Локомотивы истории: Революции и становление современного мира
Шрифт:
XII–XIII вв. стали периодом упрочения и расцвета «первой» Европы. Следы её институтов можно найти и сегодня в современных представительных ассамблеях и законодательстве крупнейших европейских государств, в организационной структуре и философской терминологии их университетов. Материальное наследие той эпохи обнаруживается в известняковых романских и готических церквушках европейских деревень, где после 1000 г. леса зачастую подвергались вырубке, в запутанной планировке улиц и вздымающихся ввысь соборах городов. Его отпечаток, хоть и менее заметный, несут на себе кирпичные готические церкви в городах бывшего Ганзейского союза от Любека до Таллина. Даже облик ландшафтов далёкой Московии надолго определили каменные храмы византийского стиля, построенные в XII в.
Изначальная Европа 1000 г. не осталась в тесных границах каролингского ядра и развивалась не равномерно. Она претерпевала постоянный процесс расширения и изменения, благодаря чему к 1300 г. её территории
Одновременно германская колонизация перешагнула старую каролингскую границу по Эльбе и Заале, богемским лесам и Инну (примерно там же в 1945 г. опустился «железный занавес»). По сути, именно угроза со стороны немцев заставила языческие западнославянские королевства принять римское христианство — в основном для того, чтобы обрести легитимность, защищающую от Германской империи. К 1300 г. немцы в ходе своего «натиска на восток» (Drang nach Osten) пересекли Одер, достигли Вислы и спустились по Дунаю до Вены. Самая дальняя граница их продвижения усилиями рыцарей-крестоносцев протянулась вдоль балтийского побережья, от Восточной Пруссии до нынешних стран Прибалтики. Отчасти эта колонизация вытеснила прежнее славянское население. Однако она же в значительной степени побудила Богемию, обширное Польско-Литовское государство и растущее Венгерское королевство бороться с угрозой со стороны дальнего Запада, перенимая его характерные черты: сначала феодальные формы политической организации, затем городские коммуны, а к XIV в. — и университеты [23] .
23
О постоянном расширении Европы см.: Bartlett R. The Making of Europe: Conquest, Colonization, and Cultural Change, 950-1350. Princeton: Princeton University Press, 1994.
Таким образом возникла «вторая» Европа, как её иногда называют, — к востоку от Эльбы и Юлийских Альп [24] . Эта полупограничная зона уступала каролингскому ядру и Англии по богатству и динамичности: трёхпольная система появилась здесь примерно на два столетия позже, импортированные феодальные институты были слабее развиты, города — меньше по размерам и не столь многочисленны, их готическая архитектура создавалась не из известняка, а из кирпича. Кроме того, к концу XV в. «вторая», заэльбская Европа стала превращаться в источник зерна, полезных ископаемых и сырья для более развитого атлантического Запада. Такие экономические отношения, выгодные, но зависимые, заставляли местных феодалов закрепощать (или возвращать в крепостное состояние) своих крестьян, приведя ко «второму крепостничеству», которое двигало общество «второй» Европы в противоположную сторону по сравнению с «первой» и сохранялось здесь вплоть до начала XIX в.
24
Cm.: Szucs J. Les trois Europes. Paris: Editions 1'Harmattan, 1985.
Поэтому начиная с XIII в. уместно говорить о явлении, которое немецкие историографы не так давно стали именовать «западно-восточным культурным градиентом», — падении в развитии, отграничившем передовую Европу от отсталой и разделившем континент на ведущие и догоняющие регионы. Но это деление не совпадает с границей между латинским «христианским миром» и православным Востоком — оно существует внутри самого «христианского мира». Впоследствии данное обстоятельство обусловило, как говорят те же немецкие историографы, размышляя о катастрофе XX в., «особый путь» (Sonderweg) их нации к современности. В сущности, в течение longue duree исторической Европы наиболее чёткий рубеж по указанному градиенту рассекал саму Германию по Эльбе. И от этой линии череда «особых путей» демонстрирует падение в развитии к востоку до Урала.
Бросим взгляд на эволюцию «второй» Европы в долгосрочной перспективе. Во-первых, здесь существовали германские военные марки — Бранденбург на севере и Восточная на Дунае, которые в XVII в. стали основой современных прусской и австрийской держав. Помимо этих пограничных государств были ещё Богемское, Венгерское и Польское королевства, в различные периоды с XIV по XVI в. пережившие свой «золотой век независимости». Однако, в отличие от королевств Плантагенетов и Капетингов, во всех трёх странах дворянство постоянно наращивало собственную власть за счёт монархии. И когда в XVII в. наступило время решающего испытания на прочность государственности, центральноевропейские королевства одно за другим были уничтожены Османской Турцией, габсбургской Австрией, а последнее из них, Польша, — совместно гогенцоллерновской Пруссией
и романовской Россией.Ибо тем временем к 1500 г. Московская Русь, стряхнув последние остатки «татарского ига», положила конец своему долгому отсутствию в жизни Европы. Она тоже стала пограничным государством, вступившим на путь к великим свершениям. Однако на этом пути ей пришлось преодолевать самые большие экономические препятствия в Европе. На бедных по природе местных землях трёхпольная система утвердилась лишь во второй половине XV в. (то есть на четыре столетия позже, чем во Франции и Англии). Правда, двухсотлетняя борьба со степными кочевниками дала великому князю возможность в значительной степени освободиться от влияния наследственных бояр, заменив их дворянами, служилыми людьми, которым земли жаловались за военную службу. Вся эта структура держалась теперь на закрепощении крестьян, что ставило социальную систему Московской Руси в один ряд со «вторым крепостничеством» «второй» Европы. Здесь крепостному праву суждено было просуществовать дольше, чем у соседей, — до второй половины XIX в. Расцвет самодержавия не похоронил окончательно элементы «договорных» отношений: до середины XVII в. Земский собор действовал как зачаточная система сословного представительства. Но при этом в центре и на западе континента успешно функционировали более развитые представительные органы.
Таким образом, к концу XV в. Европ фактически оказалось три. Первая («изначальная»), на атлантическом Западе, уже готовилась возглавить вторую великую экспансию «христианского мира» — на сей раз за Атлантический океан и по всему земному шару. Вторая охватывала заэльбскую Германию, Богемию, Венгрию и Польшу. И была «кандидатка» в Европу, Московская Русь, которую ещё тревожили набегами степняки, но которая со времён Ивана IV (Грозного) стремилась прорваться к берегам Балтийского моря и в польско-литовские земли. При Петре I эта «кандидатка», наконец, совершила желанный прорыв в обоих направлениях, став одной из пяти великих держав современной Европы. Вместе с тем и заэльбская Европа получила конфигурацию, которую сохранит до Первой мировой войны: три династических империи, организованные как «старые режимы», по обе стороны от трёх ныне не существующих центральноевропейских национальных монархий.
Всё время, пока шёл процесс гомогенизации региона за Эльбой, центр динамизма европейской системы в целом оставался на дальнем Западе, в «первой» Европе. Какой же характер имела эта часть света в XV в., накануне заокеанской экспансии латинского «христианского мира» и его собственного внутреннего раскола?
Официально новая Европа придерживалась абсолютно статичного мировоззрения, в соответствии с которым любая легитимность исходит от Бога и вечного естественного порядка. Поэтому на земле в основе человеческого бытия лежали покорность высшей власти и иерархическое структурирование общества, влекущее за собой деление человечества на взаимозависимые корпоративные слои. Однако, как мы яснее увидим далее, чувство индивидуальности было не чуждо этому миру. Феодальный культ личной чести и справедливости давал мощный стимул индивидуализму. Тем не менее в обществе эта ценность не считалась высшим принципом его организации, как в современном мире. Старая Европа, как впоследствии скажет социология, представляла собой органичную общность (Gemeinschaft), а не атомизированное индивидуалистическое общество (Gesellschaft), характерное для современности. Не человек создавал свой мир, а мир делал из человека то, что он есть, члена одного из «сословий» — тех, кто молится, тех, кто сражается, или же тех, кто смиренно трудится. Всё в этом дольнем мире имело предназначение служить целям его Создателя и зарабатывать спасение служащих ему.
Поэтому в средневековой Европе не существовало такой вещи, как политика в древнем или современном значении этого слова — организованная и легальная борьба за власть. Не было там и представления о реформировании посредством законодательной деятельности признанных органов власти. Девиз той эпохи гласил: «Закон находят, а не создают». Считалось, что мир неизменен и каждому человеку в нём пожизненно отведено своё место в социальной иерархии, ибо такова воля Божья. В подобном мире, разумеется, не могло идти речи о революции, равносильной, по сути, богохульству. В этой связи часто цитируются слова Святого Павла: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение» [25] .
25
Послание к римлянам. 13,1–7.
Нас интересует здесь вопрос, каким же образом в статичном мире средневековой Европы могли появиться и в конечном счёте обрести некоторую легитимность оправдания радикальных перемен? Ответ кроется во внутренних противоречиях двух основ средневекового общества — феодализма в светской сфере и римско-католической церкви в духовной. Конфликтующие силы, подспудно действовавшие в этих двух институтах, во многом объясняют историческую уникальность Запада и развившуюся у него в итоге предрасположенность к периодическим революциям.