Локомотивы истории: Революции и становление современного мира
Шрифт:
1789 г. придал европейской революции новый, беспрецедентный масштаб. Её первый злейший враг Эдмунд Бёрк тут же подметил (хотя в 1790 г. не видел ещё и половины случившегося): «Рассмотрев все обстоятельства, приходишь к выводу, что французская революция — наиболее выдающееся событие из всех, что происходили ранее». Она действительно знаменовала конец тысячелетнего господства режима «двух мечей» и «трёх сословий», причём не только для Франции, но косвенно и для Европы вообще: после 1789 г. ничто и нигде уже не могло остаться прежним. Поэтому обзоры истории Европы неизменно делят её на периоды до и после 1789 г.; 1688 г. переломным рубежом считается реже, а 1640 г. — почти никогда. Единственное сопоставимое потрясение в прошлом европейская система испытала в 1517 г. с началом Реформации, однако этот переворот, конечно, не принято называть «революцией». А единственным сопоставимым потрясением в дальнейшем станет Октябрь 1917 г., но его творцы сами будут говорить о себе как о продолжателях дела 1789 г. на более высокой и последней социалистической ступени истории.
Соответственно историография Великой французской революции — самая обширная из комплексов работ, посвящённых подобного рода событиям, страсти вокруг этого периода по накалу уступают лишь тем, что кипят вокруг Красного Октября. Кроме того, она имеет первостепенное значение для понимания революции как таковой и жизненно важна для самой влиятельной теории революции и самой амбициозной всемирно-исторической теории — марксизма. События 1789
Развитие историографии французской революции можно систематизировать по поколениям, определяя их на основании того, как страна обсуждала текущую политику в свете истории прошлого [201] .
Поколение 1830 г. Споры начались во время Реставрации 1815 г., которая как будто перечеркнула достижения революции [202] . До тех пор история революции была вотчиной эмигрантов-роялистов, например аббата Баррюэля, который считал её масонским заговором. Как только король, аристократия и церковь вернулись к власти, пришёл черёд наследников 1789 г. (но ещё не 1793-го) защищать либеральное наследие великого года — прежде всего, разумеется, воскрешая его политику, что они и сделали в 1830 г. Адольф Тьер, будущий орлеанистский премьер-министр и первый президент Третьей республики, вместе со своим другом Франсуа Минье в 1823–1824 гг. наметил линию классического либерального разграничения между созидательной революцией 1789–1791 гг. и её извращением в 1792–1794 гг. [203] Крупным представителем этой традиции стал уже упоминавшийся Франсуа Гизо, дольше всех занимавший пост премьер-министра при Луи-Филиппе [204] . Сейчас его имя обычно вспоминают лишь в связи с нападками на него Маркса во вступлении к «Манифесту коммунистической партии» да со словом «обогащайтесь», которое он в 1840-х гг. бросил противникам избирательного права на основе имущественного ценза. Но на протяжении чуть ли не всего XIX в. Гизо оставался одним из самых популярных европейских историков [205] . Он проводил взгляды вигов в панъевропейском масштабе, определяя европейскую цивилизацию как прогресс свободы: от Реформации к английской революции XVII в. (в отличие от Маколея, Гизо понимал, что её истинным началом следует считать 1640 г.) и затем к триумфу в 1789–1791 гг. А самые ранние истоки 1789 г., по его мнению, лежали в коммунальных бунтах «буржуазии» XII в. против господства епископа или сеньора-феодала — «классовой борьбе», которая в 1789 г. окончательно привела «третье сословие» к власти. (Из этого источника и Маркс почерпнул идею о классовой борьбе как движущей силе истории, хотя утверждал, будто сам «открыл» этот принцип.)
201
Лучшее освещение историографии французской революции см.: Furet F., Ozouf М. Dictionnaire critique de la Rёvolution fransaise: 17801880. Paris: Flammarion, 1988. Удобную подборку мнений о революции см.: Pour ou contre la Revolution, de Mirabeau a Mitterand / sous la dir. de A. de Baecque. Paris: Bayard, 2002. Краткий обзор историографии до 1960 г. см.: Rude G. Interpretations of the French Revolution. London: Routledge and Kegan Paul, 1961. Подробное исследование историографии после Второй мировой войны см.: Doyle W. Origins of the French Revolution. New York: Oxford University Press, 1999.
202
Mellon S. The Political Uses of History: A Study of Historians in the French Restoration. Stanford, Calif.: Stanford University Press, 1958.
203
Thiers A. Histoire de la Revolution franchise. Paris: Fume, 1845–1847 (1-е изд.: 1823–1827); Idem. Histoire du consulat et de 1'empire. 211. Paris: Paulin, 1845–1875; Mignet F. Histoire de la Revolution frangaise. 2 t. Paris: Didot, 1824.
204
См. приложение I.
205
Его главный труд, переведённый на все европейские языки: Guizot F. Histoire generale de la civilisation en Europe depuis la chute de 1'Empire Romain jusqu'a la Revolution fran^aise. Paris: Didier, 1840. См. также: Rosanvallon P. Le moment Guizot. Paris: Gallimard, 1985.
Поколение 1848 г. С приходом к власти либералов молодые историки, предвкушая более адекватное продолжение 1789 г., нежели классовая Июльская монархия, реабилитировали республиканскую революцию 1792–1795 гг. Наиболее видным из этих демократов-лириков был Жюль Мишле, первый том его «Французской революции» вышел в 1847 г. Во весь свой романтический голос он славил дело революции в целом (лишь за исключением перегибов террора) как возрождение Франции и, по сути, всего человечества, всемирно-исторический триумф «народа», всех угнетённых и обездоленных за долгие века господства средневековых предубеждений и порабощения [206] . В том же году появились работы, посвящённые отдельным партиям: Поэт Альфонс де Ламартин сделал героями своей книги умеренных республиканцев революции — жирондистов [207] , а социалист Луи Блан начал 12-томный труд, прославляющий республиканских якобинцев-монтаньяров [208] . Уже в следующем году оба, разумеется, оказались в составе временного правительства Второй республики, правда, ненадолго, поскольку не сумели справиться с парижским плебсом, который другой ранний социалист — Маркс — именовал носителем пролетарской классовой борьбы.
206
Michelet J. Histoire de la Revolution fran^aise. 2 t. Paris: Gallimard, 1961–1962 (1-е изд.: 1847–1853).
207
Lamartine A., de. Histoire des Girondins. 3e ed. 81. Paris: Fume, 1848.
208
Blanc L. Histoire de la Revolution fransaise. 12 t. Paris: Langlois et Leclercq, 1847–1862.
Неудачный повтор сценария 1789 г. также породил отрезвлённых реалистов, первое место среди которых занимал демократ
поневоле Алексис де Токвиль. В 1830-е гг. он, подозревая дальнейшие перемены во Франции и готовясь к ним, перенёс внимание с либерально-аристократической английской модели на более подходящий пример Эгалитарной Америки, ибо под «демократией» понимал не столько конституционное правление, сколько 1'egalite des conditions (равенство условий) — процесс социального уравнивания, запущенный крахом «старорежимного» societe a ordres (сословного общества). В 1848 г. он в качестве депутата помогал разрабатывать проект конституции Второй республики, а затем стал министром иностранных дел при её первом и последнем президенте, Луи-Наполеоне Бонапарте.После того как переворот Бонапарта заставил его уйти в отставку, Токвиль задумался о том, почему Франция и Европа с таким трудом адаптируются к демократической эпохе. В 1856 г. вышла в свет его работа «Старый режим и революция», где он утверждал, что революция представляла собой зеркальное отражение прежней монархии: королевский абсолютизм, лишая аристократию политических функций, но оставляя нетронутыми её привилегии, породил культуру демократической зависти, которая заставила революцию поставить равенство (то есть уравнительство) выше индивидуальной свободы. Поэтому народный суверенитет оказался столь же абсолютным, что и прежний королевский, приведя в итоге к якобинской централизации, а затем к диктатуре двух Наполеонов [209] .
209
Лучшее издание книги на английском языке, под редакцией, с предисловием и комментариями Ф. Фюре и Ф. Мелонио см.: Tocqueville А., de. The Old Regime and the Revolution / trans. A. S. Kahan. 2 vols. Chicago: University of Chicago Press, 1998–2001.
Стремясь найти объяснение такому неправильному результату, Токвиль расширил круг сопоставлений [210] : ранее он уже добавил Америку к обычному сравнению Франции с Англией, а теперь при подготовке книги о революции выучил немецкий язык, чтобы исследовать четвёртый пример — почти нетронутые «старые режимы» за Рейном. Он даже бросил взгляд на пятый — царскую Россию, прочитав известную в то время книгу 1847–1852 гг. о русской крестьянской общине, написанную бароном фон Гакстгаузеном. Его отклик достоин того, чтобы стоять в одном ряду со знаменитым сравнением России и Америки в заключительной части «Демократии в Америке»: «С одной стороны, мы видим народ, законодательно прикреплённый к земле, как в X в., а с другой — постоянную географическую и социальную неугомонность, свойственную американцам… Это производит впечатление Америки без просвещения и свободы. Демократическое общество, которое пугает» [211] .
210
См. приложение I.
211
Цит. по переводу M. Малиа на английский язык, см.: Malia М. Did Tocqueville Foresee Totalitarianism? // Journal of Democracy. 2000. Vol. 11. № 1.P. 185.
Аналогичное разочарование во французской революционной традиции постигло единомышленника Мишле — республиканца Эдгара Кине [212] , хотя, в отличие от своего друга, Кине считал, что 1789 г. стал не столько прорывом, сколько красивым поражением. Подобно Токвилю, он отчасти винил в таком исходе институциональное наследие «старого режима». Однако разница заключалась в том, что Кине в равной мере возлагал вину и на католичество. Не будучи протестантом, как Гизо, Кине, тем не менее, полагал, что провал Реформации во Франции оставил революцию лицом к лицу со слишком многими проблемами одновременно, чтобы хоть одну из них можно было решить либеральным способом. Он снова проводил сравнение с Англией, разрешившей религиозную проблему в XVI в., а конституционную — в XVII в., что помогло ей легче пережить пришествие демократического равенства в XIX в. [213] Тезис о перенапряжении революции и католическом наследии в 1789 г. определённо стоит обдумать.
212
Quinet E. La Revolution. 21. Paris: A. Lacroix, 1865.
213
Furet F. La gauche et la revolution au milieu du XIXe siecle: Edgar Quinet et la question du jacobinisme, 1865–1870. Paris: Hachette, 1986.
Поколение 1870 г. При Третьей республике смысл революции вновь изменился. Поскольку республика родилась из бедствий 1870–1871 гг., первым прозвучало негативное суждение о революции, принадлежавшее Ипполиту Тэну [214] . Подобно орлеанистам, он был англофилом, что объясняло его враждебность к якобинской кульминации революции. Но, в отличие от них, Тэн враждебно относился к революции в целом, находя истоки террора в первоначальной «анархии» 1789 г. и даже в абстрактном и уравнительном esprit classique (классическом духе) времён «старого режима». Поэтому его труд «Истоки современной Франции», начатый в 1876 г., представлял собой свод пессимистических воззрений на современную Францию. Подобный пессимизм периодически прорывался и у таких роялистов, как Пьер Гаксотт, Жак Бэнвиль и Шарль Моррас.
214
Taine H. Les origines de la France contemporaine. 22e ed. 12 t. Paris: Hachette, 1899 (1-е изд.:1876–1894).
Однако после 1870 г. возобладал позитивный тон. В том году, когда книга Тэна пошла в печать, новый режим попал в руки республиканцев, которые, разумеется, вели свою родословную в той же мере от 1792 г., что и от 1789-го. «Революция — единое целое», — сказал «дрейфусар» Клемансо. День взятия Бастилии в 1880 г. стал национальным праздником, а «Марсельеза» — государственным гимном. Был объявлен сбор средств по подписке на сооружение статуи Свободы в порту Нью-Йорка. Монумент передали в дар США в 1889 г., на двойной столетний юбилей: взятия Бастилии и принятия американской конституции.
Приверженность республики принципу всеобщего избирательного права подразумевала введение всеобщего начального образования, призванного воспитать молодёжь в надлежащем патриотическом духе, а эта миссия, в свою очередь, требовала соответствующего корпуса исторических работ. В 1886 г. в Сорбонне, преобразованной в исследовательский университет по немецкому образцу, была создана кафедра истории революции. В 1901 г. возглавивший её Франсуа Олар ответил Тэну «Политической историей Французской революции», где уверенно выводил Первую республику из принципов 1789 г. и оправдывал террор интересами национальной обороны от нападений из-за рубежа и мятежа внутри страны. С тех пор такую позицию называют «теорией обстоятельств». Героя Олар видел в приземлённом Дантоне, демократе и патриоте, а перегибы террора сваливал на фанатика Робеспьера [215] . Это разграничение продолжает жить в господствующем республиканском мифе: в Париже сегодня есть знаменитый памятник Дантону и рядом улица Дантона, тогда как Неподкупному ни одного памятника нигде не поставили.
215
Aulard F.-A. Histoire politique de la Revolution fran^aise: Origines et developpement de la democratic et de la Republique (1789–1804). Paris: A. Cohn, 1901.