Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Ломка

Леснянский Алексей Васильевич

Шрифт:

— Всё равно ничего не выйдет. Ты сколько в деревне находишься?.. Всего лишь месяц, два. Здесь не привыкли за что-нибудь отвечать. Все обязанности по организации праздника опять упадут на Надежду Ерофеевну, — сказала Алёна.

Заведующая в знак согласия кивнула головой.

— Менталитет у нас такой. Никто не желает разнообразия, — заметила заведующая.

Ей не понравился этот молодой человек, так бесцеремонно пытавшийся изменить то, что даже ей не под силу. Своим вторжением он нарушал гармонию от приятно-усталого созерцания действительности. Вычерчивая какие-то тайные руны на листке, лежавшем на журнальном столике,

Надежда Ерофеевна уже никого не замечала вокруг. Потом оторвалась от своего занятия и заключила:

— Таков уж русский человек… Дурачьё.

Не произнеси заведующая этой фразы, Андрей бы преспокойно удалился, ведь сразу понял, что на поддержку усталой женщины рассчитывать не стоит. Но это последнее слово вырвало у него спокойствие, забыл он и о советах своего брата, который просил его по возможности исключать из речи пространные высказывания и говорить сугубо по делу. Народ в его лице, народ-странник, народ-мученик подвергся сейчас критике. И он, представитель его, вообразил себя последним ответчиком за русских людей перед этой женщиной.

Как он всё же был ещё молод. В бухтах незачерствелого сердца бушевали бури. Вихри романтики, которых боялся как огня, окрыляли существо юноши, поднимали на вершину восторга и низвергали в пучину омута, способствовали обретению внутреннего стержня и разрушали этот стержень до основания. Без беспокойно-романтического восприятия действительности он бы не был тем Спасским, каким его знали. И сейчас Андрей должен был держать ответ. Смириться с тем, что о русском человеке отозвались не злобно даже, а с пренебрежением, он не мог. Только в своём возвышенном умопомрачении Спасский совсем забыл, что имеет дело не с противником, а с частью того целого, зовущегося народом.

— Что Вы сказали? Дурачьё? — вспылил он.

Из Спасского готово было выплеснуться негодование, но этому помешала свершиться хитрая физиономия Белова, высунувшаяся из-за двери и в стельку пьяным голосом попросившая поставить "Тату".

— Вот посмотри на него, и весь сказ, — произнесла заведующая. — А на меня не обижайся… И не красней. С чего вдруг покраснел? Всё, чем могу — помогу. Сегодня после танцев составлю примерный план, а завтра мой младшенький тебе его на велосипеде привезёт. Ненужное вычеркнешь, добавишь кое-что. Всё-таки рада я, что от вас инициатива исходит.

Пристыженный Андрей вышел. Он понял, что Надежда Ерофеевна на него обиды не затаит, а про муки совести надо и вовсе забыть. Таким, как эта женщина, он нужен меньше всего. Хорошим людям немногое надо: просто знать, что рядом есть им подобные.

В танцевальном зале было темно. Вспышки светомузыки через одинаковые временные интервалы освещали помещение и людей. В одну из таких вспышек Андрей увидел стенд, на самом верху которого под воздействием играющего света то исчезала, то вновь появлялась надпись: "Они защищали Родину"

— "Интересно", — подумал Андрей и подошёл к красному щиту.

Старые выцветшие фотографии людей проходили перед его глазами. Солдаты эпохи Второй Мировой, одетые в военную форму, с отеческой суровостью смотрели на ошеломлённого Спасского. К стенду давно уже никто не подходил. Бойцы, отдавшие свои жизни за свободу страны, за светлое будущее потомков, по воле страшного рока были размещены именно здесь, — на одной из стен клуба, — чтобы наблюдать… И не раз им приходилось содрогаться от увиденного.

Спасский посчитал своим долгом останавливаться

на каждом лице. В голове восставали строчки знаменитой песни:

Посмотри на моих бойцов

Весь народ помнит их в лицо

И глаза молодых солдат

С фотографий увядших глядят

Этот взгляд, словно высший суд

Для ребят, что сейчас живут

И ребятам нельзя ни солгать, ни обмануть

Ни с пути свернуть.

Многие фамилии были ему знакомы. Скольких трагедий стоила этим людям данная богом судьба родиться в годину великих потрясений. Андрей начал тяжёлый для обеих сторон разговор, но фотокарточки молчали, будто были обижены на кого-то. Осмотр снимков уже подходил к концу, когда произошло то, что заставило Спасского пошатнуться.

— Нет, этого быть не может. Нет, это какая-то ошибка, — бессвязно прошептал он.

Но ошибки не было. Из глубины прошлого, сквозь проблески неумолимых ламп смотрел на него дед — Владимир Каземирович Спасский. Подпись под фотографией гласила: "Старший лейтенант Белов с неизвестным солдатом"

***

…Стоял жаркий июль 42-ого года. Стрелковая дивизия, сформированная в Абакане, получила приказ оборонять правобережье Дона… Шли жестокие кровопролитные бои. Немцы берегли солдат; пехотную мощь рейха гитлеровское командование не спешило бросать на передовую. Наспех вырытые окопы русских утюжила артиллерия, непрерывно бомбила авиация. Полки Красной армии, потерявшие большую часть личного состава, начали переправу на другой берег.

— Твою душу мать-то. Закрепиться бы здесь. Сколько наших впустую полегло… От осколков, снарядов мрем, — а толку? Слышь, боец?

— Вы, товарищ старший лейтенант, вроде и званием не обделены, а понять не можете, что это стратегия.

— Ты откуда такой стратех выискался, что со своим командиром споришь? Откуда родом, — спрашиваю я тебя? Отвечай по форме.

— Рядовой Спасский из-под Киева. Вы меня разве не помните? Был прикомандирован к вашему батальону в качестве связиста на станции Лиски. Нас еще дивизионный фотограф заснял.

— Чой-то говор у тебя не больно хохляцкий, связист.

Так я институт заканчивал. Могу и по-вашему изъясняться.

— Партийный поди еще?

— Так точно. Коммунист!

— Так вот слушай сюда, коммунист. Я сын кулака из Сибири, и все богатство моей семьи было — две коровы… И власть вашу советскую я не признаю!

— Как вы можете так говорить? — в идеологическом экстазе сказал Спасский. — Да Вас за такие слова по суду военного времени…

— Молчать! — рявкнул командир. — Если ты не дурак, то уже бы давно понял, что батальоны переправляются, а мы сидим здесь. Когда ты передал мне трубку, от комдива был получен приказ прикрывать отступление. Мы остаемся здесь, солдат.

Спасский осел в окоп и взялся за голову. Старший лейтенант уже пожалел, что убил в своем подчиненном надежду и теперь задумал исправить положение. Жесткий колючий голос командира, повышающийся на каждом слове, но, однако, не утративший за год войны свежести молодости, в следующую минуту обмяк:

— Слышь, сынок, — сказал старший лейтенант, хотя всего на семь лет был старше подчиненного. — Не до убеждений сейчас, своих прикрываем. И сегодня, связист ты мой дорогой, сверстниками станем. Только не по рождению, а по смерти. Окоп этот — наша мать теперь.

Поделиться с друзьями: