Loving Longest 2

— И я не знал, — ответил Ульмо. — Оссэ помог ему скрыть тело, в том числе и от меня. Я понял это только намного позже. А ты теперь вернёшься в Аман? Или будешь ждать её здесь?

— Мне нужно обратно в Аман, — сказала Ильмарэ. — Я очень нужна Манвэ.

— Да неужели? — сказал Ульмо. — Я бы на твоём месте не надеялся.

— Не надеялся на что? — недовольно сказала Ильмарэ.

— На то, что Эонвэ когда-нибудь забудет Меассэ. Или Майрона, если на то пошло. Особенно после того, как он попросил Феанора сделать для него те браслеты.

Ильмарэ раздражённо фыркнула и исчезла в облаке золотисто-зелёных искр.

Дуилин уступил-таки просьбе своих товарищей по заключению — пойти поискать, не осталось ли в руинах Ангбанда их выживших соплеменников. Сам он думал, что, во-первых, вокруг зала и покоев Мелькора вряд ли кто-то выжил, и во-вторых, есть риск наткнуться и на раненого орка, который вряд ли поведёт себя дружелюбно.

К своему небывалому удивлению, они увидели, что среди груды мелких осколков и щебня, оставшейся от приёмной залы Мелькора, лежит почти невредимой огромная чёрная колонна. А на ней сидит очень раздражённый и унылый Маэглин, беспрерывно ругаясь себе под нос и бормоча что-то вроде: «Ну вот же свинство, ну что у меня за судьба такая, ну что ты тут поделаешь, вот хоть на этот раз хотел как лучше, и на тебе пожалуйста…»

Он поднял глаза на бывших соотечественников и продолжил, как будто бы уже обращаясь к ним:

— И главное, прикиньте, платье ещё такое надела серое, как бы скромно, а юбка с таким разрезом, якобы, чтобы мечом можно было махать. А бельё-то у неё там есть, нет? А он за ней-то как побежит… Эх…

Маэглин своим обычным жестом развёл руками. Он был безоружен и посмотрел на Дуилина как бы даже с упрёком. Тот опустил уже было поднятый меч.

— Ладно, — сказал Дуилин. — Пусть тебя судит король.

— Я не могу его судить, — сказал Тургон. — Я никак не могу быть беспристрастен. К тому же я не имею юрисдикции, чтобы судить его: наш отец исчез, и верховным королём нолдор сейчас фактически снова являешься ты, — и он обернулся к Фингону.

— Турукано, я не могу. Я правда не могу, — сказал Фингон. — Я никогда не выносил приговоров… Таких приговоров и по таким делам.

Тургон холодно, бесстрастно смотрел на него — как будто бы он был не любимым старшим братом, а незнакомцем, которого нужно ещё изучить и понять.

— К сожалению, королевского жезла я не могу тебе обеспечить, — сказал Тургон, — но думаю, ты и так справишься.

И он отошёл в сторону, как будто бы его это не касалось.

Фингон вцепился в сиденье своего деревянного кресла, заменявшего трон.

У Маэдроса похолодело в груди: как может Тургон подвергать старшего брата такому испытанию? Зачем?! Маэдрос испытывал ужас и омерзение, когда думал о поступках Маэглина, но само понятие казни было ему отвратительно.

Маэглина бросили на колени к ногам Фингона.

— Государь мой, — сказал Дуилин, — я не способен на самосуд, и оставляю решение вам. Но исполнение приговора мы можем взять на себя.

— Послушайте, — сказал Фингон. — Я сделаю то, о чём просит мой брат, но это будет мой последний приговор и последнее королевское слово как Верховного короля нолдор.

Остальные запротестовали, но Фингон жестом остановил их.

— Из того, что я сейчас скажу, вы сами поймёте, что я неспособен быть королём, — сказал Фингон. — Ломион… Понимаешь, Ломион, я готов был сам убить тебя, когда услышал, что ты натворил. Несмотря на то, что я полюбил тебя, как сына, когда ты попал в Гондолин. Тургон тогда написал мне и позвал к себе, и я три года провёл с тобой, пытаясь тебя обучить и воспитать.

— Спасибо, — буркнул Маэглин.

— От Гортаура я услышал о множестве способов тайного убийства, Ломион, — сказал Фингон. — Поверь, я мог бы устранить тебя во время одной из поездок на рудники или в Химринг — никто бы ничего не заподозрил. Я бы так и сделал. Но понимаешь… — Он слегка наклонился к Маэглину и продолжил: — Понимаешь, тогда, в Ангбанде, Гортаур заставил меня ухаживать за Тургоном после того, как… с ним так поступили. Я тогда пришёл к тебе в комнату. Стал убирать за тобой. У тебя было жутко грязно. Просто ужас. Я часа два потратил на то, чтобы вынести мусор, огрызки, грязные полотенца…

Фингон шумно выдохнул, и Маэглин, к своему несказанному удивлению, увидел слёзы на его глазах.

— Ломион, я столько раз убирался в комнате твоей матери. Она… такая же как ты, безалаберная, всё теряет, бросает вещи на пол… Так же везде валяются огрызки от яблок, ленточки, булавки, свистки, рыболовные крючки… Я тогда почувствовал, что ты, несмотря на все мерзости, которые ты натворил за последний год, всё-таки так похож на неё. И что ты в глубине души остался таким же. Бестолковым, иногда очень жестоким ребёнком — разве не жестоко со стороны твоей матери было оставить нас, чтобы странствовать одной? Ребёнком, которому нужны были оба родителя. Я люблю Тургона; я тебя всей душой ненавижу за всё, что ты сделал с ним. Но и сестру я тоже люблю; уж не знаю, стала ли бы она сейчас молить меня за твою жизнь, если бы знала, в какой ты опасности. Ты всё равно для меня родной. Я не могу лишить тебя жизни, Ломион. Я просто прошу тебя нас покинуть и уйти, чтобы никто из нас никогда больше тебя не встречал. Куда-нибудь на восток, за Гелион и Синие горы. Я приговариваю тебя к вечному изгнанию. Как видите, — он вздохнул, — я не могу быть королём, ибо не могу быть беспристрастным и оценивать поступки, а не личности. Я и мой средний брат хотели бы передать власть над Средиземьем, если она ещё есть у нас, моему сыну Артанаро и нашему младшему брату Аракано. Артанаро, — он обратился к Гил-Галаду, — я надеюсь, ты поможешь своему дяде.

Фингон встал и ушёл, не глядя на Тургона и на потрясённых эльфов.

— Не ожидал, что Фингон тебя пожалеет, — сказал Эолет.

— Ну вот, — ответил Маэглин. — Сам не ожидал. А… а матушка как? — спросил он тихо. — Мне дядя Аракано сказал. Мне хоть посмотреть на неё можно?

Эолет и Тургон переглянулись. Оба боялись одного и того же: если Аредэль увидит Маэглина, она всё-таки может его вспомнить — как и всё остальное.

— Я против, — заявил Эолет, — но спроси у Эолина. Я один такое решать не могу.

— Папа, она ведь не против теперь остаться с тобой, или как? Я ведь могу её с тобой оставить? А, папа?

— Можешь, — кивнул Эолет. — Мы с ней хотели бы уехать куда-нибудь подальше. Ей сейчас нравится жить в лесу. Поживём отдельно, пока всё не успокоится. Может быть, тогда можно будет вернуть ей память. Но я думаю, для этого должны пройти годы, Маэглин. Прости.

— Ну ладно, — сказал Маэглин, — тогда я пошёл. Дедушка сказал — мне надо найти Даэрона.

Никто не понял, что он имел в виду.

Майтимо увидел, что Фингон, опираясь на подлокотники кресла, оглядывается по сторонам, и вдруг понял — он ищет свою трость.

— Возьми меня под руку, — сказал он. — Потом я тебе сделаю новую трость, хорошо?

За эти дни Майтимо не раз вспомнил Финрода; вспомнил, как он сам тогда, в Амане, удивлялся, как тот может любить хромую, изувеченную Амариэ. Вспоминал, как дедушка Финвэ, объясняя ему, что такое болезни, рассказывал, как ещё в Эндорэ убил больного, хромого оленя и как, несмотря на голод, не стал его есть — было противно. И как в последние годы в глубине его души всё больше и больше зрело отчаянное желание — вернуть Фингона любым, действительно любым — увечным, изуродованным, обездвиженным, и посвятить всю жизнь заботе о нём…