но её глаза могли быть такими печальными, что лучше для нее было бы пролить горькие слезы и не терпеть жуткие муки душевных страданий. — Локи, я — твоя мать, а Один — твой отец, — богиня говорила мягко, но с убежденностью, не допускающей сомнений, и молодой бог на мгновение поверил ей. — Ты не должен в этом сомневаться. — Возможно ли, чтобы пленник называл «матерью» царицу Асгарда? — низвергнутый бог хотел усмехнуться, но улыбка вышла грустной. — Ты не пленник, Локи, — возразила Фригг. От нее не укрылось, что сын избегает встречаться с ней взглядом. — Как ты мог такое подумать? Царевич смотрел куда-то в сторону, делая вид, будто соседнее дерево в миллионы раз интереснее родной матери. Что он мог сказать ей? Любые слова расстроят её. Локи представил себе собственную казнь, суд и прочие зверства, которым его мог подвергнуть Всеотец. Что ему боль, что ему позор и казнь? Он может стерпеть все, после бездны любая мука покажется сладкой, но как будет чувствовать себя она, глядя на своего сына, стоящего на коленях у трона отца богов и людей в кандалах, в цепях, в окружении десятка надсмотрщиков? Она будет покорно сидеть подле Одина, и на лице её застынет каменное выражение, но глаза выдадут всю затаенную в сердце боль. Локи понял, что не может доставить матери таких страданий и что скорее совершит еще одно самоубийство, чем даст отцу судить себя и казнить на глазах сотен асов. — Разве не пленника тайно, под покровом ночи, приводят, закованного в цепи? — его голос дрогнул, и это злило: он хотел быть твердым до конца. Пусть лучше мать ненавидит его, чем так страдает. Пусть считает его преступником. Пусть проклинает тот день, когда взялась воспитывать полукровку. — Что? — голос Фригг выражал крайнюю степень изумления. — Видимо, Тор ничего тебе не сказал, — грустно вздохнул Локи, с трудом высвобождаясь из мягких рук матери. Ему сразу стало холодно и зябко, хотя одежда защищала даже от зимней стужи. Молодой маг отчетливо понимал, что недостоин этих чарующих прикосновений, хотя и сам себе не мог объяснить, с чего так размяк, почему образ матери, о которой он забыл, которую чуть ли не насильно стер из памяти, сейчас терзает его больше, чем возможные допросы, пытки и казнь? — Тор никогда бы не сделал такого, — убежденно произнесла Фригг. Локи только фыркнул в ответ — какая наивность! — Он так тосковал по тебе, так ликовал, узнав, что ты жив, — продолжила она своим обычным повседневным тоном. — Ты ничего не знаешь о войне в мире людей, — откликнулся царевич. Резкая смена голоса и интонаций порядком обидела его, враз изничтожила тот нежно-горький комок болезненной любви, смешанной со стыдом. Он чувствовал себя таким усталым и эмоционально истощенным, будто несколько часов беседовал с Одином. — И не хочу, — твердо ответила царица Асгарда. Эти интонации Локи не мог перепутать ни с чем: так Фригг говорила с подданными с высоты своего трона. — Неужели? — поверженный бог приподнял брови, уже даже не обижаясь, а злясь на тон матери: ему хотелось еще послушать ласковый голос, ему хотелось увериться, что он и в самом деле любим этой женщиной. А еще он хотел знать, что она имеет в виду своими странными речами. Он ожидал, что каждый в Асгарде заинтересован в подробностях бездны и мидгардской кампании. — Что бы ни случилось во всех мирах, ты всегда будешь моим сыном, Локи. — Эта фраза заставила полукровку поморщиться. Она была произнесена торжественным тоном, каким обычно говорил Один, и поэтому казалась потрясающе неправдоподобной и одновременно с этим банальной и очевидной! Локи ничего не ответил. Воцарилось молчание. Он надеялся, что Фригг уйдет, но она продолжала стоять рядом. Не мать, но богиня. — Что меня ждет? — решил он задать тот вопрос, который волновал его последние три ночи. — Обряд примирения, ради которого мы здесь и собрались, — с готовностью отозвалась царица. Локи отметил, что она явно ожидала этот вопрос. — А помимо этого? — царевич поднял голову, чтобы точно увидеть реакцию на свои предположения. — Суд, пытки, казнь? Ни один мускул не дрогнул на лице матери, только в глазах на долю секунды отразилось… Недоумение? — Отец не собирается судить тебя. — Она положила руку Локи на плечо, будто желая стать еще ближе, однако это прикосновение не было ни нежным, ни ласковым. — Он хочет поговорить с тобой и помочь тебе. Почувствовав фальшь, Локи одним резким движением сбросил руку богини, воскликнув: — Он отказался от меня!.. На мосту, — уже тише добавил он, хотя был уверен, что мать и так прекрасно поняла его. — Это неправда, Локи. — Богиня не предпринимала больше попыток дотронуться до пленника, её голос потерял всякие эмоции, но зато проникал в самую душу, заставляя принять верное, с её точки зрения, решение. — Он хотел и хочет помочь тебе. Пожалуйста, доверься ему. Он желает тебе только добра. Локи вздрогнул. Так вот оно что… Мир перед глазами в одно мгновение лишился всех своих красок, его будто заволокла дымка или предрассветная мгла, мешающая разглядеть силуэты окружающих предметов. Локи больше не видел перед собой женщину, которая искренне любила его. Ему представлялось, как Один долго и вкрадчиво разъяснял супруге, что именно она должна подойти к пленнику, подсказывал ей, что говорить, чтобы вызнать у него все тайны и помыслы. Не любовь привела её к нему сейчас, а лишь приказ Всеотца. «Долго ли он уговаривал тебя сыграть эту комедию?» — хотел спросить Локи, но так и не решился. Он не настолько глуп, чтобы сразу обнаруживать свое знание. Главное, понимать, что происходит. А если все эти разговоры про «истерзанную душу» были только для того, чтобы ослабить его бдительность, то затея величайшего бога всех миров не удалась. Локи медленно направился к толпе асов, не удостоив супругу Всеотца ни единым словом.

====== Глава 9 ======

Локи торопливо шел к дворцовым асам, ведя лошадь под уздцы и меняя на ходу повседневную одежду на боевую, которая по каким-то невероятным причинам считалась торжественной. Уж сколько столетий он щеголял в ней, а все не мог понять: зачем надевать полный боевой доспех, если ближайшие много часов придется провести за столом? Неудобно, жарко, душно. Если бы пиршество проходило на возвышающихся вокруг столицы снежных горах, боевое облачение было бы уместно: от холода оно великолепно спасало — но в палатах Всеотца казалось громоздким и лишним.

— Брат! — Тор первым заметил приближение Локи и поспешил навстречу, с неудовольствием отмечая, что тот приехал на его лошади. Подобные мелкие пакости раньше были в порядке вещей, но сейчас рассердили бога грома не на шутку. Однако затевать ссору и меняться конями на глазах у десятков асов не годилось, поэтому он сделал вид, будто ничего не заметил. — Я уж думал, ты заблудился по дороге. — Поравнявшись с Локи, Тор привычным движением положил руку практически на шею любимому братцу. — Я беседовал с матерью, — пробормотал младший царевич, стараясь не обращать внимания на отвратительную нежность: его гораздо больше волновало предстоящее шествие, во время которого он должен будет держаться подле Тора и изображать счастливое возвращение домой. — Понятно, — воитель похлопал его по плечу. Локи едва сдержался, чтобы не вывернуться. — Ты готов? — Я ждал этого дня слишком долго, — раздосадовано буркнул виновник торжества и отъехал подальше. Тора такой ответ вполне удовлетворил. Он повел брата к толпе асов, демонстрируя его, словно любимую починенную игрушку. Локи с удовлетворением отметил, что дворовая челядь смотрит на него как… Как на бога. Во всяком случае, в её глазах смешаны восхищение и страх. Никто не смел заговорить с воскресшим, но каждый будто пытался заглянуть ему в душу и узнать, что же такого младший царевич натворил в Вальгалле, если его выгнали оттуда и позволили вернуться в Асгард? Только четверо асов вели себя совершенно иначе. По лицу Хогуна нельзя было прочитать ничего. Фандралл помахал Локи рукой и подмигнул, очаровательно улыбаясь. Как показалось Локи, он собирался подъехать ближе к царевичам, но что-то отвлекло его, и он остался на месте. Сиф смотрела на воскресшего с таким презрением и ненавистью, что у Локи не осталось сомнений: она меньше всех в Асгарде жаждала его воскрешения. Вольштаг же, казалось, никак не мог придумать, что же ему делать: он то принимался шептать что-то на ухо Фандраллу, то наклонялся к Сиф. На воскресшего он не обращал внимания. Царевичи подъехали к началу колонны. Вокруг них выстроились нарядно разодетые стражники и воины, несущие кто стяги Асгарда, кто ветки священных деревьев, в основном, ясеней, кто венки омел, а кто оружие. Всеотец, возглавляющий колонну, приблизился к сыновьям и подробно разъяснил официальную версию событий в Мидгарде. Тор недовольно кривился: ложь была ему противна, но он понимал, что каждому жителю знать всю правду не стоит. Локи, выслушав наставления отца, понял, что Одину известно гораздо больше подробностей битвы, чем он ожидал. Откуда? Ну, разумеется, от Хеймдаля, от кого же еще? Или от вездесущих воронов. Это открытие неприятно поразило царевича. Он не сомневался, что отец будет еще расспрашивать его о произошедшем, и просто солгать не выйдет. Локи понятия не имел, рассказывал ли Хеймдаль Всеотцу о происходящем или показывал то, что видит сам? Если второе, то дела совсем плохи. Тор подозрительно косился на брата, который не проронил ни слова во время речи отца, держался в седле уверено и выглядел так, будто и правда ждал этой церемонии весь последний год. Только вот бог грома знал, что Локи на самом деле отвратительно происходящее, что, будь его воля, он никогда не вернулся бы в светлый Асгард. Что-то тут было не так. Но что? Тор всматривался в лицо воскресшего и… Не мог найти в нем ничего от того монстра, которого видел в Мидгарде. Младший выглядел почти так же, как прошлом году, до той злосчастной коронации, до того, как послал Разрушителя убить собственных друзей. Тор прекрасно знал, что Локи не способен на искренность, зато великолепно умеет подстраиваться под обстоятельства. И это очень беспокоило хозяина Мьёльнира: уж не привел ли двуличный брат в светлейший Асгард того, кто найдет способ уничтожить даже богов? Вопреки подозрениям наследника, торжественная процессия прошла мирно. По всем улицам столицы разносился клич боевых рогов и бой барабанов. Народ ликовал, бросал цветы, поздравлял царскую семью. Колонна прошла по главной улице, с которой на время убрали все лавки. Жители стояли вдоль дороги или высовывались из окон. Будто специально в честь торжества выглянуло из-за туч столь редкое в Асгарде солнце, озаряя золотые и серебряные стены зданий. Яркие лучи высвечивали стройные колонны, играли на знаках Одина, поднимались по невероятным лестницам, начинающимся из ниоткуда и уходящим в никуда. Всё это великолепие отливало настоящим золотом, слепя огромную толпу и заставляя асов недовольно жмуриться и ворчать. Тор поднял руку в приветствии, которое адресовалось каждому жителю благословенного города. Сыновья Одина являли собой великолепную картину: могучий Тор, облаченный в серебряные доспехи, красный плащ и шлем, увенчанный крыльями чайки, восседал на крупном вороном коне, держа в руке молот Мьёльнир; изящный Локи в черно-золотом одеянии, зеленом плаще и шлеме с загнутыми рогами ехал на белоснежной холеной лошади, едва придерживая повод и приветствуя асов сияющей улыбкой. Из толпы раздавались приветственные кличи: «Славься, Один!», «Счастья царской семье!», «С возвращением, Локи!». Величественное впечатление процессия производила на жителей, но совсем по-другому видел происходящее Тор. Он старался не спускать глаз с брата, который улыбался широченной фальшивой улыбкой, больше напоминающей оскал хищника, приветливо махал рукой и едва не раздавал воздушные поцелуи, как это было принято в Мидгарде. Чуть впереди ехали Один и Фригг: они никого не приветствовали и, как казалось посторонним, служили лишь обрамлением для своих сыновей, завершая совершенную композицию, в центре которой ехала воплощенная братская любовь. Позади Тора пристроились троица воинов и Сиф. Бог грома уже давно заметил, что друзья совсем не рады происходящему. Год назад, когда они узнали о смерти Локи, то не сильно опечалились. Вот и сейчас бравые воины насторожено переглядывались, будто боялись, что опасный шутник вот-вот что-нибудь выкинет. Тор тоже подозревал неладное, поэтому и держал в руке молот. Он бы не удивился, если бы вдруг небо потемнело, и на Асгард посыпались какие-нибудь невиданные твари, подбросившие честолюбивому богу мысль о завоевании других миров. Тор напомнил себе, что надо узнать у Всеотца, кто стоял за спиной Локи. Не мог же брат не ответить на прямой вопрос царя богов и людей? Под незатихающие возгласы толпы процессия достигла дворца. На огромной площади, от которой расходились лучами семь главных дорог столицы, был проведен невнятный ритуал, подтверждающий право Локи на ношение титула младшего царевича Асгарда. Площадь была заполнена до отказа. Локи никогда не думал, что в столице живет такое количество асов. Или все они приехали по случаю торжества? На него смотрели тысячи голубых глаз, обрамленных волосами всевозможных оттенков, только не черных. Локи бросил мимолетный взгляд на дворцовую челядь. Вот среди них брюнеты попадались, хотя и редко, но и то у них были не зеленые глаза. Пленник в очередной раз почувствовал себя чужим в этом благословенном богами месте. Его приветствовали как героя, едва ли не как спасителя Асгарда от ледяных великанов. Какая омерзительная ложь! Царевич постарался сосредоточиться на ритуале, с трудом вспоминая, что и когда именно он должен делать. В свое время отец заставил и его, и Тора выучить всевозможные церемонии, в том числе и церемонию примирения, но на памяти Локи она не проводилась ни разу. В детстве, когда царевич еще надеялся завоевать расположение отца успехами в учебе, он знал даже эту редчайшую процедуру гораздо лучше старшего брата. Но сейчас с трудом вытаскивал из памяти последовательность действий, даже не пытаясь вспомнить, какой сакральный смысл несет каждое из них. Надо было, конечно, освежить знания еще в поселении, но ему было совершенно не до этого. Народ ликовал, глядя, как вернувшегося из мира мертвых принимают в семью со всевозможными почестями. Всеотец обнял сына на глазах у воодушевленной толпы и произнес прочувственную речь. Однако Тор видел, что от объятий веет не теплом встречи, а холодом отчуждения. Один восхвалял подвиг старшего сына, который, рискуя жизнью, спас младшего и вернул домой. «От кого я его спас?» — думал Тор, объезжая площадь по кругу, дабы асгардцы могли насладиться величием своего любимого героя. Потом пошел пир горой. На площадь около дворца вынесли множество столов, ломившихся от самых разных яств и дорогих вин. Народ поднимал кубки во славу сыновей Одина, народ слагал стихи, призывающие удачу царской семье. Кто-то о чем-то оживленно спорил, кто-то ругался, а кого-то разморило от пары бокалов настоящего вина, которое обычно подавалось только во дворце. Столы для царя и его приближенных установили на одной из малых крыш Гладсхейма, чтобы асгардцы имели возможность любоваться воссоединившейся семьей. Тор сидел по правую руку от Одина, Локи — по левую от Фригг, так что поговорить им никак не удавалось, но старший прекрасно видел, как младший мило беседует, шутит, улыбается, пьет один бокал за другим, словом, ведет себя так, будто не вопил несколько ночей назад: «У меня нет дома». Тор переглянулся с матерью. Та понимающе улыбнулась: ей тоже не нравилось происходящее. Прошло немало часов, прежде чем воитель, наконец, смог встать из-за стола и вытащить воодушевленно жестикулирующего брата. Бог грома твердо решил узнать, как понимать его идеальное поведение. Локи шутил, Локи задавал вопросы и отвечал соседям по столу с доброй, искренней улыбкой на лице. Рассказывал он, разумеется, только то, что приказал Всеотец, но снабжал повествование такими подробностями, что ни у кого не оставалось сомнений в том, что битва происходила именно так, как он говорит. Тор очень хотел поверить в преображение брата. Ведь именно таким он его помнил, именно таким надеялся найти, когда спускался на Землю. Как отец этого добился? Тор недоверчиво посмотрел на Всеотца, наблюдающего за пиром, но не принимающего в нем участия. Еще в Мидгарде наследник что-то слышал краем уха о том, как легко вложить в чужую голову собственные мысли, как промыть мозги, как зомбировать. Быть может, Один сотворил с провинившимся сыном какую-нибудь невообразимую жестокость? Лишил памяти? Заменил воспоминания? Изменил личность? — Локи, что отец с тобой сделал? — спросил Тор, как только дверь на крышу закрылась, и они оказались в пустынном темном коридоре. — Он ничего мне не сделал, — устало откликнулся виновник торжества, отходя к окну: празднество утомило его, а тут еще и полубрат со своими нелепыми вопросами. — Ничего? Он простил тебя? — Тор не верил своим ушам: он знал отца не первый день. Жестоким тот никогда не был, но в справедливости никто не мог ему отказать, а проступки младшего требовали наказания. — Нет, — спокойно ответил Локи. С улицы доносились крики: презренная толпа будет галдеть всю ночь, пока не напьется вусмерть. Младший царевич недовольно поморщился, недоумевая, почему возвратился он, а есть за счет казны должны все? — Мое тело в полном порядке, — добавил Локи, спиной чувствуя возрастающее любопытство бога молний, — мое сознание не замутнено ничьим вмешательством, даже моя магия со мной. Ни пощады, ни суда, ни наказания, ни прощения. Как тебе решение Всеотца? — он грустно усмехнулся, прекрасно понимая, что усмешку брат все равно не заметит и не поймет, чем ужасна полнейшая неизвестность. От Тора не ускользнул резко изменившийся тон брата. Представить, что этот юноша несколько минут назад весело шутил, было просто невозможно. Значит, подозрения все же верны: искусный лжец надел очередную маску и обманывает всех, в том числе и родителей. Неужели он своей паутиной лжи опутал даже великого Всеотца? — Послушай, Локи, если вся твоя искренность лжива… — начал Тор, сжимая в руке рукоять верного молота. — А если я действительно рад вернуться домой после целого года изгнания? — послышался насмешливый ответ. Локи отвернулся от окна: Тор едва сдержался, чтобы не отступить на шаг. Он будто снова стоял на скале, а чудовище выплевывало ему в лицо несуразные обвинения. — Несколько дней ссылки изменили тебя, брат, дали тебе новые силы и желания, заставили по-другому посмотреть на мир, — младший говорил тихо, вкрадчиво, выражение его лица изменялось от спокойного до презрительного и обратно. — Ты не ведаешь, где я был и что пережил! — голос воскресшего стал походить на шипение ядовитой змеи: сделаешь один неверный шаг, скажешь одно неверное слово, и гадюка бросится на тебя. Тор решил, что сейчас не самое лучшее время для выяснения отношений. Главное он уже увидел — истинное лицо брата, то лицо, о существовании которого Тор хотел забыть. — Я рад, что ты вновь дома. — Он подошел ближе и положил руку на шею, как делал еще в раннем детстве, когда Локи пребольно ушибался. Этим жестом Тор будто говорил: «Не бойся, я с тобой, все будет хорошо». — С возвращением, брат! — С возвращением в Асгард, но не во дворец, — ответил младший царевич. — Я буду жить там, куда меня привез Всеотец. — Где «там»? — недоуменно переспросил бог грома. — В поселении бесконечной магии. Знаешь о таком? — Локи взмахнул рукой, и в воздухе появилась полупрозрачная карта, на которой точками были отмечены дворец Асгарда и поселение. — Зачем отец отсылает тебя туда? — воитель резко сжал руку на плече Локи, будто боялся, что брат сейчас исчезнет. — О нет, Тор, тут дело не в отце. — Младший царевич с трудом вывернулся из-под руки старшего и приоткрыл дверь на крышу. — Оглянись вокруг, брат, и подумай, сколько асов будет задавать мне одни и те же вопросы? На меня смотрят как… на особо ценный артефакт, чьё применение еще неизвестно. — До коридора долетали обрывки разговоров, по которым можно было понять: все и правда сплетничают о младшем сыне Одина, выдвигают множество гипотез его таинственного появления. — Когда шумиха вокруг моего «воскрешения» уляжется, я вернусь. Тор не знал, что на это ответить. Он был уверен, что брат будет жить во дворце, в своих покоях, как раньше. Что жизнь постепенно наладится, что после суда все станет как когда-то. А что же теперь получается? Локи уезжает. И куда? В мир преступников! Тор поверить не мог, что брат добровольно принял такое решение. «Быть может, это и есть наказание?» — недоумевал бог грома. Однако спрашивать у Локи или отца было бессмысленно: оба умели хранить свои тайны. — Брат, почему бы тебе не рассказать мне о бездне? — спросил Тор, когда понял, что неприлично долго молчит. — После всего, что произошло, я не хочу о ней вспоминать, — резко ответил Локи: его глаза полыхнули огнем. — Ты не понимаешь, что тебя все равно заставят рассказать? — воитель искренне беспокоился: если Локи посмеет так дерзко отвечать отцу, то жизнью в поселении не отделается. — Или уже заставили? — пришла Тору на ум страшная догадка. — Заставят, говоришь? — прошипел маг, опять становясь похожим на змею, опять являя свой истинный безумный облик. — Это будет славное противостояние! — он рассмеялся резким, неестественным смехом, который заставил Тора усомниться в здравом рассудке своего собеседника. — Оно погубит тебя, брат, — бог грома схватил безумца за плечи, встряхнул, пытаясь привести в чувства. Величайший воин Асгарда никогда никого не боялся, но сейчас чувствовал некое подобие страха, наблюдая, как любимый брат сходит с ума. Локи вновь посмотрел ему в глаза, и Тор понял, что не в силах опустить голову: его будто держали в магическом ошейнике, хотя он точно знал, что Локи такой магией не владеет. Точнее, не владел. — Я видел то, что не сравнится с подземными ужасами. Я ощущал то, что ты можешь увидеть только в самых страшных кошмарах. Я изменился, и застенки Асгарда меня не пугают. — Локи моргнул: маска безумца превратилась в обычное усталое выражение. Царевич отошел чуть в сторону и продолжил: — Могучий Тор, есть вещи гораздо более страшные, чем самые изощренные фантазии палачей. Богу грома потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что бездонные глаза и чарующий голос его больше не держат. И хотя ему очень хотелось поколотить Локи и за насилие над собой, и за жестокие, насквозь фальшивые слова, он не стал этого делать. — Ты не сам изменился, брат. Тебя сломали. Локи, казалось, не расслышал обращенной к нему речи. Тор пожал плечами и открыл дверь в трапезную: приглушенные ранее голоса множества асов вновь ударили по ушам царевичей, заставив недовольно поморщиться. — Хотя бы попытайся понять, что здесь тебе не с кем сражаться. Мы не враги тебе, — твердо заявил старший царевич и вернулся к гостям. Младший за ним не последовал.

====== Глава 10 ======

Локи так и остался стоять в сумрачном коридоре. Надо было на что-то решаться. Суда явно не будет, пыток тоже — отец хочет сохранить лицо любой ценой. Значит, во дворце пленника будет мягко расспрашивать семья и бывшие друзья, а в поселении — надсмотрщики Одина. Причем дворцовые асы более искусны в допросе, потому что знают его почти с рождения, знают, как усыпить бдительность, как поставить вопрос ребром. В поселении все иначе. Там можно создать новый образ, насквозь фальшивый, зато притягательный. Сочинить лживую историю бездны, и тогда Всеотец не узнает правды!

Локи горько усмехнулся. После смерти его сделали героем… А кем еще его могли сделать, чтобы не опозорить семью? Его оплакивали. Ну разумеется! Если бы он услышал ту слезливую историю, которую прочел пальцами на идоле, то посчитал бы себя героем, достойным саг. Только вот правда не имела к той сказке никакого отношения. И сейчас игры в счастливую семью тоже понятны: в Асгарде уже много столетий свирепствовала странная болезнь, не позволяющая женщине рожать погодков. Но божественной царской семье повезло: двое сыновей, почти ровесники. Какая красивая сказка для народа! Скрывающая под собой полуетуна! Локи не мог представить себе, что завтра проснется в своих покоях, спустится к завтраку, побеседует с матерью, поздоровается с отцом, поедет с братом на конную прогулку. Это будет очередная ложь, а Локи больше не хотел жить во лжи, не хотел жить среди тех, кто будет следить за каждым его шагом. Среди тех, кто формально принял его в семью, но на самом деле считает если не величайшим злом, то, по крайней мере, сильным противником, который обязательно проявит свою истинную сущность: сорвет еще одну коронацию, прирежет царя или еще что-нибудь похуже. О нет, хватит лживых объятий и слез! Он не останется во дворце. Он вернется домой героем или не вернется вообще!

Локи отошел к окну. Когда поражение в Мидгарде стало очевидным, он страшился возвращения в Асгард, суда, возможной смерти и вечных пыток. В голове крутились сотни планов: как уйти от возмездия и остаться хотя бы живым, уж с магией или нет, запертым или нет, это другой вопрос. В конце концов, к каждому замку можно подобрать ключ. Да, он хотел избежать суда, но не таким же способом! Отец вместо того, чтобы судить и карать, обращается с ним как с малолетним ребенком, разбившим особо ценную игрушку. Будто не Локи убил Лафея, пытался захватить другой мир, не считаясь с потерями среди людей, которых асы вроде как защищают. Будто не по его приказу Разрушитель чуть не прикончил Тора и лучших воинов Асгарда. Молодой маг готовился к ненависти, презрению, гневу, несправедливости, к чему угодно, даже к полнейшему равнодушию, но не к тому, что его немного пожурят и вернут в семью. Его бы гораздо больше устроили пытки и допросы с пристрастием, чем разговоры, слежка и убеждения. Теперешнее же положение дел… унижало. Быть может, все ждут, что он утратит бдительность?

Локи казалось, что стоит ему только протянуть руку, и отец действительно примет его в семью. Стоит ему сказать пару слов о войне, раскаяться, и все будут делать вид, что ничего не произошло. Но ведь такого не может быть! Его деяния масштабны, его жертвы бесконечны. Сколько еще он должен убить и разрушить, чтобы Один воспринял его… Ну хотя бы как реальную угрозу? Локи глухо стукнул кулаком о стену. Он не мог придумать, что ему теперь делать: завоевывать новые миры; пойти войной на Асгард; навсегда остаться за спиной Тора? У него кончились идеи. Но одно он знал точно: все тайны умрут с ним, и никакие мягкие или жесткие формы допроса его не сломят. — Ты хорошо себя чувствуешь? Локи вздрогнул от неожиданности: он и не заметил, как отец нарушил его одиночество. Неужто наблюдал за разговором с Тором? Неужто опустился до подслушивания? Локи досадливо поморщился. Если в искренность матери он почти поверил, то с Тором все иначе. Разумеется, Всеотец использует его втемную. Локи слишком хорошо знал своего брата и не мог заподозрить, чтобы тот притворялся и лукавил. О нет, Тор честен и откровенен, он ничего не выпытывает для Всеотца. Но стоит тому спросить, и Тор расскажет все! — Все хорошо, — улыбнулся Локи самой искренней из всех возможных улыбок. — Я ждал этого дня слишком долго, и он… оглушил меня своей торжественностью. Отец ничего не ответил, но и не ушел, будто ожидал продолжения. Поверженный бог глубоко вздохнул. Сейчас или никогда. Надо вырваться из этой паутины лжи! — Отец, — начал Локи медленно и, как ему казалось, почтительно, — я должен помочь с восстановлением каскета. — Это был не вопрос, а утверждение. — Поселенцы поведали мне об этом. Один лишь кивнул. — Если я должен буду ездить в поселение каждый день, — продолжил царевич, осмелев, — позволь мне там жить. Царь богов и людей удивился и, как показалось молодому магу, рассердился. — Твоя жизнь в твоих руках, — глухо произнес он. — Это разрешение, отец? — Локи посмотрел Одину прямо в лицо. Ему противно было произносить это злосчастное слово «отец», но ради временной свободы он готов был и на большие жертвы для самолюбия. Если он сейчас не убедит Одина в том, что его отъезд — не бегство от семьи, то придется жить во дворце под постоянным наблюдением.

Царь Асгарда видел, как напряжено лицо воскресшего. Он не предполагал, что сын откажется возвращаться в семью, опять сбежит от ответственности, только на этот раз его действиями будет руководить тот, кому Всеотец когда-то доверял как себе. Не нужно было умение читать мысли, чтобы понять: Локи следует чужой воле. Сам он не посмел бы разорвать семейные узы и вторично отречься от родных. В этот раз им руководят весьма искусно, и Локи не понимает, к чему приведет его желание. Когда только Хагалар успел склонить его на свою сторону? Царь богов был уверен, что приемный сын не подпустит к себе никого малознакомого. Но похоже, Хагалар преуспел в ораторском искусстве. Что он обещал Локи? Не власть же над миром, не любовь девы неземной красоты, не богатства девяти миров. Была только одна вещь, которую он мог предложить: магия. И если Хагалар обещал магическое могущество, то, быть может, это стало достаточной наживкой для побежденного человеческой армией.

— Если таково твое желание, я неволить тебя не стану, — ответил Один спустя долгую минуту. — Ты можешь жить, где тебе заблагорассудится. Но ты должен знать, что в Гладсхейме тебе всегда рады. — Могу я покинуть дворец уже сейчас? — Локи чуть склонил голову, боясь, что ликование отразится на лице: он даже не думал, что все будет так просто! — Я не в восторге от столь шумного празднества.

Всеотец задумчиво кивнул. Царевич развернулся на каблуках и быстро покинул помещение. Один проводил его долгим взглядом.