Loving Longest 2

— Так давай на рынок съездим, — воскликнула Лалайт, — хочешь, я выпивку оплачу, у меня есть пока. Я у Зайрет заняла, а когда я ещё ей верну… Хочешь, я тебе мясо выбрать помогу?

Майтимо понял, что, видимо, в ходе поездки на рынок Лалайт разобралась, что Келебримбор не калека и у него нет невесты; после возвращения домой она уже называла его «Тьелпэ». Келебримбор восторженно слушал её рассказы о том, как выбирать товар: в Гондолине никто, конечно, не швырял товар на весы, чтобы стрелка показала больше, чем на самом деле, не подмачивал мясо, чтобы оно стало тяжелее, и не пытался продать смороженные обрезки тухлой говядины вместо баранины.

— Хоть кому-то эта особа по душе, — тихо сказал Амрод старшему брату. Как раз в этот момент раскрасневшаяся Лалайт влезла на скамейку между ним и Келебримбором и стала разливать вино.

Они расположились в комнате Келегорма: Финдуилас настояла на этом, — ей тоже хотелось его порадовать, хотя это и был её день зачатия.

— Мне кажется, люди довольно рано женятся, — заметил Келегорм со своего места. — Тебе ведь вроде не шестнадцать лет, к тебе никто не сватался ещё?

— Да есть у меня муж на самом деле, — Лалайт всхлипнула, — негодяй такой. Папаша меня выгнал из-за него. Одна я на свете. Была сестричка, но умерла.

— А чего не уйдёшь от него? — спросила не без сочувствия Финдуилас.

— Да я один раз попробовала, он меня чуть не убил. А мамаша говорит — оставайся, он исправится, где ты ещё такого мужика найдёшь.

— Ну даже и хорошо, что сейчас война кругом, — можешь нового мужа себе найти, а потом скажешь — ничего не знаю, думала, мой погиб, — сказала Финдуилас.

— Хорошо бы, — вздохнула Лалайт. — Дружков его, уродов таких, вон поубивали, жаль, не всех, а он как заколдованный. Ведь если он явится, вы ведь ему дадите от ворот поворот?

Майтимо стало не по себе. Мысль о том, чтобы из-за этой особы драться с негодяем-истерлингом и неизвестным количеством его дружков, была не очень приятна. Но он всё же сказал:

— Конечно, Лалайт, ты тут в безопасности.

Лалайт внимательно и серьёзно посмотрела на него.

Финдуилас восторженно рассматривала стеклянный сосуд, который подарил ей Амрод. Майтимо присел на край постели Келегорма; тот тихо спросил:

— Майтимо, я понимаю, что я вам уже надоел своей подозрительностью, но эта женщина очень странная. Может быть, вы всё-таки заставите её уехать?

— Не знаю, — ответил старший. — Просто не знаю. Аракано в таком состоянии, что… Без неё я даже не знаю, как заставить его поесть. Я очень надеюсь, что ему всё-таки станет лучше.

— Но ведь она же из… из слуг… из тех, кто был с гарнизоном из Ангбанда, — сказал Келегорм. — Ты же сам говорил, что видел её с Маэглином. Это же…

— Тьелко, — Майтимо сжал его руку. — Я всё понимаю, — сказал он ещё тише. — Ты думаешь, Саурон допустил бы, чтобы Химрингом управлял такой идиот, как Салгант? Конечно, когда наше противостояние с Морготом закончилось, Химринг — уже не такой ключевой пограничный пункт, но всё равно он занимает важную стратегическую позицию. Я уверен, что женщина, с которой живёт Салгант, назначена туда Сауроном. Это её подруга. Скорее всего, её послали за нами, чтобы посмотреть, как мы будем реагировать на присутствие Аракано и что мы будем говорить.

— Какое это имеет значение? — спросил с горечью Келегорм.

— Имеет, — ответил Майтимо. — Аракано — младший сын Финголфина. После старшего, Фингона, престол унаследовал Тургон; Гил-Галаду тогда было всего четырнадцать или пятнадцать, но, честно говоря, я просто не знаю, собирался ли Тургон передавать ему трон, когда он вырастет, или предполагалось, что в случае гибели одного брата корона должна перейти к другому? Гил-Галад достиг совершеннолетия — пятидесяти лет — за два или три года до падения Гондолина. Вели ли они какие-то переговоры о том, чтобы Тургон отказался от нолдорской короны в пользу племянника — сейчас знает только Гил-Галад. Если предполагалось, что корона должна переходить от одного брата к другому, то вообще-то Аракано является нашим королём. Саурон не мог просто достать его из кармана и привезти в Гавани. Но это можно сделать через нас: мы можем подтвердить его личность (я, например, могу это сделать — я уверен, что это он); хотя Саурон и говорит, что мы никому не нужны, я уверен, что многие — и квенди, не только нолдор, и люди — прислушаются ко мне. А Аракано выполняет приказы этой женщины… Я правда не знаю, что делать с этим дальше.

— Убить их обоих, — жёстко ответил Келегорм. — Его — в любом случае. Что ты так на меня смотришь? Он даже ничего не поймёт. Если отрубить ему голову, это будет быстро и почти безболезненно, и после этого даже Саурон не сможет его воскресить. Я бы сам это сделал, не будь я прикован к постели.

— Да ты много чего сделал бы, — отрезал Майтимо, — только… Прости. Прости, я не хотел.

— Я знаю, — ответил Келегорм. — И ты меня прости. Просто я не могу на это смотреть. На самом деле, если бы я мог ходить по-настоящему, я бы… просто попросил тебя уехать отсюда. Вдвоём со мной. Сейчас. Даже не дожидаясь возвращения Макалаурэ. Я знаю, что ты этого не сделаешь.

Келегорм отвернулся к стене и уже больше не принимал участия в их празднике.

Финдуилас решила не подниматься наверх. Ей и не было очень приятно спать в одной комнате с Лалайт (разговоры, которые Лалайт вела в отсутствии мужчин, были неприятны для эльфийки, но даже приблизительно пересказать их суть мужчинам она не решилась бы); кроме того, она всё-таки выпила немного вина и боялась, что на лестнице у неё может закружиться голова. Девушка устроилась на диванчике в большой прихожей рядом с лестницей; она аккуратно положила стеклянный сосуд на приступочку в стене у себя над головой и мгновенно заснула.

Проснувшись, она поняла, что через несколько секунд умрёт второй раз. Сильная мужская рука сжимала её горло, другая сдавила рот; коленом он придавливал её ноги к постели всем своим весом, почти вывихнув их. И она осознала, что сейчас он даже не пытается её задушить — он только примеривается: сейчас он раздавит её дыхательное горло или двумя руками свернёт ей шею, ломая позвонки. Финдуилас отчаянно выдернула свою правую руку из-под спины (нападавший, схватив, перевернул её, так что правая рука оказалась зажатой). Другого выхода не было: она схватила подарок Амрода, сначала ударила убийцу по голове, потом, почувствовав, что он не потерял от этого сознание, что было сил швырнула вазу в стену.

Майтимо схватил кинжал в левую руку и подхватил правой, искалеченной рукой, за крючок стеклянный фонарь, при свете которого читал. У него было чувство, как будто звук битого стекла ударил его по лицу, ослепил — так же, как когда погиб Финвэ.

Он выбежал к входной двери — и чуть не выронил фонарь. Его рука дрожала, фонарь качался, розовые и красные пятна от цветного стекла в фонаре летали по стенам, горячее стекло обожгло его щёку.

Фонарь окрасил в алый цвет серебристые волосы Келегорма, который убивал Финдуилас.

— Нет! Нет! — отчаянно простонал Майтимо. Он поставил фонарь и бросился к Келегорму. — Что это?! Что?

Келегорм убрал руку с её губ, продолжая сжимать горло и обернулся к Майтимо. Его лицо было прозрачным, истощённым, как будто бы он не ел несколько недель, расширенные глаза неестественно блестели; казалось даже, они светятся изнутри. Майтимо отбросил кинжал, подбежал к нему, собираясь оттащить его от девушки, схватил за плечо; он всё ещё верил, что парализованному брату удалось доползти отсюда из своей комнаты, чтобы попытаться убить ту, кого он ненавидел.