Локомотивы истории: Революции и становление современного мира
Шрифт:
Существует, однако, большая разница между взглядами самого Иоахима и иоахимитской традицией после его смерти, когда та действительно стала революционной. Эта традиция, которой положили начало в 1270 г. францисканцы-спиритуалисты, окончательно созрела спустя столетие в ходе протеста против «вавилонского плена» пап в Авиньоне. Церковь и мир так погрязли в пороках, гласил иоахимизм в новой форме, что до предсказанных в Откровении Св. Иоанна последних дней рукой подать. В надвигающемся апокалипсисе «спасительному остатку» верующих, которые сохранили верность Библии и предписываемой ею бедности, доведётся пережить обещанные Откровением чудеса.
Иоахимитская традиция играла большую роль в европейском религиозном инакомыслии вплоть до германской Реформации и во время неё. Она нашла отражение в трудах Лессинга, Канта и Шеллинга, сохранилась в Вюртемберге до времён Гегеля, от которого, безусловно, передалась Марксу. Мишле воспользовался ею, объясняя
В основных чертах структура, породившая средневековый этос неизменного, иерархического мироустройства, просуществовала вплоть до 1789 г. Сам этос, однако, после 1300 г. постепенно разрушался, по мере того как принципы феодальной и христианской Европы подрывали институты, призванные воплощать их на практике. Во-первых, феодальная организация власти, которая в XII–XIII вв. способствовала общественному развитию, в кризисных XIV–XV вв. превратилась в источник междоусобной борьбы. Главными признаками кризиса стали Столетняя война и сопутствовавшая ей экономическая «великая депрессия». В результате баланс политической власти сместился в сторону централизованных монархий, которые, стремясь навести порядок на своих плохо управляемых территориях, дали сословиям, или звеньям феодальной иерархии, конституционную форму выборных представительных собраний. Во-вторых, усилия церкви, направленные на христианизацию мира, в конечном счёте произвели обратный эффект обмирщения церкви. Авиньонское пленение пап и Великий раскол — главные признаки этого кризиса. Как следствие одна за другой возникали ереси — от катаров до гуситов, — искавшие путь к спасению души вне устоявшихся священнических структур и системы таинств.
Так подготавливалась почва для Возрождения и Реформации XVI в. И то, и другое имело целью обновить «христианский мир», но в обоих случаях конечным результатом оказалась его дальнейшая секуляризация. Возрождение способствовало ей прямо, заново открывая нехристианскую культуру Античности; Реформация — косвенно, невольно раскалывая единый «христианский мир», который предполагала очистить. На исходе XVII в. стало ясно, что восстановить былое религиозное единство христиан уже невозможно, и это поставило под сомнение религиозную истину любого толка.
В эту-то брешь и проникла самая значительная инновационная сила из всех — научная революция XVII в. Хотя её творцы не замышляли ничего антирелигиозного и отчасти её стимулировала церковная схоластика, тем не менее она предложила совершенно новый источник истины — бесспорной в пределах человеческого опыта; не имеющей ничего общего с божественными откровениями; выводящей все из естественных причин путём эмпирического подтверждения. Возникла культура, в корне отличная как от христианства, так и от классического наследия, и вместе с ней основания для разработки рациональной науки о человеке и обществе, с помощью которой человек мог творить собственный мир.
В XVII в. изменения в сфере высокой культуры совпали с революцией в ещё более далёкой от религии военной области, которая способствовала переходу от традиционной монархии с остатками феодализма к централизованному абсолютизму — системе, получившей после 1789 г. название «старого режима» [41] . Поскольку военная техника и мобилизация поглощали от 80 до 90% доходов любого монарха, королевские правительства повсеместно упраздняли либо стремились упразднить традиционные сословия, чтобы собирать налоги с населения силами собственных агентов. Одновременно военный абсолютизм использовал новую науку и сопутствующую ей философию рационализма для развития более стройной системы государственного управления, создания «упорядоченного» общества и совершенствования экономики. Именно военный абсолютизм в союзе с новой наукой привил единую светскую культуру унитарным государствам, которые к началу XVIII в. распространились от Атлантики до Урала.
41
О последствиях революции в военном деле см.: Roberts М. The Military Revolution, 1560–1660 // Roberts M. Essays in Swedish History. London: Weidenfeld and Nicolson, 1967; Parker G. The Military Revolution: Military Innovation and the Rise of the West. New York: Cambridge University Press, 1988.
В эпоху Просвещения между молотом новой науки и наковальней королевского абсолютизма превратился в пыль этос старой Европы — хоть в католическом, хоть в протестантском, хоть в православном варианте. Новый рационализм не мог в конечном счёте не бросить вызов освящённому божественной силой
королевскому абсолютизму и остаткам его феодального фундамента — это был только вопрос времени. Таким образом оказалась подготовлена почва для прихода в 1789 г. демократии, как позже назовёт новый строй Токвиль, при которой базовой единицей общества стал индивид как гражданин, а основой политики — равенство граждан. Во всяком случае, это произошло в «первой» Европе к западу от Рейна. «Вторая» и «третья» благодаря своим «особым путям» сохранили наполовину «старорежимные» системы до 1917–1918 гг.Часть I. Революция как религиозная ересь
2. Гуситская Богемия, 1415–1436 от ереси к протореволюции
В год одна тысяча четыреста десятый от Рождества Сына Божьего появился магистр Ян Гус и начал проповедовать и бранить людей за их греховную жизнь. И священнослужители возносили ему хвалы, и сказали они, что Сам Дух Святой говорит устами магистра. Но потом стал он порицать и греховность духовенства, не щадя ни папу на его престоле, ни самого последнего священника, и произносил он проповеди против их надменности и алчности, против симонии и сожительства с женщинами, и сказал, что негоже служителям Господним иметь власть мирскую и имения мирские, и проповедовал, что в Святом Причастии и Тело Христово, и Кровь Христову простым людям давать должно. И тогда разгневались на него священнослужители и сказали, что в него вселился сам Дьявол и что он еретик. А случилось это в королевстве Богемия, когда Вацлав, сын императора Карла, был королём, а Збынек архиепископом в Праге.
Ян Гус [в Констанце] напомнил людям, что принцип братства нерушим; что, даже если церковь ему изменила, его... сохранила ересь; что даже в кромешной тьме его всегда можно найти где-нибудь в Европе, в дальнем уголке, сияющий, подобно потаённому и негасимому светильнику... Гус продолжил дело всех тех, кто, пользуясь богословской терминологией, призывал... обратиться вместо церкви к Евангелию, вместо папы к Иисусу, продолжил дело... перебитых альбигойцев, вальденсов, которым грозило истребление… англичанина Уиклифа.
В истинном христианстве принять причастие… означало дать обет равенства. Путём причастия христиане соединялись в Боге; они признавали друг друга братьями. Поэтому, чтобы символика соответствовала идее, таинство причастия должно было совершаться всеми одинаково… Сохраняя за собой исключительную привилегию причащения под двумя видами, священники обособляли себя ото всех остальных верующих; они призывали самого Бога в свидетели правомерности существования каст; они попирали социальное равенство в самой возвышенной его форме — религиозной.
Среди простых чехов возникла милленаристская реакция: переход [вселенской] церкви [на Констанцском соборе] в руки врага расценивался как несомненное знамение приближающегося второго пришествия Христа. При виде этого великого знака друзьям Господа надлежало слиться в совершенном братстве, которое требовало упразднения таких понятий, как «моё» и «твоё», и общности всего, а любого, кто встанет на их пути, уничтожать мечом справедливости. Чехам не понадобилось придумывать эти идеи, поскольку нравственная система средневекового христианства не могла не навевать их время от времени.
Гуситы Богемии в начале XV в. первыми перешли черту, отделяющую религиозное инакомыслие от политических и социальных беспорядков. Почему бы тогда не назвать их восстание полномасштабной революцией, не добавляя приставку «прото-»? Ведь, в конце концов, они низвергли официальную церковь, временно заменили монархию выборным сословным правлением и чуть не с ног на голову перевернули социальную иерархию. И во многих книгах по данной тематике прямо говорится о «гуситской революции».
В одной из лучших, правда, добавляется подзаголовок «историческая аномалия», как бы указывающий, что та революция пришла в мир в неподходящее для таких событий время. Но это верно лишь отчасти [42] . Сам факт восстания свидетельствует о том, что средневековое общество уже могло предчувствовать собственный упадок. Поэтому движение гуситов лучше рассматривать как первый этап затяжного европейского революционного процесса, начальную стадию его долгой эскалации до полного самоосознания в переломную эпоху 1776–1789 гг.
42
Smahel F. La revolution Hussite: Une anomalie historique. Paris: Presses Universitaires de France, 1985.