Loving Longest 2

— Здравствуй, Нельяфинвэ, — Майрон вышел из-за одного из занавесов. На нём была рабочая чёрная рубашка и кожаный фартук. Пахло странно; с пальцев Майрона, потом с фартука скатились тёмные тяжёлые капли. Майтимо решил не пытаться угадать, что это такое.

Майрон выглядел раздражённым и как будто даже не обращал внимание на Маэдроса.

— Ну видишь, тебе не повезло, — пожал он плечами. — Вообще-то я ничего вам наверняка не обещал. Другого раза не будет. Верно, Владыка забрал корону раньше времени.

Маэдрос схватился рукой за стол. Он понимал, что должен уйти отсюда как можно скорее, что сил вынести ещё один плен у него уже не будет — но чувствовал противную слабость в ногах.

Страх начал парализовывать его; он заставил себя спокойно сказать:

— Ещё одно, Гортаур. Ты обещал, если мы явимся, вернуть нашей сестре её супруга.

— Да бери, — Саурон махнул рукой на железную дверь слева. — Там, внизу. Ищи сам.

Маэдрос стал спускаться по лестнице. Это был не подвал с обломками Светильника, а другое помещение — то самое подземелье, в которое отправили работать Пенлода, когда его на несколько дней разлучили с Тургоном. Перил не было. Последняя ступенька оказалась очень высокой, и Маэдрос чуть не упал.

Перед ним оказался огромный зал, тускло освещённый факелами. Весь он был уставлен столами, ящиками, шкафами — и везде были мёртвые тела. Он пошёл по узкому проходу. Здесь были люди, эльфы, орки, несколько странных существ, которых Маэдрос никогда не видел и не знал, к кому их следует отнести. Конечно, в битвах и после них он видел мёртвых — но подземелье вселило в него потаённый ужас именно тем, что все эти тела были так чисты, так аккуратно разложены, так хорошо были видны чудовищные раны, увечья, следы пыток — и какие-то странные, бессмысленные для Маэдроса разрезы. Это были результаты опытов Гортаура. Кое-где в раны были вставлены металлические инструменты, щипцы, иглы, золотистые трубки.

Дойдя до конца зала, Маэдрос бросил взгляд в нишу справа, освещённую бледным голубоватым светом. Там было тело эльфа, разорванное от шеи до бёдер, в непонятном порядке проткнутое и пронизанное металлическими иглами, шнурами, чем-то ещё; внутри разреза синели внутренности и там поблескивало что-то вроде золотых булавок или бусинок. Надо всем этим было бледное личико хрупкого юноши-синда, обрамлённое тусклыми прядями золотистых волос; его глаза были неподвижны, но у Майтимо возникло отвратительное чувство, что где-то глубоко в них таится сознание.

Он вдруг вспомнил, где видел это лицо: это был слуга Фингона, который, как ему говорили, после Дагор Браголлах и гибели Финголфина предал своего господина и исчез.

Майтимо оглянулся. В зале было не меньше ста тел. Неужели Гватрен здесь?! Он вернулся ко входу; наверху загорелся факел, и он увидел, что там стоит Гватрен — тот Гватрен, который когда-то привёз к ним в дом Финдуилас.

— Это же не ты, — сказал Маэдрос. — Это не можешь быть ты.

— Что ты имеешь в виду? — спросил тот холодно.

В подземелье донёсся звонкий смех Гортаура.

— Он ищет возлюбленного своей сестры. Карантира. Того, которого на самом деле звали Гватрен.

— Прости, — сказал Гватрен. — Я не знаю того Гватрена и вряд ли когда-то видел, а если и видел его здесь, то не знаю его имени.

— Но ты… — начал Маэдрос.

— Он мой слуга, — сказал Гортаур Маэдросу. — Это — мой слуга. Его зовут так, как захочу я. Он выглядит так, как захочу я. Он отдал себя мне. Ты понял?

— Гватрен, ты нужен в другом месте, — прокричал кто-то сверху свистящим высоким голосом. Маэдрос подумал, что это похоже на балрога или кого-то из подобных им айнур, служащих Мелькору.

— Да, я иду, — ответил тот. — Прости, — ещё раз сказал он Маэдросу.

— Тебе пора, Нельяфинвэ, — сказал Гортаур. Он стоял на ступеньке лестницы, нервно щёлкая пальцами. — Убирайся.

Маэдрос почувствовал невыносимую тяжесть при мысли о том, как надеется Карантир на него. Но что же он мог сделать? Разве что…

— Сейчас, — ответил он и побежал по проходу. — Минуту!

«Морьо же нарисовала его. У него высокий лоб и скулы, светлые волосы. Я даже не смотрел на лица. Я должен попытаться».

В детстве отец учил его быстро читать — и не только читать, но и мгновенно схватывать смысл написанного. Феанор открывал страницу, считал до пяти, потом переворачивал — и Майтимо должен был рассказать, о чём там написано. У него от этого страшно болела голова, но получалось всегда неплохо. Лучше, чем у других братьев, даже у Куруфина.

Так же, быстро считая про себя, он стал осматривать лица тех, кто лежал перед ним. Он разделил зал на участки-«страницы» и смотрел, смотрел. Один, два, три, четыре, пять. Один, два, три, четыре, пять. Майтимо понимал, что Гортаур, при его характере, скорее всего, предпочтёт понять это «минуту» буквально и больше времени ему не даст. Прошло три четверти отпущенного времени, когда он увидел его.

Только тут он осознал, наконец, как же хорошо рисует Карантир, если он, Майтимо, ухитрился сейчас узнать это лицо — искажённое болью, застывшее, с пустыми глазницами.

— Верни нам его, — Майтимо встал рядом с телом настоящего Гватрена, сжимая его переломанные, раздавленные пальцы.

Гортаур отвернулся; с удивлением Майтимо понял, что тот внимательно смотрит вслед своему Гватрену.

— Да, сейчас, — сказал он и хлопнул руками.

Там, снаружи, чёрная птица сорвалась с плеча Карантира и полетела в замок. Маглор едва мог удержать Карантира: он зажал ему рот, чтобы тот не закричал и усадил на землю рядом с собой.

Птица опустилась на тело Гватрена, и Гортаур резко хлопнул по ней рукой. Птица упала замертво. Беловолосый эльф судорожно дёрнулся, приподнялся, прижимая ладони к лицу.

Майтимо схватил его за локоть.

— Пойдём со мной. Я брат Морьо. Я пришёл за тобой. Отведу тебя к ней. Пойдём? Ты меня понял?

— Ох, да, понял, — выговорил тот на синдарине. — Я тебя понимаю, просто говорю плохо.

Майтимо осознал, что у него самого до этого момента просто не укладывалось в голове, что возлюбленный Карантира может не говорить на квенья.

Майтимо потащил его за собой. У двери он остановился. Он понимал, что поступает безумно, но не мог этого так оставить.

Он вернулся в конец зала и поднялся на ступеньку, в нишу. В глубине её, на маленьком столике, он заметил огромный нож-тесак, который в обычной жизни мог служить для рубки мяса. Майтимо схватил юношу за волосы и одним ударом перерубил его шею высоко, прямо под горлом. Голова осталась висеть над телом: оказалось, что к ней были подведены какие-то штыри и железные трубки. Он ударил снова, трубки порвались, и теперь он точно видел, что жертва ещё жива, видел в глазах, которые тот не сводил с Майтимо, отчаяние и благодарность. Несмотря на это, голова по-прежнему была связана с телом длинной, зеленоватой стеклянной иглой, словно бы вторым позвоночником. Майтимо отложил тесак, протянул руку и рукой переломил стеклянный штырь; тот упал на каменный пол и с тихим звоном разбился. Теперь пленник был мёртв.