Лондон

Упреки эти повергли его в такое отчаяние и чувство вины, что Томас постарался подробно расписать свою встречу с королем в саду и неожиданный интерес, проявленный Генрихом к его семейству. Сьюзен внезапно замолчала, задумалась и наконец тихо обронила:

– Тогда это и моя вина.

Что она имела в виду? Но главное – что им делать?

– Я присягну, – сказала Сьюзен просто.

Он знал, что она соглашалась с клятвой не больше Роуланда. Но разве не было шанса на то, что Роуланд, увидев ее покорность и оказавшись перед лицом ужасных последствий, грозивших его семье, тоже дал бы присягу? Однако Сьюзен только мотала головой и голосом, сдавленным от подступавших слез, отвечала:

– Нет. Он не станет.

И у него остался лишь один выход. Он поразмыслил над ним накануне вечером и пока плыл из Хэмптон-Корта. Томас молился, чтобы делать этого не пришлось: риск был чудовищный, могло и вовсе не получиться. Но, глядя на сестру и наблюдая ее страдания, он счел себя обязанным попытаться.

Роуланд принес присягу, когда солнце уже рассеяло туман до кромки воды. Он сделал это абсолютно спокойно и безропотно, после чего улыбнулся жене, которая ответила облегченным взглядом.

– Не думал, что я сумею, – заметил он; главное, его совесть была чиста.

– Я рад, – улыбнулся Томас Мередит.

Дело оказалось не таким трудным. Он с величайшей тщательностью заставил Роуланда повторять за собой так, чтобы сознание юриста полностью уяснило смысл слов, после чего тот принес присягу, довольный тем, что не пошел против веры.

Мередит просто-напросто подготовил неправильную присягу.

Точнее, подправил ее. Присяга, предложенная зятю, мало чем отличалась от прошлогодней клятвы по поводу престолонаследия. Но главной стала охранительная клаузула, добавленная после лаконичного упоминания превосходства Генриха: «Насколько дозволяет Слово Божье». Эта маленькое дополнение было старинной вспомогательной оговоркой Церкви, и оба знали об этом. С помощью такого уточнения праведные католики могли при надобности отречься от любого неподобающего толкования присяги королем. Притязания Генриха на превосходство теряли с ним всякий смысл. Будь это позволено монахам Чартерхауса, они бы тоже могли с чистой совестью присягнуть.

– Я удивлен, что король разрешил оговорку, – признался Роуланд.

– Это особое разрешение для исключительных случаев, – солгал Томас. – Тем, кто возражал ему публично, предлагают более суровую клятву. Но никому не хочется позорить людей верных, вроде тебя. Правда, ты не должен об этом распространяться. Если спросят, просто скажи, что присягнул. Ты знаешь, чему и как, этого достаточно.

И Роуланд, хоть чуть и нахмурился, согласился тем обойтись.

«Будем молиться, чтобы это сошло с рук», – подумал Томас.

– Мне нужно идти, – сказал он. – Я обязан доложить королю.

И удивленно обернулся, заметив, что Сьюзен с ужасом смотрит в окно.

Кромвель не потрудился постучать и вошел сразу. Два его помощника маячили позади, двое солдат ждали у барки.

– Я принял присягу, – начал Томас, но Кромвель знаком велел ему молчать.

– Роуланд Булл, – обратился секретарь к юристу, сверля своими мертвящими глазками его одного, – принимаешь ли ты превосходство короля во всех делах мирских и духовных?

Роуланд покрылся меловой бледностью. Он глянул на Томаса, испрашивая совет, затем на Сьюзен.

– Да, – ответил он нерешительно, – насколько дозволяет Слово Божье.

– Слово Божье? – Кромвель зыркнул на Томаса и уставился на Роуланда. – Не поминай Слово Божье, Булл. Признаешь ли ты безоговорочное главенство короля Генриха в делах духовных – да или нет?

Последовала мучительная пауза.

– Не могу.

– Так я и знал. Измена. Попрощайся с женой. – Он окликнул подручных: – Стражу сюда!

И только после этого повернулся к Томасу.

– Болван, – буркнул он. – Решил спасти его оговоркой и доложить королю, что присяга принесена?

Томас был слишком потрясен, чтобы ответить.

– Разве не ясно, – прорычал Кромвель, – что королю не было дела до этого малого? Он испытывал тебя. Хотел посмотреть, как поступишь ты. Он собирался потом отрядить к нему с присягой кого-нибудь еще, дабы проверить тебя. – Кромвель хрюкнул. – Я только что спас твою жизнь. – И, обратившись к Роуланду, сказал: – Что до твоей жизни, то ты, боюсь, ее потерял. – Он коротко кивнул Сьюзен. – Можешь дать ему какую-нибудь одежду. Он отправляется с нами в Тауэр.

Тем днем отец Питер Мередит принял в Чартерхаусе двоих посетителей. Ему немного нездоровилось, и он остался в келье, а визитеров привел старый Уилл Доггет. Первой была Сьюзен. Она стояла перед ним очень спокойно, но ему почудилась нотка упрека в голосе, а также отчаяние. Ее просьба была проста.

– Ты хочешь, чтобы я убедил его присягнуть? – спросил он.

– Да.

– В любом случае – не слишком ли поздно?

– Официальный суд присяжных все-таки состоится. Если он даст присягу, то король, возможно, примет ее. – Она скорбно повела плечом. – Это наша последняя надежда.

– И ты считаешь, мой голос может что-то изменить?

– Ты единственный, кого он уважает. И, – теперь упрек слышался безошибочно, – он учел именно твое мнение, когда отказался присягнуть.

Питер какое-то время смотрел в пол.

– По-моему, Роуланд учел и голос совести. Во имя всего, во что мы веруем, – ответил он мягко.

Если Сьюзен пропустила этот легкий укор мимо ушей, он не мог ее винить. В конце концов, при всей своей праведности она была матерью и боролась за семью. Но дальнейшее явилось для него неожиданностью.

– Ты не понимаешь, – заявила Сьюзен.

И рассказала ему о встрече в саду и о том, что Томас повстречал короля на том же месте.

– Теперь ты видишь, что беды на Роуланда навлекли эти случайные встречи и то, что ты монах из Чартерхауса. В известном смысле это наша вина. Иначе с него бы вовсе не потребовали клятвы.

Питер вздохнул. И почему Провидение действовало столь мудреным и жестоким образом? Конечно, то был Божий замысел. Но почему, подивился он скорбно, тот должен оставаться сокрытым даже для самых верных?

– Я навещу его, – произнес наконец Питер. – Но я не могу велеть ему воспротивиться собственной совести. Я не могу подвергнуть опасности человеческую душу, которая, обещаю тебе, бессмертна.

Сьюзен не утешилась, да он и не ждал этого. И все же ее заключительные слова причинили ему страдание.

– Известно ли тебе, что с ним сделают? Ты понимаешь это? – Она взглянула на него с горечью. – Тебе легче, – произнесла она холодно и удалилась.

Легче? Он сомневался. Было сказано, что трех настоятелей умертвят в считаные дни, причем не милосердным обезглавливанием, но самым зверским способом. Когда монахи получат возможность узреть эти казни, в Чартерхаус явятся королевские представители, которые предложат общине присягнуть.