Локомотивы истории: Революции и становление современного мира
Шрифт:
Это неоспариваемое положение, общее для большей части социально-научной литературы о революции XX в., ставит перед нами последний вопрос: должна ли «внеценностная» социальная наука быть к тому же «внеморальной»? Не является ли частью проблемы «модернизирующей революции» этический вопрос о допустимом уровне человеческих жертв ради предполагаемой ступени достигнутого прогресса? Его обычно задают относительно более ранних революций, особенно террора 1793 г. Однако
В общем, в несостоятельности используемого подхода Скокпол превосходит даже Мура. У последнего классовый анализ, по крайней мере, даёт три различных набора результатов, не уходя слишком далеко от сложностей современной истории. Скокпол же при построении своей модели пренебрегает очевидным «контрольным» примером Англии, отделываясь отговоркой: там, дескать, недостаточно крестьян. Фактически теории Мура и Скокпол с их глобальным охватом оказываются ещё менее полезными, нежели скромные претензии Бринтона на обнаружение единообразия в виде «лихорадки» и «двоевластия». Все усилия послевоенной социальной науки — и структурно-функционалистской, и неомарксистской — на удивление мало изменили репертуар пригодной для работы историографии революций. Столь мизерный эффект разительно отличается от глубокого влияния, которое оказали на авторов крупнейших исторических трудов о революциях теоретики XIX в. — Токвиль и Маркс.
Мы вновь стоим перед необходимостью конструктивно использовать концептуальную неудачу, позволяющую нам определить адекватный компаративный метод. Вспомним, что основа для такого метода заложена в объяснении Токвиля, почему современная демократическая революция впервые произошла во Франции, а не в какой-либо другой европейской стране. Сравнивая французский «старый режим» со сходными примерами, он выделил монархическую централизацию как решающий фактор, вызвавший французскую революцию.
Этот подход можно дополнить примером более искушённого в методологии Вебера, который ставил перед собой задачу объяснить, почему капитализм возник сначала в Европе, а не в рамках любой другой цивилизации. Он отмечал сходные протокапиталистические формы экономической организации во всех евразийских обществах, находившихся на высокой ступени развития, — от Китая и Индии до Греции и Рима. Отличала их друг от друга культура, что в досовременных условиях означало религию. Поэтому
Вебер стал сравнивать конфуцианство, индуизм, иудаизм и христианство, чтобы вычленить те аспекты христианской доктрины, которые обусловили вступление Запада на путь бесконечной экономической экспансии современного капитализма. Истоки он, разумеется, отыскал в лютеранской концепции аскетического мирского «призвания» и кальвинистской доктрине предопределения — «протестантской этике», которая, секуляризовавшись, стала «духом капитализма» [372] . Здесь мы не будем обсуждать достоинства такого объяснения. (Сейчас немногие историки встанут на его защиту в первоначальной формулировке, хотя некоторая взаимосвязь между ранним капитализмом и протестантским влиянием по-прежнему кажется правдоподобной [373] . Несомненно, корреляция между радикальной демократией и «старым режимом», установленная Токвилем, работает гораздо лучше.) Суть в том, что подход Вебера годится для выделения любой ключевой исторической переменной. Так же как и понимание, что культура, в частности религия, — первооснова европейской уникальности.372
Weber M. The Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism / trans. T. Parsons. New York: Scribner, 1958.
373
Landes D. The Wealth and Poverty of Nations: Why Some Are so Rich and Some so Poor. New York: Norton, 1998.
Эта книга, блестящий обзор и интерпретация крупнейших революций в западной истории, представляет собой свидетельство широких познаний покойного профессора Малиа и его уникального умения выявить путём сравнительного анализа отличительные черты российского переворота, который так сильно повлиял на историю XX века.
Эта книга — история революционных изменений в Европе, история истолкования революций их наследниками и критическое исследование теорий революции. Со всеми тремя задачами Малиа блестяще справился.