Ломка

После Ондатры река умеряет свой бег, течёт теперь плавно и неторопливо, огибая в сорока метрах от склонённого к воде тополя небольшой островок. Когда по весне сходит коренная вода, его не видно. Через месяц же, где-то в конце июня, речка мелеет. Деревья разных пород, погибшие в неравном бою со стихией высоко в горах, показываются из-под воды. Островок гордо именуется Гаваной, потому что на нём без особого труда можно отыскать тополиные корешки, которые так любит курить пацанва.

— Чё в затяг куришь? Гавану в затяг не курят. В рот набрал и сразу же выпускай, — сказал белобрысый живой мальчуган, которого звали Родькой.

Его друг, позеленевший от приступов кашля, перекинул туловище через лежавшую на камнях корягу и сплёвывал слюну. Это Гринька.

Во рту кислятина. Противно, — сказал Гринька. — Больше курить не буду. Давайте лучше блины запускать.

— Слабак, — заключил Родька. — Кто не трус — подходи.

Из троих сидевших на огромном стволе высохшего тополя откликнулись двое, и подошли к Родьке.

— Ну, давайте! Кто первый? — спросил Родька.

— Чур, не я, — протараторил Олежка.

— И не я, — поспешно проговорил Ванька.

— А ты чё, Тарас, сидишь? Попробуй!.. Классная, — обратился Родька к мальчику, оставшемуся сидеть на тополе.

— Я в беспонтовых затеях участия не принимаю. Я вон лучше с Гринькой блины пускать пойду.

Родька, Гринька и Тарас — закадычные друзья. Родька — смекалистый, весёлый и непоседливый; Гринька — большой драчун и матершинник; Тараска — спокойный, начитанный и не по годам рассудительный.

Все пятеро стали ходить по островку и искать плоские камни, которых было здесь в изобилии. Четверо проделали это с успехом, а Олежке всё никак не удавалось найти хоть один подходящий. Он в этой компании был самым маленьким и толком-то не сообразил, что от него требуется. Поначалу бегал за всеми, пытаясь уяснить, какой камень подходящий, потом уселся на землю и разревелся.

— Хватит ныть, малёк, — с раздражением сказал Гринька и легонько стукнул Олежку по лысой голове, ещё не успевшей загореть после стрижки. — Возьми мой, а я новый найду.

— Ты чё дерёшься? Ещё раз стукнешь — брату скажу. Митька тебе врежет, — захныкал Олежка.

— Очень страшно. Иди и жалуйся. Я и брату твоему накостыляю. Врежу так, что мало не покажется.

— Он в два раза тебя сильнее, — перестав реветь, сказал Олежка.

— Да хоть в десять. Можешь уже бежать.

***

— Тринадцать блинов, — подытожил Родька свой удачный бросок.

— Если по правде, то не тринадцать, а одиннадцать. Последние два блина камень проплыл… Не считово, — спокойно сказал Тарас.

— Да, я тоже видел. Проплыл, проплыл. Без базара, — поддакнул Гринька из опасений, что его бросок выйдет хуже.

Следующий запуск камня должен был производить Олежка. Парнишка рассчитывал побить все рекорды, поэтому сейчас тщательно готовился. Он широко расставил ноги на манер борца сумо, вжал голову в плечи и для лучшего прицела стал заводить руку вперёд, сужая при этом глаза. После одного из таких заводов камень плюхнулся в речку.

— Один, — хором сказали все и засмеялись.

— Оди-и-ин, — заканючил Олежка.

Ванька поднял из-под ног первый попавшийся камень и, ехидно посмотрев на ребят, предложил парнишке сделать повторный бросок. Олежка не заметил подвоха. В руках у него оказался небольшой булыжник, в крохотной ладони напоминавший валун.

— Два?! — удивлённо воскликнул Родька. — Да ну на фиг.

Олежка запрыгал от радости. Его камень по какой-то нелепой случайности выпрыгнул из воды, состряпав второй блин.

Четверо мальчишек уже отстрелялись, а лидером всё ещё оставался Родька.

Гринька пред броском отчаянно заволновался, выразив своё состояние потоком отборного мата, не лишённого, надо сказать, некоторой изысканности. В оправдание мальчишки следует отметить, что значение многих скверных слов он не знал, да и не стремился к этому. Меткие словосочетания выходили у него сами по себе, без особого труда. Сведущие люди, услышав ненормативную лексику из уст от этого мальчика, поспешили бы утвердиться во мнении, что такой ребёнок — дело пьяных рук опустившихся родителей. Нет, родители у него были достойными порядочными людьми и держали сына в строгости.

На самом деле виной всему был дед Гриньки по материнской линии. Мальчик часто забегал к нему, чтобы послушать рассказы старика о его бродячей жизни в молодости. После каждого посещения Гринька всегда получал деньги на мороженое, но лишь после того, как всё, о чём хотел рассказать одинокий дед, было исчерпано. Чтобы парнишке было интересно, старик прибегал к матерным шуткам и прибауткам.

В словах деда мат не носил ругательного характера. Мат был фольклором, утерянной частью русской культуры, и звучал почти интеллигентно. Так что Гринька, сам того не зная, являлся продолжателем традиций устного народного творчества и мог бы по праву этим гордиться.

Крепкое словцо на губах у хорошего русского человека воспламенит веселье, заставит работать и убережет от совершения глупостей… Только ханжа не сможет это понять.

Всякий народ, когда на душе у него пасмурно или, наоборот, ясно, желает выплеснуть свои чувства ярко, универсально, не утруждая себя долгим подбором выражений. У русского человека это происходит посредством мата, выкорчёвывание которого приведёт к обеднению не только языка, но и души.

— Раз, два, — провожал Гринька свой голубенький камешек, — три, четыре! Чёрт… бревно на пути! Восемь, девять. А-а-а, врежется ведь! Десять, одиннадцать!.. Врезалось!

— Всё! Ничья! — облегчённо вздохнул Родька.

Гринька встрепенулся, выругался и закричал:

— Почему это ничья?! Какая ничья? Как же! Чё не видели, как бревно помешало?

— А Карлсон говорил: "Спокойствие, только спокойствие. Дело житейское", — заметил Тарас.

— Где этот безмозглый Карлсон? Тащи его сюда! Я ему по роже надаю! Тоже мне авторитета выискал! Где твой Карлсон был, когда вон тот Буратино мне поперёк дороги растележился?!.. Я по-любому выиграл! У меня камень дальше всех улетел… по расстоянию! — кричал Гринька.

***

— Смотри-ка, наши идут. Вон, с обрыва спускаются, — обратилась к подругам Сердюк Олеся.

Девушка была одета в красный купальник. Пусть её сбитая фигура и не отвечала стандартам сегодняшнего дня, заложенным в формулу 90-60-90, красивой от этого ничуть не переставала. Веснушки на её теле были разбросаны избирательно. Горошинам весеннего света приглянулись лишь руки девушки от ладоней до локтей. Если характеристика человека может уложиться в одно предложение, то по отношению ко всему облику Олеси оно бы звучало, как "мир, труд, май". Сердечное расположение к людям, неприятие конфликтов и любовь к работе, если выражаться современным языком. Будучи жительницей Кайбал, Олеся, подобно лучам солнца, променивающим раскалённую звезду-родину на шары далёких планет, тоже искала своё счастье в других местах. Её можно было увидеть в Белом Яре, Минусинске, Черногорке, на Нижней Согре, в Подсинем. Где угодно, кроме Кайбал.